— То, что я решила посвятить себя работе учителя и интересуюсь науками, не означает, что я какая-нибудь отшельница, отгородившаяся от мира.
— Вы именно отшельница, которая убедила себя, что не нуждается в тепле человеческих отношений и не испытывает никаких земных желаний.
Насчет тепла он ошибался.
— Я предпочитаю прислушиваться к голосу разума, а не… — она провела в воздухе рукой вдоль его торса, — а не к… своему пенису, как это свойственно мужчинам. — Хотя Эмма и произнесла роковое слово по-латыни, она покраснела до корней волос, надеясь, однако, что в темноте он не заметит ее смущения.
Однако ей следовало бы догадаться, что Уиклифф знает латынь. А из этого вытекало, что он прекрасно понял, что она имела в виду.
— Где это вы так хорошо изучили анатомию? Наверняка не в академии — здесь эту часть тела мужчины называют «органами».
Больше краснеть уже было некуда.
— Вас это не касается, ваша светлость.
Грей, прислонившись к книжным полкам, попытался привлечь Эмму к себе, и ей пришлось упереться руками ему в грудь, чтобы воспротивиться этому.
— Держу пари, вами двигало любопытство. Вы, пожалуй, самая умная женщина из всех, кого я встречал. Зачем же прекращать процесс познания только потому, что книги этому не учат?
Ее любопытство и вправду росло с каждой минутой. Игра мускулов его груди под ее пальцами опьяняла, от его голоса по спине бежали мурашки. Эмме захотелось исследовать каждый дюйм его великолепного тела, и она ухватилась за жилет Уиклиффа. Они были наедине — от этого у нее кружилась голова, и она чувствовала себя ужасно грешной.
— Я не понимаю, о чем вы, — дрожащим голосом проговорила она.
— Вы хотите сказать, что других слов не запомнили? Слов, значение которых хотели бы выяснить?
Если он будет продолжать, она окончательно потеряет благоразумие.
— Сейчас же прекратите.
Если до сего момента Эмма не думала об остриях мечей или пик, сейчас это сравнение вдруг пришло ей в голову. Совершенно машинально она перевела взгляд с его широкой груди вниз, но тут же снова посмотрела ему в лицо, потому что он запустил пальцы в ее длинные волосы и начал нежно сплетать и расплетать их.
— Вы попросту пытаетесь меня шокировать, — сказала Эмма, судорожно сглотнув.
— Вовсе нет. Я стараюсь объяснить вам разницу: одно дело — просто знать слово, другое — знать, что оно означает. Возьмите, например, латинское слово interfeminium — место между ног женщины. Это гораздо больше, чем просто слово, Эмма.
До того как Грей ворвался в ее жизнь, она думала, что ей известно значение слова «поцелуй». Но пока он ее не поцеловал, она не понимала — по-настоящему, — что оно означает. До этой ночи она не могла себе представить, что латынь может так возбуждать.
Те анатомические понятия, которые были ей знакомы, казались ей просто медицинскими терминами, и только по этой причине она могла их произнести. Но когда те же слова произносил герцог Уиклифф, они обжигали, словно огнем.
Грей, наклонив голову, нежно поцеловал ее в губы.
— Позволь научить тебя, Эмма, — прошептал он.
«Но почему он выбрал меня?» — мелькнуло у нее в голове. Однако, если его об этом спросить, он может вспомнить, что она всего-навсего директриса школы для девочек и что есть бесчисленное множество женщин, которые не нуждаются в его уроках и могут доставить ему куда большее удовольствие.
— А если я попрошу, вы остановитесь?
— Да. Но вы не попросите.
— Вы так уверены…
Он снова поцеловал ее, но на этот раз настойчивее. При всей своей неопытности она сразу ощутила разницу. Он явно чувствовал себя раскованно, словно был уверен, что сегодня им никто не помешает.
Логика подсказывала Эмме, что это может оказаться для нее лучшим, последним и единственным шансом узнать, что ощущает женщина в объятиях мужчины. Все в ней затрепетало — сердце, нервы, плоть. Его прикосновения обжигали ее. Время одновременно остановилось и ускорило свой бег.
— Эмма, — пробормотал он, целуя ее шею, — ты меня задушишь.
— Что? Ах, извините. — Она так крепко стиснула воротник его рубашки, что чуть было не разорвала тонкую ткань. Разжав пальцы, она положила обе ладони ему на грудь. — Я не знаю, что должна делать.
— А что ты хочешь делать? — Он посмотрел ей в глаза.
— Прикасаться к тебе.
— Ну, так и прикасайся.
Эмма вся дрожала, у нее подгибались колени.
— А ты завтра не будешь надо мной смеяться? Не будешь?
Он запрокинул ей голову и стал всматриваться в темноте в ее лицо.
— Откуда ты такая взялась? Я никогда не встречал женщин, похожих на тебя. — Грей снова поцеловал ее. — Нет, я не буду над тобой смеяться.
Он, должно быть, слышал, как бешено стучит ее сердце, потому что ласкал губами ее ключицы. У Эммы перехватило дыхание, когда его руки скользнули вниз по плечам, потом — по груди и раздвинули полы ее халата. Просунув руки под халат и обхватив Эмму за бедра, Грей слегка подтолкнул ее назад и прислонил к письменному столу. Все это время он целовал ее, лишая возможности соображать.
Он тесно прижал ее к себе, и она почувствовала, как под бриджами твердеет его плоть. Застонав, Эмма обвила руками его шею и, приоткрыв рот, позволила его языку проникнуть внутрь.
Но Грей вдруг сделал шаг назад, и Эмма растерялась. Как он мог остановиться? В такой момент?
— Я сделала что-то не так? — спросила она, ошеломленная.
Он покачал головой, но вернул ее руки себе на грудь.
— Я хочу, чтобы и ты ко мне прикасалась.
Эмма не отрывала взгляда от его груди, но не только потому, что любовалась ею. Она чувствовала себя настолько незащищенной и уязвимой, что не смогла бы вынести унижения, если бы — посмотрев ему в лицо — увидела, что он над ней смеется.
Нежно взяв ее за подбородок, Грей заставил ее поднять голову.
— Не думай, не рассуждай. — Его глаза блестели в темноте. — Просто чувствуй.
Он взял ее за руки. Эмма поняла, что он хочет сделать, и помогла ему стянуть камзол. Сквозь тонкую ткань рубашки она ощутила тепло его кожи, и по всему ее телу пробежала дрожь. В ее снах они нередко были обнаженными, но раздеваться наяву — это оказалось нечто совсем другое.
— Теперь моя очередь, — заявил Грей. Его движения были гораздо более умелыми: в мгновение ока халат соскользнул с ее плеч и упал на письменный стол. Грей медленно провел губами от ямочки на шее до конца глубокого выреза ночной сорочки.
Эмма даже не подозревала, что прикосновение губ может быть таким… возбуждающим.
Она стала судорожно расстегивать пуговицы его жилета, чудом умудрившись ни одной не оторвать. Почувствовав себя увереннее, она сняла жилет и принялась за галстук.
Уиклифф замер, позволив ей повозиться со сложным узлом.
— Ты быстро учишься, — прошептал он, проводя кончиками пальцев по ее ключицам.
— А ты хороший учитель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73