— И, полноте, ваша светлость! — уверенно протянул Иоганн. — Случались и более серьезные неприятности, и все устраивалось к лучшему! Сколько раз во время борьбы с Артемием Волынским вы думали, что не удастся победить его, однако, он, хотя и не казнен еще, но уже приговорен к казни.
— Он будет казнен завтра.
— Аминь! — произнес Иоганн. — Я думаю, тогда все пойдет хорошо.
— Посмотрим! Но о какой именно неясности ты заговорил?
— Полька сказала вашей светлости, что Эрминия грозила обращением к государыне императрице и что у нее нашлись в Петербурге друзья.
— Ну, да! Она при их посредстве и уехала.
— Надо будет узнать имена этих друзей, если она только не лжет.
— Ах, как это все сложно и запутано! — нетерпеливо произнес Бирон. — Главное — досадно, что доктор Роджиери не может помочь нам.
— Во всем этом деле, — продолжал настаивать Иоганн, как бы желая показать, что и без доктора Роджиери можно обойтись, — главным виновником я считаю молодого человека, вскочившего ко мне в лодку и затем провожавшего Эрминию, когда она шла обратно в дом.
— Тот самый, который теперь болен оспой?
— Да, именно, — подтвердил Иоганн. — Но надо проверить, так ли это в действительности.
— Как же это проверить?
— Пройти к нему и посмотреть на него.
— Но кто пойдет к оспенному?
— Я! — сказал Иоганн, и герцог остановил на нем долгий взгляд, в котором были видны и удивление, и как будто даже умиление: ведь идти к оспенному больному значило рисковать жизнью, а Иоганн шел на это ради преданности делу.
Бирон приблизился к картавому немцу, протянул руку и сказал:
— Благодарю.
Иоганн был тронут и благодарностью герцога, и, главным образом, собственною своею добродетелью, которая вызвала даже слезы у него на глаза.
— Да, я пойду, — сказал он, — чтобы проверить, действительно ли болен этот человек; кроме того, надо еще проверить, действительно ли Эрминия отправилась, или, вернее, отправлена в Гродно.
— А ты думаешь, что это — неправда?
— Я не думаю, ваша светлость, а рассчитываю. И мне кажется, что если у Эрминии есть друзья, то у них нет таких денег, чтобы отправить ее далеко от Петербурга. Я полагаю, что она где-нибудь здесь близко. Надо сделать разведки.
— Хорошо! Я завтра же прикажу генерал-аншефу Ушакову…
— Нет, ваша светлость! — быстро перебил Иоганн. — Не надо больше Тайной канцелярии! Позвольте мне действовать одному.
— Ну, хорошо! Делай, как знаешь, а там мы посмотрим.
— О, да, мы посмотрим! — подтвердил Иоганн и, откланявшись, пошел к себе вниз, в свою маленькую комнатку.
В коридоре внизу ждал его офицер. Сюда к Иоганну приходили не один Пуриш с Финишевичем, но и многие другие, по преимуществу немцы, которые знали о всесильном положении Иоганна при герцоге и которым он не прочь был обыкновенно оказывать покровительство.
Иоганн сейчас же узнал офицера: это был барон Цапф фон Цапфгаузен.
— А-а, господин барон! — встретил его Иоганн. — Пройдемте ко мне… Что скажете?
— Мой добрый господин Иоганн! — начал говорить очень пониженным и сконфуженным голосом барон. — Я просто не могу понять, что такое произошло? Сначала меня приклеили к седлу, потом известный буян и пьяница Митька Жемчугов придрался ко мне и начал издеваться над немцами! Ведь это же есть оскорбление величества! Я сделал об этом заявление, но никто меня не хотел слушать, и меня посадили под арест по приказанию герцога.
— И вы отсидели?
— О, да, я отсидел.
— Но тогда, что же вы хотите, милейший господин барон? Ведь все ваше дело в прошлом и, так сказать, покончено!
— Да, но я обижен, господин Иоганн, и хотел бы отомстить…
— Кому же?
— Прежде всего, конечно, этому Митьке Жемчугову.
— Чем же я могу помочь вам?
— Но я сам еще хорошенько не знаю. Я недоумеваю, что бы мне предпринять против этого господина. Я чувствую, что должен сердиться на него, потому что я обижен; но дело в том, что я не могу сердиться, как следует.
— Почему же вы не можете сердиться, как следует? — спросил Иоганн.
— Потому, господин Иоганн, — это я вам одному скажу, — что я влюблен…
— Вы влюблены?
— Да, господин Иоганн, и она прекрасна, как цветок.
Иоганн был не лишен свойственной большинству немцев сентиментальности и потому заинтересовался.
— Эта девушка, в которую вы влюблены, благородная? — спросил он.
— Вероятно, так как благородство видно в ее красоте. Но беда в том, что я даже не знаю, как ее зовут.
— Где же вы видели ее?
— Я отвозил ее в своей карете к пани Ставрошевской, после того как компания князя Шагалова спасла ее от пожара. Тут я увидел ее, и с этой минуты мое сердце принадлежит ей.
— Вас-то мне и нужно! — воскликнул Иоганн. — Мне самому необходимо разыскать эту девушку!
— Сегодня, когда меня выпустили из-под ареста, — продолжал барон, — я сейчас же направился к госпоже Ставрошевской; но она сказала мне, что молодая девушка уехала к своим родителям, а куда именно, не определила.
— Она здесь где-нибудь недалеко, под Петербургом, и вы окажете мне большую услугу, если разыщете ее.
— Но я буду искать сам для себя! Как вы думаете, господин Иоганн, откуда начать? — спросил барон.
— Начните с Петергофа! — сказал наугад Иоганн, сам того не подозревая, что угадал верно.
XLV. ПОПУТЧИКИ
Барон Цапф фон Цапфгаузен принялся за дело немедленно.
В те времена у офицеров занятий почти не было никаких — учили солдат капралы, а офицеры только выходили или выезжали на парады да в почетные караулы, так что у барона было свободного времени, сколько угодно. Он велел оседлать себе лошадь, сел верхом и отправился на полных рысях.
Дорога в Петергоф шла по гладкой топкой местности, однако, была достаточно укатана, чтобы спокойно ехать по ней не только верхом, но и в экипаже.
Выехав за город, барон вспомнил, что с его стороны было довольно опрометчиво отправляться под вечер одному далеко за город. Вокруг Петербурга разбойничали всякого рода люди, и ходили слухи даже об организованных шайках, которые «работали» более или менее правильно.
Тревожное состояние барона еще более усилилось, когда он увидел пред собой на дороге двух всадников, ехавших впереди него по одному с ним направлению. Первым движением Цапфа было придержать лошадь, но затем он всмотрелся своими дальнозоркими глазами и убедился, что всадники, судя по их шляпам и торчавшим сбоку шпагам, — дворяне, а потому не только не было основания бояться их, но следовало, напротив, поскорее присоединиться к ним, так как, конечно, всем вместе, втроем, было ехать безопаснее, чем порознь.
Барон пришпорил лошадь и пустил ее вскачь.
Ехавшие впереди, заслышав лошадиный топот сзади, оглянулись и, узнав во всаднике офицера, приостановились.
Цапф фон Цапфгаузен нагнал их, вежливо отдал честь и назвал себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66