- Неудобие, - пожаловался он сам себе... - и не упади. Видимо, придется быть поосторожнее.
Торжественность как рукой сняло: хохотали минут пять, а отсмеявшись, принялись за Скобу.
- Бугор, накажи его за хулиганство на митинге.
- Не успел на работу выйти - отдыхать ложится.
- Не стоит отряхиваться, вид у тебя героический.
- Иди, дорогой, переоденься, - махнул рукой бригадир. Скоба поскреб затылок, оглядел себя, тяжело вздохнул:
- Видимо, останусь...
- Иди, иди, герой!
- Не могу. Неудобие выходит. Столько ждал этого дня, не могу.
- Пусть остается. Случай, можно сказать, такой, что не каждый день бывает.
- Тогда за работу.
- Стой, бугор, для истории давай запечатлимся, - вспомнил про фотоаппарат Славик.
- Пленка-то хоть есть?
- Закрой рот. А то выйдешь на историческом кадре дураком. Внимание! Разбегайсь!
- Итак, народ, задача: сделать до обеда ямы под фундамент. Глубиной полтора метра. Петя-маленький будет ходячим метром. У него рост подходящий, как скроется под землей - глубина нормальная.
- А пока мне можно отдыхать? - с безмятежной улыбкой спросил Петр.
- С самой большой лопатой в обнимку.
Каждая лопата давалась с трудом. Под тонким слоем раскисшей студенистой земли, которую Андрей не выбросил, а скорее выплескал, лежала тестовидная глинистая масса, и приходилось тужиться изо всех сил, чтоб вонзить в нее лопату, а затем осторожно, опасаясь сломать подозрительно потрескивающий черенок, отделить кусок клейкой, теперь уже намертво прикипевшей к лопате земли.
Андрей торопился, и ошметки грязи летели по сторонам, щедро оседая на лице и одежде.
Разговоров не было слышно, лишь посапывание, тяжкие вздохи, хлюпанье и чавканье мокрой земли, чертыханье, когда ошметок грязи попадал в лицо.
- А воду-то мы забыли, - вздохнул Славик. - Самое бы время водицы испить.
- Вот и сходи в лагерь. Там у меня под кроватью напильники лежат. Лопаты надо подточить.
- Ты забыл, ты и иди.
- Р-р-разговорчики!
Славик неохотно вылез из канавы, потянулся, расправляя затекшую спину.
А вернувшись минут через двадцать, он принес потрясающую новость: бригада Кулакова, которая строила баню, наткнулась на вечную мерзлоту.
- Они только лопаты на две прорыли, и тут она. Верите? Твердая-твердая. Вот честное слово, - рассказывал Славик.
- Везет людям, - позавидовал Петя-большой, - а здесь студень какой-то.
- Здоровый детинушка, а дурак, - спокойно отозвался бригадир. - Нашел чему завидовать.
- Что ж... Хоть посмотрели бы... Вечная мерзлота. Одно слово что значит!
Лопаты яростно вгрызались в землю, каждому казалось, что минута-другая и он наткнется на вечную мерзлоту.
- Бугор! Рысью сюда! - завопил Славик. - Я ее нашел. Холодная... Собака!
Рысью примчалась вся бригада, немедленно побросав лопаты. А Славик, перебирая от нетерпения ногами, совал под нос Володе кусок серой плотной земли.
- Ну видишь? Она! Конечно, она.
- Баламут, - коротко отрезал Володя.
За первой тревогой последовала другая.
- Володя, - пожаловался Скоба. - Наверное, она. Лопату не могу воткнуть.
Ему не поверили.
- Каши больше ешь.
Но кое-кто потянулся и к его яме, а затем долго ругались... Особенно усердствовал Славик.
Скоро о мерзлоте и думать забыли. И простая-то земля отматывала руки. Но ямы все же выкопали.
А после обеда ждали трактор с бревнами. День разгулялся. Земля парила под солнцем. И ребят разморило, потянуло в сон.
Лишь бригадиру не сиделось. Каждая минута вынужденного безделья причиняла ему физическую боль, и потому он поминутно вскакивал, вглядывался вдаль, защищая глаза ладонью, толкал сидящих рядом: "А ну-ка посмотри. Наш?" - и увядал, убеждаясь в ошибке.
- Кейфуй, бугор, пока можно, и не пускай пузыри, - успокаивал его Славик.
Андрей, обведя взглядом ребят, вдруг точно впервые за последние дни увидел их: парни вросли в свою одежду, и она не топорщилась на них, словно гимнастерка на новобранце. Выгорели энцефалитки на плечах и спине, брюки испачканы смолой, зеленью и глиной. Исцарапанные порыжелые сапоги у многих мечены лезвием топора, на шляпах-накомарниках сетки подняты и завязаны узлом сверху, - что, мол, нам комары! - и лица покрыты не недельной щетиной, а бородой, пусть коротенькой и не у всех густой, но без сомнения бородой. Похудевшие темные лица. Темные руки со светлыми отполированными ладонями, усеянными желтыми сучками мозолей...
- Едут! - рявкнул Петя-большой так, что тезка, задремавший у него в ногах, зайцем скакнул в сторону, опрокидывая сидящих на его пути.
- Бугаина! - тонко взвизгнул Славик, спасаясь ползком.
- Ты, шалый черт, мне ее стирать будешь, озверел совсем. Скачет, как лось, под ноги не глядит! - накатывался на Петю-маленького Скоба, задирая подол энцефалитки, на которой явственно отпечатался след сапога.
Славик обиженно сопел, потирая ушибленный бок, а остальные ребята опрокинулись на спины и ржали, перекрывая шум подходящего трактора.
- Хватит, народ, сачковать! Пошли! - крикнул Володя. - Кулаков уже, наверное, "стулья" ставит. Обогнали они нас.
- Не горюй, бугор, - хлопнул его по плечу Славик. - Ты еще способностей наших не знаешь. Выдадим. Точно. Не плачь, Маруся, я вернуся.
И выдали. Словно пошли в атаку. Словно добрый десяток дней держали этих крепких парней в узде, не позволяя сделать лишнего шага, потянуться, размять занемевшие мышцы, и только сейчас представилась эта возможность. Словно работа, которую они делали, была не длиннющей марафонской дистанцией, а коротенькой "соткой", где оглянуться не успеешь - а пути конец и нужно отдать весь запас сил, не пряча ничего на черный день.
Натужно и победно визжала "Дружба" Володи: отплевываясь струями дыма и опилок, она перекусывала бревна. А Володя был королем: голое до пояса тело блестело, как лакированное, свитые из мускульных веревок руки легко держали двенадцатикилограммовую "красавицу".
Чертом вертелся возле до небес расшурованного костра Славик, ловко поворачивая багром двухметровые бревнышки, "поджаривая" их то с одного, то с другого бока.
- Мы на горе всем буржуям!
Мир-р-ровой пожар раздуем!
кричал он, и сахарные зубы сияли на закопченном лице.
Стук топоров, визжание пилы, треск отдираемого шкуровками корья, глухое, смачное чавканье трамбовок, бивших землю, чьи-то крики и обрывки песен - все эти веселые звуки сплетались в сумасшедшую, но ритмичную музыку, властно подчинявшую себе тело.
Опьяненная вольготной, счастливой работой молодость царила вокруг. И не знала она усталости, не верила, что есть труд непосильный, не было на свете того, чего не могла бы она одолеть.
И веселое яркое солнце поддавало жару, не позволяя остыть разгоряченным потным телам.
И повеселевшая тайга удивленно шумела, покачивая зелеными головами деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45