Диего заметил, что на следующий день имя Зорро станет повторять весь город. Бернардо бросил на друга укоризненный взгляд, обернувшись в седле: подобное тщеславие могло обойтись слишком дорого, ведь французы наверняка постарались бы разыскать таинственного героя. Никем не замеченные, молодые люди добрались до дома, вошли через черный ход и вскоре уже пили шоколад с бисквитами в компании Исабель и Хулианы. А лагерь цыган пылал. Солдаты подожгли солому, и через минуту полотняные шатры охватило пламя.
На следующий день Диего занял место на скамье собора. Слухи о новом появлении Зорро распространились по всей Барселоне и уже успели достичь его собственных ушей. За один день таинственный герой сумел завоевать сердца целого города. Тут и там на стенах появилась буква Z, начертанная мальчишками, которые стремились подражать Зорро. «Это как раз то, что нам нужно, Бернардо, целая стая лисиц, которая оставит охотников в дураках», — заметил Диего, услышав об этом. В полдень церковь была еще пуста, если не считать пары служек, менявших цветы на главном алтаре. В соборе царили безмолвие и холодный полумрак мавзолея, сюда не проникали ни безжалостные лучи солнца, ни городской шум. Диего ждал в окружении статуй святых, вдыхая неповторимый терпкий запах ладана, пропитавший камни собора. По стенам плавали бледные отражения старинных цветных витражей, наполняя церковь тусклым неземным светом. Царивший вокруг покой напомнил Диего о матери. Юноша совсем ничего о ней не знал, она словно исчезла без следа. Он удивлялся, что ни отец, ни падре Мендоса ни разу не упомянули о матери в своих письмах и что сама она до сих пор не написала ему ни строчки, но не слишком тревожился. Диего верил, что, если с матерью случится беда, он ощутит это всем своим существом. Спустя час, когда молодой человек решил, что свидание не состоится, и уже собирался уходить, перед ним, словно призрак, возникла хрупкая фигурка Амалии. Любовники приветствовали друг друга одним взглядом, без объятий и поцелуев.
— Что же теперь с вами будет? — прошептал Диего.
— Мы скроемся, пока все не успокоится и о нас не позабудут, — ответила цыганка.
— Ваш лагерь сожгли, там ничего не осталось.
— Тоже мне новость, Диего. Рома привыкли терять все, много раз теряли и не раз еще потеряют.
— Мы увидимся снова, Амалия?
— Не знаю, я не захватила свой стеклянный шар. — Женщина улыбнулась и пожала плечами.
Диего отдал ей все, что сумел собрать за столь короткий срок: деньги, присланные отцом, и пожертвования сестер де Ромеу, которые немедленно предложили свою помощь, едва узнали о постигшем цыган несчастье. Вместе с деньгами Диего передал Амалии маленький сверток.
— Хулиана просила отдать это тебе на память, — сказал Диего.
Амалия развязала сверток и достала прелестную жемчужную диадему, самое дорогое украшение Хулианы, которое она надевала всего несколько раз.
— За что? — спросила пораженная женщина.
— Должно быть, за то, что ты спасла ее от брака с Монкадой.
— Это как посмотреть. Быть может, ей на роду написано выйти за него, что бы ни случилось…
— Никогда! Теперь Хулиана знает, какой он мерзавец, — перебил Диего.
— Человеческое сердце капризно, — ответила гадалка. Она спрятала подарок в складки своей необъятной юбки, помахала Диего на прощание и растворилась в ледяном полумраке собора. Несколько мгновений спустя гадалка уже летела по кривым улочкам квартала по направлению к Рамблас.
Вскоре после бегства цыган, незадолго до Рождества, пришло письмо от падре Мендосы. Старый священник писал каждые полгода, чтобы сообщить новости о семье и о своей миссии. В письмах он, помимо прочего, сообщал, что на побережье вернулись дельфины, что вино в атом году не удалось, что солдаты схватили Белую Сову, которая набросилась на них с кулаками, заступившись за какого-то индейца, но после вмешательства Алехандро де ла Веги ее отпустили. С тех пор целительница больше не появлялась в их краях. Причудливый и энергичный стиль этих посланий воздействовал на Диего куда сильнее, чем письма Алехандро де ла Веги, переполненные проповедями и благочестивыми советами. Разговаривать с сыном по-другому Алехандро, судя по всему, не умел. Однако на этот раз краткое послание падре Мендосы было запечатано сургучом и адресовано не Диего, а Бернардо. Индеец разбил печать ножом и отошел к окну, чтобы прочесть письмо. Диего, наблюдавший за своим другом с небольшого расстояния, видел, как менялось лицо Бернардо, пока его глаза бежали по строчкам, написанным рукой миссионера. Индеец прочел письмо дважды и передал своему брату.
Вчера, второго августа тысяча восемьсот тринадцатого года, в нашу миссию пришла молодая индианка из племени Белой Совы. С ней ребенок, не старше двух лет от роду, которого она называет просто Дитя. Я предложил женщине крестить младенца и объяснил, что в противном случае душа невинного существа подвергнется большой опасности, ибо, если Господь захочет забрать ребенка, он не сможет попасть в рай и будет низвергнут в лимб. Индианка отказалась. Она сказала, что ждет возвращения отца своего сына, чтобы тот выбрал ему имя. Женщина не стала слушать проповедь и не пожелала остаться в миссии, чтобы приобщиться к цивилизованной жизни. Она твердила: когда вернется отец ребенка, он и примет решение. Я не настаивал, ибо научился терпимо относиться к тому, что индейцы приходят и уходят по собственной воле, ведь иначе их приобщение к Истинной Вере было бы неискренним. Женщину зовут Ночная Молния. Да благословит тебя Господь и да направит каждый твой шаг.
Твой отец во Христе падре Мендоса.
Диего вернул письмо Бернардо, и оба долго молчали, глядя, как за окном угасает день. В такие моменты лицо Бернардо, необыкновенно выразительное во время дружеской беседы, становилось неподвижным, как у гранитной статуи. Чтобы избежать объяснений, он поспешил прибегнуть к спасительной флейте и принялся наигрывать какой-то печальный мотив. Диего ни о чем не спрашивал, он чувствовал, как сильно бьется сердце его брата, словно оно стучало в его собственной груди. Настало время разлуки. Бернардо больше не мог вести беззаботную жизнь, долг звал его обратно в Калифорнию, к своему народу. Молодой индеец не был счастлив вдали от родины. С тех пор как братская верность привела Бернардо в каменный город с холодными зимами, в душе его кровоточила незаживающая рана. Безграничная любовь к Ночной Молнии звала юношу назад, и теперь он ни на минуту не сомневался, что этот малыш — его ребенок. Диего с болью в сердце принял безмолвные объяснения своего друга и обратился к нему дрожащим от волнения голосом:
— Тебе придется ехать одному, брат, ведь я закончу Гуманитарный колледж только через несколько месяцев, и мне еще нужно уговорить Хулиану выйти за меня и попросить благословения у дона Томаса, когда забудется история с негодяем Монкадой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
На следующий день Диего занял место на скамье собора. Слухи о новом появлении Зорро распространились по всей Барселоне и уже успели достичь его собственных ушей. За один день таинственный герой сумел завоевать сердца целого города. Тут и там на стенах появилась буква Z, начертанная мальчишками, которые стремились подражать Зорро. «Это как раз то, что нам нужно, Бернардо, целая стая лисиц, которая оставит охотников в дураках», — заметил Диего, услышав об этом. В полдень церковь была еще пуста, если не считать пары служек, менявших цветы на главном алтаре. В соборе царили безмолвие и холодный полумрак мавзолея, сюда не проникали ни безжалостные лучи солнца, ни городской шум. Диего ждал в окружении статуй святых, вдыхая неповторимый терпкий запах ладана, пропитавший камни собора. По стенам плавали бледные отражения старинных цветных витражей, наполняя церковь тусклым неземным светом. Царивший вокруг покой напомнил Диего о матери. Юноша совсем ничего о ней не знал, она словно исчезла без следа. Он удивлялся, что ни отец, ни падре Мендоса ни разу не упомянули о матери в своих письмах и что сама она до сих пор не написала ему ни строчки, но не слишком тревожился. Диего верил, что, если с матерью случится беда, он ощутит это всем своим существом. Спустя час, когда молодой человек решил, что свидание не состоится, и уже собирался уходить, перед ним, словно призрак, возникла хрупкая фигурка Амалии. Любовники приветствовали друг друга одним взглядом, без объятий и поцелуев.
— Что же теперь с вами будет? — прошептал Диего.
— Мы скроемся, пока все не успокоится и о нас не позабудут, — ответила цыганка.
— Ваш лагерь сожгли, там ничего не осталось.
— Тоже мне новость, Диего. Рома привыкли терять все, много раз теряли и не раз еще потеряют.
— Мы увидимся снова, Амалия?
— Не знаю, я не захватила свой стеклянный шар. — Женщина улыбнулась и пожала плечами.
Диего отдал ей все, что сумел собрать за столь короткий срок: деньги, присланные отцом, и пожертвования сестер де Ромеу, которые немедленно предложили свою помощь, едва узнали о постигшем цыган несчастье. Вместе с деньгами Диего передал Амалии маленький сверток.
— Хулиана просила отдать это тебе на память, — сказал Диего.
Амалия развязала сверток и достала прелестную жемчужную диадему, самое дорогое украшение Хулианы, которое она надевала всего несколько раз.
— За что? — спросила пораженная женщина.
— Должно быть, за то, что ты спасла ее от брака с Монкадой.
— Это как посмотреть. Быть может, ей на роду написано выйти за него, что бы ни случилось…
— Никогда! Теперь Хулиана знает, какой он мерзавец, — перебил Диего.
— Человеческое сердце капризно, — ответила гадалка. Она спрятала подарок в складки своей необъятной юбки, помахала Диего на прощание и растворилась в ледяном полумраке собора. Несколько мгновений спустя гадалка уже летела по кривым улочкам квартала по направлению к Рамблас.
Вскоре после бегства цыган, незадолго до Рождества, пришло письмо от падре Мендосы. Старый священник писал каждые полгода, чтобы сообщить новости о семье и о своей миссии. В письмах он, помимо прочего, сообщал, что на побережье вернулись дельфины, что вино в атом году не удалось, что солдаты схватили Белую Сову, которая набросилась на них с кулаками, заступившись за какого-то индейца, но после вмешательства Алехандро де ла Веги ее отпустили. С тех пор целительница больше не появлялась в их краях. Причудливый и энергичный стиль этих посланий воздействовал на Диего куда сильнее, чем письма Алехандро де ла Веги, переполненные проповедями и благочестивыми советами. Разговаривать с сыном по-другому Алехандро, судя по всему, не умел. Однако на этот раз краткое послание падре Мендосы было запечатано сургучом и адресовано не Диего, а Бернардо. Индеец разбил печать ножом и отошел к окну, чтобы прочесть письмо. Диего, наблюдавший за своим другом с небольшого расстояния, видел, как менялось лицо Бернардо, пока его глаза бежали по строчкам, написанным рукой миссионера. Индеец прочел письмо дважды и передал своему брату.
Вчера, второго августа тысяча восемьсот тринадцатого года, в нашу миссию пришла молодая индианка из племени Белой Совы. С ней ребенок, не старше двух лет от роду, которого она называет просто Дитя. Я предложил женщине крестить младенца и объяснил, что в противном случае душа невинного существа подвергнется большой опасности, ибо, если Господь захочет забрать ребенка, он не сможет попасть в рай и будет низвергнут в лимб. Индианка отказалась. Она сказала, что ждет возвращения отца своего сына, чтобы тот выбрал ему имя. Женщина не стала слушать проповедь и не пожелала остаться в миссии, чтобы приобщиться к цивилизованной жизни. Она твердила: когда вернется отец ребенка, он и примет решение. Я не настаивал, ибо научился терпимо относиться к тому, что индейцы приходят и уходят по собственной воле, ведь иначе их приобщение к Истинной Вере было бы неискренним. Женщину зовут Ночная Молния. Да благословит тебя Господь и да направит каждый твой шаг.
Твой отец во Христе падре Мендоса.
Диего вернул письмо Бернардо, и оба долго молчали, глядя, как за окном угасает день. В такие моменты лицо Бернардо, необыкновенно выразительное во время дружеской беседы, становилось неподвижным, как у гранитной статуи. Чтобы избежать объяснений, он поспешил прибегнуть к спасительной флейте и принялся наигрывать какой-то печальный мотив. Диего ни о чем не спрашивал, он чувствовал, как сильно бьется сердце его брата, словно оно стучало в его собственной груди. Настало время разлуки. Бернардо больше не мог вести беззаботную жизнь, долг звал его обратно в Калифорнию, к своему народу. Молодой индеец не был счастлив вдали от родины. С тех пор как братская верность привела Бернардо в каменный город с холодными зимами, в душе его кровоточила незаживающая рана. Безграничная любовь к Ночной Молнии звала юношу назад, и теперь он ни на минуту не сомневался, что этот малыш — его ребенок. Диего с болью в сердце принял безмолвные объяснения своего друга и обратился к нему дрожащим от волнения голосом:
— Тебе придется ехать одному, брат, ведь я закончу Гуманитарный колледж только через несколько месяцев, и мне еще нужно уговорить Хулиану выйти за меня и попросить благословения у дона Томаса, когда забудется история с негодяем Монкадой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106