Тем же занимались и торгпредства – как те, которые прежде не участвовали в распродаже собраний советских музеев, так и уже преуспевшие в этом.
Андреева писала 9 января – в последний раз перед снятием с должности за провал аукциона 1929 года и последующие неудачи: «Мы считали бы желательным присылку французских мастеров XVIII века, по преимуществу красивые женские портреты и галантные сцены, которые сейчас в моде, и первоклассную мебель, имеющуюся в Гатчине».
2 января 1930 года Барабаш, руководитель генуэзского отделения торгпредства СССР в Италии, также информировал о поступившей к нему просьбе одного коллекционера (имени он не назвал), жаждавшего получить возможность купить из экспозиции Эрмитажа одну из двух работ гениального Веласкеса – «Портрет графа Оливареса» или «Папы Иннокентия X». «Указанное лицо, – объяснял Барабаш, – хотело бы получить список еще не проданных картин из Эрмитажа в Ленинграде и других музеев».
Вот по таким заявкам и отправляли в тот или иной музей членов «ударной бригады». А если искусствоведы пытались хотя бы настоять на максимальной оценке реквизируемых произведений искусства, то выслушивали решительную отповедь. Им жестко напоминали, что от них ждут только подтверждения, что данный холст подлинный, а не фальшивка, определения времени создания произведения, имени его автора – не больше.
Вот лишь два рядовых примера из очень многих.
18 февраля 1930 года искусствоведы по требованию «Антиквариата» изъяли из Оружейной палаты огромное количество произведений прикладного искусства. Серебро – так называемый Орловский сервиз, десятки изделий французских ювелиров XVIII века Огюста, Жермена и других – изъяли из собрания точно по известному справочнику «Опись серебра двора его императорского величества». Двухтомнику, составленному А. Е. Фелькерзамом и изданному в 1907 году гофмаршальской частью министерства императорского двора только для специалистов тиражом в 200 экземпляров.
С. Н. Тройницкий, всю жизнь специализировавшийся именно на таких вещах, а теперь вынужденный участвовать в изъятии их ради продажи за рубежом, твердо настаивал: «выделенная» часть собрания стоит никак не меньше 1 300 000 золотых рублей. Он исходил из значимости каждого образца, из места его создателя в истории западноевропейского прикладного искусства. Сотрудников же «Антиквариата» волновала только рыночная стоимость, а цены в период падения настоящего спроса были крайне низкими.
Мнение внешторговцев было категоричным – 680 тысяч, и ни рубля больше. Чтобы разом покончить с ненужным им обсуждением, они написали Хинчуку: «Мы ответили, что так как по договору Главнаука в течение 48 часов должна дать ответ, в случае, если через 48 часов не последует ответа, то предложенные нами лимиты считаются утвержденными. Таким образом, мы считаем предложенные нами лимиты… утвержденными».
Столь же наглядно продемонстрировал «Антиквариат» право сильного и при обследовании музея-усадьбы Архангельское. Очередной разразившийся скандал с хранителями Самуэли излагал так: «Сообщаем, что две книги Тассо нами отправлены в Архангельский музей обратно, а библия в переплете Тувенэна, как не являющаяся для музея необходимой ценностью, нами отправлена в Ленинград».
Чрезвычайные меры подействовали. Поток художественных ценностей, еще недавно служивших украшением многих музеев страны, а теперь ставших просто экспортным товаром, непрерывно тёк в адрес ленинградской конторы «Антиквариата». Стоимость их, по сознательно заниженным оценкам, составила 2 миллиона рублей, и это лишь за изъятое с 1 октября 1929 года по 1 апреля 1930 года.
В Ленинграде произведения искусства и памятники старины сортировали: часть уходила в Европу, другая – в США.
Основную часть советского экспорта антиквариата, 60 %, поглощала Германия: на 1 367 065 рублей только за последний квартал 1929 года. Чуть меньше трети – США: за тот же срок туда ушло ценностей на 710 445 рублей. Остальное в те же месяцы оседало в Австрии – на 134 500 рублей, Великобритании – на 47 280 рублей, Финляндии – на 22 300 рублей и во Франции – на 16 550 рублей.
Причины именно такого распределения изъятых «Антиквариатом» ценностей искусства крылись в позиции, занятой тем или иным торгпредством, его готовностью или нежеланием участвовать в подобных коммерческих сделках, отражавшихся на престиже Советского Союза. Активно продолжали поддерживать экспортную политику Внешторга только сотрудники торговых представительств в Берлине и Вене, «Амторга» в Нью-Йорке. Открыто заявили о своем отказе сотрудничать с «Антиквариатом» в какой-либо форме руководители торгпредства в Париже и «Аркоса» Лондоне. Остальные просто уклонялись – молча, без объяснений.
Однако изъятия из государственных музеев даже по новым правилам так и не сделали страну богаче. Экспорт художественных ценностей еще не означал безусловного и быстрого их сбыта, поступлений на счета Госбанка СССР давно обещанной валюты.
Яркое свидетельство тому – переполненный склад в Берлине, арендовавшийся советским торгпредством. К 1 апреля 1930 года там скопилось икон, серебра, табакерок, фарфора, бронзы, мебели – и из только что поступивших партий, и из так и не нашедшего покупателей на аукционах 1928 и 1929 годов – на 2, 45 миллиона марок (более миллиона золотых рублей), а картин – на 800 тысяч марок (400 тысяч золотых рублей). Все это, в строгом соответствии с установками СТО СССР по экспорту, необходимо было продать в ближайшие три месяца.
Сменивший Андрееву новый заведующий художественно-промышленным отделом торгпредства Д. Евсеев с тревогой отмечал: «Означенный план может быть осуществлен только в том случае, если немедленно, теперь же, будут посланы нам первоклассные вещи. Но даже и в таком случае он не давал твердых гарантий успеха: ведь цены на антиквариат продолжали стремительно падать. Так, подписной комод работы выдающегося краснодеревщика Делорма вместо обычных для него 70 тысяч марок с огромным трудом удалось продать всего за восемь тысяч. Картину Воувермана „Путешественники“ при довольно стабильной стоимости полотен этого мастера в 40 тысяч марок – только за 13 тысяч…»
Уже не надеясь на посредничество фирмы «Рудольф Лепке», советское торгпредство в Берлине с готовностью соглашалось на любые предложения. Передали «Интернационалекунстаукционхауз» для дешевых распродаж на провинциальных аукционах по всей Германии картины и произведения прикладного искусства на 200 тысяч марок, сдали на комиссию ювелирной фирме «Непке» старинные изделия из серебра уже на вес – 600 килограммов.
И все же Внешторг не желал остановиться, продолжая безумные изъятии из музеев. Он по-прежнему настаивал на распродажах – кому угодно, за какую угодно цену, лишь бы не тратить валюту самому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Андреева писала 9 января – в последний раз перед снятием с должности за провал аукциона 1929 года и последующие неудачи: «Мы считали бы желательным присылку французских мастеров XVIII века, по преимуществу красивые женские портреты и галантные сцены, которые сейчас в моде, и первоклассную мебель, имеющуюся в Гатчине».
2 января 1930 года Барабаш, руководитель генуэзского отделения торгпредства СССР в Италии, также информировал о поступившей к нему просьбе одного коллекционера (имени он не назвал), жаждавшего получить возможность купить из экспозиции Эрмитажа одну из двух работ гениального Веласкеса – «Портрет графа Оливареса» или «Папы Иннокентия X». «Указанное лицо, – объяснял Барабаш, – хотело бы получить список еще не проданных картин из Эрмитажа в Ленинграде и других музеев».
Вот по таким заявкам и отправляли в тот или иной музей членов «ударной бригады». А если искусствоведы пытались хотя бы настоять на максимальной оценке реквизируемых произведений искусства, то выслушивали решительную отповедь. Им жестко напоминали, что от них ждут только подтверждения, что данный холст подлинный, а не фальшивка, определения времени создания произведения, имени его автора – не больше.
Вот лишь два рядовых примера из очень многих.
18 февраля 1930 года искусствоведы по требованию «Антиквариата» изъяли из Оружейной палаты огромное количество произведений прикладного искусства. Серебро – так называемый Орловский сервиз, десятки изделий французских ювелиров XVIII века Огюста, Жермена и других – изъяли из собрания точно по известному справочнику «Опись серебра двора его императорского величества». Двухтомнику, составленному А. Е. Фелькерзамом и изданному в 1907 году гофмаршальской частью министерства императорского двора только для специалистов тиражом в 200 экземпляров.
С. Н. Тройницкий, всю жизнь специализировавшийся именно на таких вещах, а теперь вынужденный участвовать в изъятии их ради продажи за рубежом, твердо настаивал: «выделенная» часть собрания стоит никак не меньше 1 300 000 золотых рублей. Он исходил из значимости каждого образца, из места его создателя в истории западноевропейского прикладного искусства. Сотрудников же «Антиквариата» волновала только рыночная стоимость, а цены в период падения настоящего спроса были крайне низкими.
Мнение внешторговцев было категоричным – 680 тысяч, и ни рубля больше. Чтобы разом покончить с ненужным им обсуждением, они написали Хинчуку: «Мы ответили, что так как по договору Главнаука в течение 48 часов должна дать ответ, в случае, если через 48 часов не последует ответа, то предложенные нами лимиты считаются утвержденными. Таким образом, мы считаем предложенные нами лимиты… утвержденными».
Столь же наглядно продемонстрировал «Антиквариат» право сильного и при обследовании музея-усадьбы Архангельское. Очередной разразившийся скандал с хранителями Самуэли излагал так: «Сообщаем, что две книги Тассо нами отправлены в Архангельский музей обратно, а библия в переплете Тувенэна, как не являющаяся для музея необходимой ценностью, нами отправлена в Ленинград».
Чрезвычайные меры подействовали. Поток художественных ценностей, еще недавно служивших украшением многих музеев страны, а теперь ставших просто экспортным товаром, непрерывно тёк в адрес ленинградской конторы «Антиквариата». Стоимость их, по сознательно заниженным оценкам, составила 2 миллиона рублей, и это лишь за изъятое с 1 октября 1929 года по 1 апреля 1930 года.
В Ленинграде произведения искусства и памятники старины сортировали: часть уходила в Европу, другая – в США.
Основную часть советского экспорта антиквариата, 60 %, поглощала Германия: на 1 367 065 рублей только за последний квартал 1929 года. Чуть меньше трети – США: за тот же срок туда ушло ценностей на 710 445 рублей. Остальное в те же месяцы оседало в Австрии – на 134 500 рублей, Великобритании – на 47 280 рублей, Финляндии – на 22 300 рублей и во Франции – на 16 550 рублей.
Причины именно такого распределения изъятых «Антиквариатом» ценностей искусства крылись в позиции, занятой тем или иным торгпредством, его готовностью или нежеланием участвовать в подобных коммерческих сделках, отражавшихся на престиже Советского Союза. Активно продолжали поддерживать экспортную политику Внешторга только сотрудники торговых представительств в Берлине и Вене, «Амторга» в Нью-Йорке. Открыто заявили о своем отказе сотрудничать с «Антиквариатом» в какой-либо форме руководители торгпредства в Париже и «Аркоса» Лондоне. Остальные просто уклонялись – молча, без объяснений.
Однако изъятия из государственных музеев даже по новым правилам так и не сделали страну богаче. Экспорт художественных ценностей еще не означал безусловного и быстрого их сбыта, поступлений на счета Госбанка СССР давно обещанной валюты.
Яркое свидетельство тому – переполненный склад в Берлине, арендовавшийся советским торгпредством. К 1 апреля 1930 года там скопилось икон, серебра, табакерок, фарфора, бронзы, мебели – и из только что поступивших партий, и из так и не нашедшего покупателей на аукционах 1928 и 1929 годов – на 2, 45 миллиона марок (более миллиона золотых рублей), а картин – на 800 тысяч марок (400 тысяч золотых рублей). Все это, в строгом соответствии с установками СТО СССР по экспорту, необходимо было продать в ближайшие три месяца.
Сменивший Андрееву новый заведующий художественно-промышленным отделом торгпредства Д. Евсеев с тревогой отмечал: «Означенный план может быть осуществлен только в том случае, если немедленно, теперь же, будут посланы нам первоклассные вещи. Но даже и в таком случае он не давал твердых гарантий успеха: ведь цены на антиквариат продолжали стремительно падать. Так, подписной комод работы выдающегося краснодеревщика Делорма вместо обычных для него 70 тысяч марок с огромным трудом удалось продать всего за восемь тысяч. Картину Воувермана „Путешественники“ при довольно стабильной стоимости полотен этого мастера в 40 тысяч марок – только за 13 тысяч…»
Уже не надеясь на посредничество фирмы «Рудольф Лепке», советское торгпредство в Берлине с готовностью соглашалось на любые предложения. Передали «Интернационалекунстаукционхауз» для дешевых распродаж на провинциальных аукционах по всей Германии картины и произведения прикладного искусства на 200 тысяч марок, сдали на комиссию ювелирной фирме «Непке» старинные изделия из серебра уже на вес – 600 килограммов.
И все же Внешторг не желал остановиться, продолжая безумные изъятии из музеев. Он по-прежнему настаивал на распродажах – кому угодно, за какую угодно цену, лишь бы не тратить валюту самому:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78