.. Боюсь, вам будет неприятно это услышать, но... — Он закусил губу. — Командовать расстрельным взводом будет Тарлтон.
Надо же, опять ирония судьбы! Джеку оставалось лишь улыбнуться.
— Ну конечно, кто же еще?
Андре печально покачал головой, двинулся к двери и уже собрался было постучать, как рука его замерла.
— Надо же! — воскликнул он. — Чуть не забыл.
Подойдя к стене напротив койки, майор наклонился и принялся шарить по ней.
— Что вы делаете, сэр?
Теперь, в преддверии близкого конца, Джек хотел лишь одного — побыть в одиночестве.
— Когда-то, — сказал Андре, — один малый провел некоторое время в этой камере и коротал его в мыслях о побеге... Ага!
Он прекратил ощупывать кладку, запустил ногти в щель между кирпичами, расшатал один из них и, к удивлению Джека, вынул.
— А вот и подарок, который я обещал, Джек. Прощайте.
Положив кирпич на пол, Андре покинул камеру. Джек выждал, пока опустятся все три засова, после чего встал, подошел к отверстию, заглянул в него... И ничего не увидел. Отверстие оказалось не сквозным. Просто выемка в стене глубиной в толщину кирпича. Но в это мгновение кирпич с противоположной стороны тоже зашевелился и был вынут. Теперь отверстие открывалось в соседнее, слабо освещенное помещение. Потом донесся голос:
— Спасибо, Джон.
Голос Луизы Риардон.
Дверь второй камеры захлопнулась, клацнули засовы.
— Луиза? — тихонько позвал Джек, всматриваясь в сумрак.
Он плохо видел ее лицо, но разглядел лоб, окаймленный золотисто-рыжими волосами. И глаза. Этого было достаточно.
— Джек, ты?
— Да.
Он уставился на нее, почти не веря тому, что видит. Шум снаружи, возгласы старающихся перекричать друг друга разносчиков, скрипка и дудка уличных музыкантов, нетерпеливый гомон зевак, собравшихся поглазеть на казнь, — все эти сливающиеся воедино звуки унеслись куда-то вдаль, в другой мир. Любовники остались наедине.
— У тебя там есть табурет, Луиза?
— Да. Я сейчас его переставлю.
Джек последовал ее примеру. Они сели напротив друг друга, и тут выяснилось, что придвигаться к отверстию слишком близко нельзя: свет заслоняется и они не могут друг друга видеть. А видеть ее, пока она жива, ему требовалось сейчас больше всего на свете.
Некоторое время они сидели в молчании, просто глядя друг на друга. А потом заговорили одновременно:
— Ты...
— Я...
Остановившись, они начали снова:
— Я...
— Ты...
Они рассмеялись. Когда он смеялся в последний раз? Лежа рядом с ней в ногах ее постели, завернувшись в одеяло и вдыхая аромат ее истомленного любовью тела? Как же давно это было!
— Джек, я хотела... осталось так мало времени...
— Что?
— Я хотела попросить прощения.
— За что?
— За что? Да ведь ты скоро умрешь, и все из-за меня! Из-за того, что сделала я!
— И из-за того, что сделал я сам. Или чего не сделал.
Она помедлила, ища глазами его взгляд.
— Джон Андре сказал мне, что на суде ты хранил молчание. Не пытался защитить себя. Почему?
Джек вздохнул.
— Любая попытка оправдания с моей стороны лишь отяготила бы твою вину, а на это я пойти не мог. Да и смысла все равно не было: то, что они нашли у меня трафарет, обличало меня в их глазах окончательно и бесповоротно. Как бы я ни пытался объяснить случившееся, это звучало бы всего лишь как неуклюжая попытка уйти от ответственности.
Луиза покачала головой.
— О, Джек. Это ведь я сказала фон Шлабену, что ты взял трафарет. А он мог передать Андре.
— Я так и подумал, — промолвил Джек и, поскольку этот вопрос не давал ему покоя даже здесь, в камере, спросил: — Он ведь руководил твоими действиями с самого начала, да? Еще до Квебека?
— Нет. Он открыл мне, что является «Катоном», в последний вечер на «Ариадне». После обеда у генерала, когда ты увидел, как он взял меня за руку.
— Помню. Ты засуетилась, но потом придумала историю о том, что он был твоим воздыхателем в Лондоне, а заодно не преминула указать мне на мои былые любовные похождения.
— Да, так оно и было.
Джек помедлил, но не смог не задать следующего вопроса.
— Ты рассказывала ему про нас?
— Нет, Джек. Об этом я ему ничего не говорила. Я думала, — она вздохнула, — я думала, что кое-что могу удержать и при себе. К тому же по прибытии мы не так уж много общались: он отбыл к Сент-Легеру, а затем сюда. Но потом, — она прикусила нижнюю губу и на миг отвела глаза, — после того, как мы с тобой... Я рассказала ему все. Прости. Прости, но я не знала, каков будет твой выбор. Не предашь ли ты меня.
— Ты не знала?! Да как ты могла не знать?
— Я была сбита с толку. Всем: своими чувствами, тем, что мы... стали близки.
Неожиданно ее глаза блеснули.
— Прошу не забывать, сэр, что в отличие от некоторых я имела мало опыта в подобных вопросах. В то время как ты... О твоих любовных похождениях сочиняли пьесы!
Он улыбнулся: сейчас она говорила как наивная провинциалка.
— А ты, выходит, приняла сценический образ за настоящего Джека Абсолюта? Я все понял, мадам. Понял и простил.
Он посмотрел на Луизу и, убедившись, что она встретила его взгляд, кивнул.
— Да, да, Луиза. Фон Шлабен и все прочее. Все прощено.
— Но ты умрешь из-за этого!
Наивная провинциалка исчезла.
— Ну, — улыбнулся Джек, — смерть из-за любви — не самая страшная участь. Я подумывал и о худшем конце. Я староват для роли Ромео, хотя Спрэнджер Барри, который исполняет эту роль в «Ковент-Гарден», старше меня на двадцать лет. И все-таки жаль, что у нас нет фиала с ядом или кинжала. Мы могли бы испортить им сегодняшнее представление.
— Не я, — отозвалась она с легкой дрожью в голосе, вскинув подбородок. — Я должна показать им, как умирают настоящие патриоты.
И снова в их камеры вошла смерть: снаружи, словно отозвавшись на ее слова, забил барабан. До их слуха донесся топот солдат, маршировавших к площади. Куранты отбили четверть часа.
Она снова склонила голову и настойчивым тоном спросила:
— Ты веришь в рай на небесах, Джек?
Он помедлил, не зная, что сейчас больше к месту: признание в собственном неверии или слова утешения. Не дождавшись ответа, она продолжила:
— Дело в том, что я — верю. Я много размышляла об этом, особенно в последние дни. Небеса представляются мне совсем не такими, какими их обычно описывают: без облаков, ангелов и сонмищ праведников, восседающих одесную Господа. Нет, я вижу их как усадьбу в Вишневой долине, вроде той, где я родилась. Цветущие сады, заливные луга с густой, сочной травой, стада...
Голос ее дрогнул, на глазах выступили первые слезы. Замолчав, она уставилась вперед, в видимое только ей пространство, и Джеку отчаянно захотелось присоединиться к ней.
— А лес там есть? — спросил он и сам же ответил: — О да, я прямо-таки вижу его! Клены, дубы, березы и гикори, дающие по осени так много орехов. Ате будет жить поблизости. Он научит наших сыновей охотиться, и те будут приносить тебе и нашим дочерям добычу, оленей и куропаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Надо же, опять ирония судьбы! Джеку оставалось лишь улыбнуться.
— Ну конечно, кто же еще?
Андре печально покачал головой, двинулся к двери и уже собрался было постучать, как рука его замерла.
— Надо же! — воскликнул он. — Чуть не забыл.
Подойдя к стене напротив койки, майор наклонился и принялся шарить по ней.
— Что вы делаете, сэр?
Теперь, в преддверии близкого конца, Джек хотел лишь одного — побыть в одиночестве.
— Когда-то, — сказал Андре, — один малый провел некоторое время в этой камере и коротал его в мыслях о побеге... Ага!
Он прекратил ощупывать кладку, запустил ногти в щель между кирпичами, расшатал один из них и, к удивлению Джека, вынул.
— А вот и подарок, который я обещал, Джек. Прощайте.
Положив кирпич на пол, Андре покинул камеру. Джек выждал, пока опустятся все три засова, после чего встал, подошел к отверстию, заглянул в него... И ничего не увидел. Отверстие оказалось не сквозным. Просто выемка в стене глубиной в толщину кирпича. Но в это мгновение кирпич с противоположной стороны тоже зашевелился и был вынут. Теперь отверстие открывалось в соседнее, слабо освещенное помещение. Потом донесся голос:
— Спасибо, Джон.
Голос Луизы Риардон.
Дверь второй камеры захлопнулась, клацнули засовы.
— Луиза? — тихонько позвал Джек, всматриваясь в сумрак.
Он плохо видел ее лицо, но разглядел лоб, окаймленный золотисто-рыжими волосами. И глаза. Этого было достаточно.
— Джек, ты?
— Да.
Он уставился на нее, почти не веря тому, что видит. Шум снаружи, возгласы старающихся перекричать друг друга разносчиков, скрипка и дудка уличных музыкантов, нетерпеливый гомон зевак, собравшихся поглазеть на казнь, — все эти сливающиеся воедино звуки унеслись куда-то вдаль, в другой мир. Любовники остались наедине.
— У тебя там есть табурет, Луиза?
— Да. Я сейчас его переставлю.
Джек последовал ее примеру. Они сели напротив друг друга, и тут выяснилось, что придвигаться к отверстию слишком близко нельзя: свет заслоняется и они не могут друг друга видеть. А видеть ее, пока она жива, ему требовалось сейчас больше всего на свете.
Некоторое время они сидели в молчании, просто глядя друг на друга. А потом заговорили одновременно:
— Ты...
— Я...
Остановившись, они начали снова:
— Я...
— Ты...
Они рассмеялись. Когда он смеялся в последний раз? Лежа рядом с ней в ногах ее постели, завернувшись в одеяло и вдыхая аромат ее истомленного любовью тела? Как же давно это было!
— Джек, я хотела... осталось так мало времени...
— Что?
— Я хотела попросить прощения.
— За что?
— За что? Да ведь ты скоро умрешь, и все из-за меня! Из-за того, что сделала я!
— И из-за того, что сделал я сам. Или чего не сделал.
Она помедлила, ища глазами его взгляд.
— Джон Андре сказал мне, что на суде ты хранил молчание. Не пытался защитить себя. Почему?
Джек вздохнул.
— Любая попытка оправдания с моей стороны лишь отяготила бы твою вину, а на это я пойти не мог. Да и смысла все равно не было: то, что они нашли у меня трафарет, обличало меня в их глазах окончательно и бесповоротно. Как бы я ни пытался объяснить случившееся, это звучало бы всего лишь как неуклюжая попытка уйти от ответственности.
Луиза покачала головой.
— О, Джек. Это ведь я сказала фон Шлабену, что ты взял трафарет. А он мог передать Андре.
— Я так и подумал, — промолвил Джек и, поскольку этот вопрос не давал ему покоя даже здесь, в камере, спросил: — Он ведь руководил твоими действиями с самого начала, да? Еще до Квебека?
— Нет. Он открыл мне, что является «Катоном», в последний вечер на «Ариадне». После обеда у генерала, когда ты увидел, как он взял меня за руку.
— Помню. Ты засуетилась, но потом придумала историю о том, что он был твоим воздыхателем в Лондоне, а заодно не преминула указать мне на мои былые любовные похождения.
— Да, так оно и было.
Джек помедлил, но не смог не задать следующего вопроса.
— Ты рассказывала ему про нас?
— Нет, Джек. Об этом я ему ничего не говорила. Я думала, — она вздохнула, — я думала, что кое-что могу удержать и при себе. К тому же по прибытии мы не так уж много общались: он отбыл к Сент-Легеру, а затем сюда. Но потом, — она прикусила нижнюю губу и на миг отвела глаза, — после того, как мы с тобой... Я рассказала ему все. Прости. Прости, но я не знала, каков будет твой выбор. Не предашь ли ты меня.
— Ты не знала?! Да как ты могла не знать?
— Я была сбита с толку. Всем: своими чувствами, тем, что мы... стали близки.
Неожиданно ее глаза блеснули.
— Прошу не забывать, сэр, что в отличие от некоторых я имела мало опыта в подобных вопросах. В то время как ты... О твоих любовных похождениях сочиняли пьесы!
Он улыбнулся: сейчас она говорила как наивная провинциалка.
— А ты, выходит, приняла сценический образ за настоящего Джека Абсолюта? Я все понял, мадам. Понял и простил.
Он посмотрел на Луизу и, убедившись, что она встретила его взгляд, кивнул.
— Да, да, Луиза. Фон Шлабен и все прочее. Все прощено.
— Но ты умрешь из-за этого!
Наивная провинциалка исчезла.
— Ну, — улыбнулся Джек, — смерть из-за любви — не самая страшная участь. Я подумывал и о худшем конце. Я староват для роли Ромео, хотя Спрэнджер Барри, который исполняет эту роль в «Ковент-Гарден», старше меня на двадцать лет. И все-таки жаль, что у нас нет фиала с ядом или кинжала. Мы могли бы испортить им сегодняшнее представление.
— Не я, — отозвалась она с легкой дрожью в голосе, вскинув подбородок. — Я должна показать им, как умирают настоящие патриоты.
И снова в их камеры вошла смерть: снаружи, словно отозвавшись на ее слова, забил барабан. До их слуха донесся топот солдат, маршировавших к площади. Куранты отбили четверть часа.
Она снова склонила голову и настойчивым тоном спросила:
— Ты веришь в рай на небесах, Джек?
Он помедлил, не зная, что сейчас больше к месту: признание в собственном неверии или слова утешения. Не дождавшись ответа, она продолжила:
— Дело в том, что я — верю. Я много размышляла об этом, особенно в последние дни. Небеса представляются мне совсем не такими, какими их обычно описывают: без облаков, ангелов и сонмищ праведников, восседающих одесную Господа. Нет, я вижу их как усадьбу в Вишневой долине, вроде той, где я родилась. Цветущие сады, заливные луга с густой, сочной травой, стада...
Голос ее дрогнул, на глазах выступили первые слезы. Замолчав, она уставилась вперед, в видимое только ей пространство, и Джеку отчаянно захотелось присоединиться к ней.
— А лес там есть? — спросил он и сам же ответил: — О да, я прямо-таки вижу его! Клены, дубы, березы и гикори, дающие по осени так много орехов. Ате будет жить поблизости. Он научит наших сыновей охотиться, и те будут приносить тебе и нашим дочерям добычу, оленей и куропаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98