Солис был огромный басовитый детина, но, впрочем, мирного нрава, всегда спокойный и доброжелательный. Я не помню, откуда он был родом, знаю только, что его очень ценил и уважал Кортес. Он доверил Солису управление энкомьендой своей супруги, которая, судя по всему, была не слишком довольна тем, как ее управляющий вел дела.
Донья Каталина сидела на изрядном расстоянии от Солиса и потому, обращаясь к нему, вынуждена была чуть ли не кричать, так что ее слова были прекрасно слышны всем присутствующим.
— Вы, Солис, занимаете моих индейцев какой угодно работой, кроме той, которую я им поручаю! Все делается не так, как я хочу!
Дон Педро де Солис, с лица которого не сходила улыбка, никогда не лез за словом в карман:
— Это не я, сеньора. Это все его милость, — с этими словами он указал на дона Эрнана, — это он всех нас занимает работой и все время что-то нам поручает.
— Вот увидите, вскоре я устрою так, что никто не будет соваться в мои дела, — ответствовала Каталина, обмахиваясь веером и с раздражением взглянув на мужа.
Кортес, который не воспринял всерьез этот спор между своей женой и капитаном, поначалу не вмешивался в разговор, но затем все же парировал колкую реплику доньи Каталины:
— Будьте спокойны, сударыня: я к вам соваться не собираюсь.
Услышав эти слова, донья Каталина вспыхнула от гнева и стыда: она восприняла заявление мужа как демонстрацию открытого пренебрежения к ней, высказанного при всем честном народе, и это при том, что многие из собравшихся прекрасно знали о раздорах между супругами и о том, что Кортес предпочитал супружеским объятиям ласки других красавиц.
Супруга губернатора поднялась и поспешно покинула пиршественную залу, хотя другие дамы, в том числе и ее сестра Франсиска, пытались ее успокоить, уверяя, что это была всего лишь неудачная шутка. Ужин вскоре закончился, хотя некоторые гости еще оставались в покоях и в саду дворца Койоакана.
Кортес отправился на поиски своей жены в капеллу (служанки сказали ему, что именно туда прошла донья Каталина). Губернатор не питал большой любви к своей супруге и женился на ней по необходимости, чтобы избежать тюрьмы, которой угрожает ему Веласкес, губернатор Кубы. Сам Веласкес при всем том открыто волочился за доньей Франсиской, но, несмотря на все это, Кортес никогда не желал ему зла.
Дон Эрнан нашел донью Каталину в дворцовой капелле. Она была в страшном волнении и молилась на коленях, заливаясь слезами. Кортес постарался ее успокоить, но она, задыхаясь от приступа астмы, которую усугубляли ее горе и гнев, оттолкнула супруга, простонав:
— Оставьте меня, дайте мне умереть!
Кортес, однако, проводил жену до опочивальни и передал на руки служанкам Ане и Виоланте Родригес, которые уложили ее в постель. Затем он спустился в сад и провел там некоторое время в беседе с Сандовалем. Говорили они в основном о золоте, которое Кортес должен был отправлять в Испанию его величеству. Кортес не хотел ограничиваться только причитающейся короне пятой частью, думая присовокупить к слиткам и драгоценности, и разные диковины, которые можно было показывать при дворе в качестве заморских чудес.
Кортес рассказал Сандовалю, что собирается до конца года снарядить из Веракруса две каравеллы с золотом на пятьдесят восемь тысяч кастельяно , партию жемчужин величиной с орех, драгоценные камни и изделия из перьев, сработанные туземными умельцами. Он намеревался также отправить в Испанию громадные кости, найденные в ку Койоакана, вроде тех, которые некогда ему подарили тласкальтеки и которые он тоже послал в дар императорскому двору. Жители Тласкалы уверяли, что эти огромные берцовые кости принадлежали воинам племени гигантов, которые некогда обитали в этой провинции, а потом потерпели поражение от тласкальтеков и постепенно вымерли вовсе.
— Во главе экспедиции я поставлю капитана своей гвардии Антонио де Киньонеса, — делился губернатор своими планами с Сандовалем. — Этому человеку я полностью доверяю. С ним поедет Алонсо де Авила, который, как известно, человек отважный и дерзкий и к тому же приближенный епископа Бургосского. Лучше держать его подальше отсюда, чтобы он не мутил воду и не подстрекал остальных к мятежу.
Алонсо де Авила только что возвратился из поездки в Санто-Доминго, и Кортес подарил ему драгоценности и хорошую энкомьенду — губернатор всегда старался подобным способом приобретать себе новых сторонников.
Итак, Кортес и Сандоваль провели довольно долгое время в беседе. Меж тем стало совсем поздно, почти все приглашенные разошлись. Губернатор, простившись со своим капитаном, поднялся наверх в опочивальню и стал укладываться спать, стараясь все делать тихо, чтобы не потревожить супругу, которая наверняка уже уснула. И вдруг в темноте раздался его крик:
— Скорей, огня, огня! Ради всего святого, кажется, моя жена умерла!
Служанки Ана и Виоланта, которые уже улеглись спать, вбежали полуодетые, с зажженными свечами. Донья Каталина лежала поперек кровати, а по полу были рассыпаны золотые монетки из ожерелья, которое она надевала на праздничный ужин.
На крик примчался Сандоваль, который еще не успел покинуть дворец, появились Антонио де Киньонес, мажордом Кортеса Диего де Сото, сбежались и другие слуги. При виде усопшей все перекрестились, потрясенные этой неожиданной смертью. Кортес обратился к де Сото:
— Немедленно отправляйся к брату Ольмедо, пусть он подготовится к совершению церковных таинств над моей усопшей супругой. Затем отправь сообщение моему свояку Хуану о смерти его сестры, только пусть он не смеет появляться здесь.
Мажордом был явно удивлен тем, что губернатор даже при таких трагических обстоятельствах не отменил свое распоряжение о высылке Суареса. Видя это, Кортес пояснил:
— В последнее время дон Хуан был главным виновником недоразумений, которые омрачали нашу супружескую жизнь, он все время плел интриги, и я не желаю больше терпеть его присутствие — даже на похоронах доньи Каталины.
На рассвете брат Ольмедо и чиновники королевского казначейства осмотрели тело и установили, что на шее умершей остались темные пятна, как если бы она была задушена. Пошли слухи (их распространяли все те же известные люди), что ее убийцей был не кто иной, как сам Кортес. Меж тем губернатор хотя и не любил свою супругу, пока она была жива, но теперь искренне оплакивал ее и носил по ней траур еще много лет. А в тот злосчастный день он заперся в комнатах, чтобы никто не видел его скорби, и в отчаянии бился головой о стены — так велико было его горе.
Никто не решился открыто обвинить Кортеса. Многие уверяли, что донья Каталина была подвержена глубоким обморокам и нужно было прилагать немало усилий, чтобы вернуть ее к жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75