— Никак всю семью за столом не собрать.
Пока домашние рассаживались за столом, к которому спустилась наконец и младшая дочь Ангелина, отчаянно зевающая во весь рот. Валерьян Ипполитович наскоро просмотрел утреннюю почту.
— А это чье же такое? — Он с удивлением рассматривал конверт явно иностранного происхождения. — Представь, Дашенька, тебе письмо из Польши. Разве у тебя есть знакомые в Польше?
Он вопросительно посмотрел на жену. Та была удивлена не менее его и некоторое время молчала, вспоминая. Потом ее лицо оживилось.
— Знакомых нет, а родственники, кажется, есть.
По материнской линии. Одна из кузин матушки вроде выходила замуж за поляка… Впрочем, сейчас узнаем…
Она вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам.
— Я была права — пишет двоюродная тетка. Ее сын, Станислав Поплавский, будет в Петербурге по делам и просит разрешения навестить нас…
Она сделала знак дворецкому, и тот поставил на стол блюда, полные всяческих печеных деликатесов от расстегаев и кулебяк до сладких пирогов и пирожных.
— У нас, оказывается, есть польский кузен, — шепнула Таша на ухо младшей сестре.
Та захлопала в ладоши:
— Ах, как это славно! Маменька, а сколько ему лет?
— Кажется, он — ровесник Петеньки, а значит, двадцать три — двадцать четыре… Но об этом потом.
Когда я ем, я глух и нем! Так всегда говорила моя гувернантка…
Петр, погруженный в свои чувства и переживания, чуть было не пропустил новость, которую домашние, за исключением отца — того позвали всегдашние дела, — оживленно обсуждали после чаепития. У них, оказывается, есть некий польский кузен, который едет в Петербург.
— А когда этот кузен у нас появится? — спросил он между прочим.
Остальные Жемчужниковы переглянулись.
— А и правда, когда?
Таша схватила письмо и принялась его читать.
— Здесь написано, что Станислав приедет второго или третьего апреля. Значит, завтра…
— Или сегодня, — поправила сестру окончательно проснувшаяся Ангелина.
— Приедет и приедет, — пробормотал Петр. — Авось не маленький, найдет дорогу. А раз уж мы пока можем лишь ожидать, предлагаю каждому заняться своими делами…
Польский кузен приехал на следующий день и понравился всем, кроме Жемчужникова-старшего. Он был очень воспитан, ненавязчив, остановился в отеле и не соглашался поселиться у дальних родственников, объясняя свой отказ тем, что, как говорят в России, незваный гость хуже татарина.
— Но мы же вас приглашаем. Стас, — капризно запротестовала Ангелина. — Вы нисколько нас не стесните. В праздники, спросите у мамы, у нас гости остаются человек по пятьдесят. И всем место находится.
— Ты преувеличиваешь, мой ангел, — улыбнулась ее мать. — Насчет пятидесяти не скажу, а человек двадцать разместить сможем… Не настаивай, может, у Станислава свои планы имеются. Думаю, он и так понял, что двери нашего дома для него открыты.
Поплавский кивнул и в знак почтения поцеловал Дарье Петровне руку.
— Я очень рад, что тетушка у меня оказалась такой тонкой и деликатной женщиной!
Валерьян в беседе с женой охарактеризовал его коротко:
— Жуир! Такой ради своей прихоти ни перед чем не остановится.
Жена за родственника обиделась:
— Ты, друг мой, как всегда категоричен. Видел Станислава не более получаса, а уже такие выводы делаешь!
Но Валерьян не успокоился и со старшим сыном разговаривал уже с глазу на глаз.
— Ты бы, сынок, прежде времени этого новоявленного родственника с невестой не знакомил. Уведет, и глазом не успеешь моргнуть.
— Отец, ты говоришь о моей невесте, словно она бычок на веревочке. Лиза мне слово дала. Предлагаешь ей не верить? Как же я могу, не доверяя, жениться на ней?
— Я о Елизавете Николаевне разговора не веду.
Девица она нравственная, воспитания хорошего, чего бы о ней ни болтали. Я о кузене…
— Станислав — хороший человек. Он понравился маме. Откровенно говоря, и мне тоже. Он — польский шляхтич, и у них тоже есть свой кодекс чести.
— Мама твоя, Петруша, женщина доверчивая, потому что она весь род человеческий по себе меряет, и будучи сама честной и на редкость порядочной, зачастую видит в людях то, чего нет… Как знаешь, Петя, а только я с одним поляком на Севере сталкивался. На фактории работал. Вороватый был, не приведи господь!
— А среди русских тебе вороватые не попадались?
— Отчего же, попадались. Но русскую мораль мы знаем, потому и уберечься можем, а поляки — кто их разберет! Они для нас темный лес…
— Отец, о чем ты говоришь! Ведь Станислав наш родственник. Уж ежели своим не верить…
— Ну, гляди, я тебе свое мнение высказал, — пожал плечами Валерьян Ипполитович и отправился по своим делам.
На пути его перехватила младшая дочь:
— Папенька, ты обратил внимание, какая у Станислава интересная бледность? Это сейчас так модно!
— А на мой взгляд, он несварением желудка страдает. Впрочем, можешь называть нездоровую бледность интересной. Твоя воля. Но для тебя, Лина, я выберу жениха розовощекого, так что не обессудь.
Мне нужны внуки здоровые.
— Папенька! — услышал он возмущенный голос Ангелины и довольно рассмеялся.
Возможно, в другом случае Петя не взял бы с собой кузена, идя на встречу с невестой, но после нелицеприятных выражений отца в адрес Станислава он почувствовал некую вину: как мог батюшка, не зная человека, так о нем говорить!
Теперь, будучи влюбленным, Петр совсем по-другому смотрел на белый свет. Он всех любил и хотел, чтобы все вокруг, как и он, были счастливы.
Станислав же в своем черном костюме казался Пете таким грустным, одиноким, что юноша решил: надо познакомить его с Лизой, своим зеленоглазым ангелом. Она так добра, так деликатна, так жива и весела, что сумеет развеять меланхолию несчастного поляка. Потому он предложил кузену составить ему компанию, и тот согласился.
А Лиза Астахова с самого утра чувствовала себя не в своей тарелке. Особенно она почему-то волновалась перед приходом Петра, что было тем более странно — жених всегда производил на нее умиротворяющее действие.
Изредка они теперь целовались, но больше Лиза уже не чувствовала того полуобморочного состояния, каковое она испытала в первый раз. Для себя девушка объяснила это состояние так: впервые в жизни к ней притронулся мужчина, впервые она испытала от этого чувственное возбуждение.
Ничего пошлого, тривиального в исследования себя самой Лиза не вкладывала. И даже подумала, что, будь общество, в котором она вращается, более развитым, она могла бы написать на сию тему трактат, и, может, девицы ее возраста, которые доселе ощущают страх перед мужчиной, как всякий человек перед неведомым, смогли бы соотнести свои волнения с действительным положением вещей…
Неужели даже в такой малости, как изучение поведения женщины при соприкосновении ее с мужчиной, Лиза опередила время?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Пока домашние рассаживались за столом, к которому спустилась наконец и младшая дочь Ангелина, отчаянно зевающая во весь рот. Валерьян Ипполитович наскоро просмотрел утреннюю почту.
— А это чье же такое? — Он с удивлением рассматривал конверт явно иностранного происхождения. — Представь, Дашенька, тебе письмо из Польши. Разве у тебя есть знакомые в Польше?
Он вопросительно посмотрел на жену. Та была удивлена не менее его и некоторое время молчала, вспоминая. Потом ее лицо оживилось.
— Знакомых нет, а родственники, кажется, есть.
По материнской линии. Одна из кузин матушки вроде выходила замуж за поляка… Впрочем, сейчас узнаем…
Она вскрыла конверт и пробежала глазами по строчкам.
— Я была права — пишет двоюродная тетка. Ее сын, Станислав Поплавский, будет в Петербурге по делам и просит разрешения навестить нас…
Она сделала знак дворецкому, и тот поставил на стол блюда, полные всяческих печеных деликатесов от расстегаев и кулебяк до сладких пирогов и пирожных.
— У нас, оказывается, есть польский кузен, — шепнула Таша на ухо младшей сестре.
Та захлопала в ладоши:
— Ах, как это славно! Маменька, а сколько ему лет?
— Кажется, он — ровесник Петеньки, а значит, двадцать три — двадцать четыре… Но об этом потом.
Когда я ем, я глух и нем! Так всегда говорила моя гувернантка…
Петр, погруженный в свои чувства и переживания, чуть было не пропустил новость, которую домашние, за исключением отца — того позвали всегдашние дела, — оживленно обсуждали после чаепития. У них, оказывается, есть некий польский кузен, который едет в Петербург.
— А когда этот кузен у нас появится? — спросил он между прочим.
Остальные Жемчужниковы переглянулись.
— А и правда, когда?
Таша схватила письмо и принялась его читать.
— Здесь написано, что Станислав приедет второго или третьего апреля. Значит, завтра…
— Или сегодня, — поправила сестру окончательно проснувшаяся Ангелина.
— Приедет и приедет, — пробормотал Петр. — Авось не маленький, найдет дорогу. А раз уж мы пока можем лишь ожидать, предлагаю каждому заняться своими делами…
Польский кузен приехал на следующий день и понравился всем, кроме Жемчужникова-старшего. Он был очень воспитан, ненавязчив, остановился в отеле и не соглашался поселиться у дальних родственников, объясняя свой отказ тем, что, как говорят в России, незваный гость хуже татарина.
— Но мы же вас приглашаем. Стас, — капризно запротестовала Ангелина. — Вы нисколько нас не стесните. В праздники, спросите у мамы, у нас гости остаются человек по пятьдесят. И всем место находится.
— Ты преувеличиваешь, мой ангел, — улыбнулась ее мать. — Насчет пятидесяти не скажу, а человек двадцать разместить сможем… Не настаивай, может, у Станислава свои планы имеются. Думаю, он и так понял, что двери нашего дома для него открыты.
Поплавский кивнул и в знак почтения поцеловал Дарье Петровне руку.
— Я очень рад, что тетушка у меня оказалась такой тонкой и деликатной женщиной!
Валерьян в беседе с женой охарактеризовал его коротко:
— Жуир! Такой ради своей прихоти ни перед чем не остановится.
Жена за родственника обиделась:
— Ты, друг мой, как всегда категоричен. Видел Станислава не более получаса, а уже такие выводы делаешь!
Но Валерьян не успокоился и со старшим сыном разговаривал уже с глазу на глаз.
— Ты бы, сынок, прежде времени этого новоявленного родственника с невестой не знакомил. Уведет, и глазом не успеешь моргнуть.
— Отец, ты говоришь о моей невесте, словно она бычок на веревочке. Лиза мне слово дала. Предлагаешь ей не верить? Как же я могу, не доверяя, жениться на ней?
— Я о Елизавете Николаевне разговора не веду.
Девица она нравственная, воспитания хорошего, чего бы о ней ни болтали. Я о кузене…
— Станислав — хороший человек. Он понравился маме. Откровенно говоря, и мне тоже. Он — польский шляхтич, и у них тоже есть свой кодекс чести.
— Мама твоя, Петруша, женщина доверчивая, потому что она весь род человеческий по себе меряет, и будучи сама честной и на редкость порядочной, зачастую видит в людях то, чего нет… Как знаешь, Петя, а только я с одним поляком на Севере сталкивался. На фактории работал. Вороватый был, не приведи господь!
— А среди русских тебе вороватые не попадались?
— Отчего же, попадались. Но русскую мораль мы знаем, потому и уберечься можем, а поляки — кто их разберет! Они для нас темный лес…
— Отец, о чем ты говоришь! Ведь Станислав наш родственник. Уж ежели своим не верить…
— Ну, гляди, я тебе свое мнение высказал, — пожал плечами Валерьян Ипполитович и отправился по своим делам.
На пути его перехватила младшая дочь:
— Папенька, ты обратил внимание, какая у Станислава интересная бледность? Это сейчас так модно!
— А на мой взгляд, он несварением желудка страдает. Впрочем, можешь называть нездоровую бледность интересной. Твоя воля. Но для тебя, Лина, я выберу жениха розовощекого, так что не обессудь.
Мне нужны внуки здоровые.
— Папенька! — услышал он возмущенный голос Ангелины и довольно рассмеялся.
Возможно, в другом случае Петя не взял бы с собой кузена, идя на встречу с невестой, но после нелицеприятных выражений отца в адрес Станислава он почувствовал некую вину: как мог батюшка, не зная человека, так о нем говорить!
Теперь, будучи влюбленным, Петр совсем по-другому смотрел на белый свет. Он всех любил и хотел, чтобы все вокруг, как и он, были счастливы.
Станислав же в своем черном костюме казался Пете таким грустным, одиноким, что юноша решил: надо познакомить его с Лизой, своим зеленоглазым ангелом. Она так добра, так деликатна, так жива и весела, что сумеет развеять меланхолию несчастного поляка. Потому он предложил кузену составить ему компанию, и тот согласился.
А Лиза Астахова с самого утра чувствовала себя не в своей тарелке. Особенно она почему-то волновалась перед приходом Петра, что было тем более странно — жених всегда производил на нее умиротворяющее действие.
Изредка они теперь целовались, но больше Лиза уже не чувствовала того полуобморочного состояния, каковое она испытала в первый раз. Для себя девушка объяснила это состояние так: впервые в жизни к ней притронулся мужчина, впервые она испытала от этого чувственное возбуждение.
Ничего пошлого, тривиального в исследования себя самой Лиза не вкладывала. И даже подумала, что, будь общество, в котором она вращается, более развитым, она могла бы написать на сию тему трактат, и, может, девицы ее возраста, которые доселе ощущают страх перед мужчиной, как всякий человек перед неведомым, смогли бы соотнести свои волнения с действительным положением вещей…
Неужели даже в такой малости, как изучение поведения женщины при соприкосновении ее с мужчиной, Лиза опередила время?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76