с печатью императора, малым крестом ордена Почетного легиона, дорожной туалетной шкатулкой, серебряным кофейным сервизом, шпагой с золотым эфесом, двумя пистолетами с его монограммой.
Всё это, как и очень многое иное, полученное ранее, Внешторг вынужден был спешно распродавать, лишь бы не возвращать обратно, в Ленинград и Москву, по настоянию Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, да ещё при этом и оправдываться за понесённые напрасно огромные накладные расходы. Самой удачной из таких заключительных и явно поспешных операций оказалась та, что провели в США при посредничестве мало кому тогда известного американского бизнесмена Арманда Хаммера, так и не сумевшего сколотить свой первый миллион в Советском Союзе, хотя ему и покровительствовал Кремль.
Вернувшись в декабре 1931 года на родину, Хаммер разослал по большим универмагам Среднего Запада и Западного побережья письма, к которым прилагалась рекламная брошюра. В них он поведал доверчивым провинциалам, что якобы все десять лет жизни в Советской России только и занимался поиском и коллекционированием «сокровищ несчастной династии Романовых». Теперь же решил расстаться с ними на весьма выгодных для универмагов условиях, готов отдать им половину будущей прибыли. Предлагал, причем по весьма доступным ценам, то есть всего за несколько долларов, действительно ходовой товар: небольшие иконы и рамки для фотографий, украшенные драгоценными камнями, занятные безделушки, разнообразные ювелирные изделия, среди которых преобладали, как утверждал Хаммер, работы фирмы Фаберже.
Первая же распродажа – в феврале 1932 года в Сент-Луисе пошла столь бойко, что универмаг продлил её с одного дня до недели. Затем своеобразный передвижной торговый дом Хаммера побывал в Чикаго и Лос-Анжелосе, Сан-Франциско и Питтсбурге, даже в Вашингтоне. Такому успеху, возможно», способствовал выход книги, написанной Хаммером с помощью известного журналиста Уолтера Люранти, несколько лет представлявшего в СССР газету «Нью-Йорк таймс» «В поисках сокровищ Романовых», ставшей первым вариантом биографии будущего нефтяного магната, и вместе с тем как бы ненавязчивым доказательством подлинности продававшихся вещей. Столь разнообразная и умелая реклама оправдала себя. Хаммеру более года удавалось легко сбывать залежалый товар «Антиквариата» доверчивым простофилям.
Правда о происхождении «коллекции» Хаммера выплыла лишь спустя полвека. «То, что Хаммер называл ювелирными изделиями, принадлежавшими русской императорской семье, – писал профессор истории Гарвардского университета Роберт Уильямс в научной монографии „Русское искусство и американские деньги“, опубликованной в 1980 году, – на самом деле являлось фрагментами декора гостиниц, магазинов, монастырей, усадеб». Действительно подлинными, как выяснилось, оказались лишь пятнадцать пасхальных яиц, на самом деле работы мастеров ювелирной фирмы Фаберже. Когда же они разошлись, Арманд Хаммер начал получать от «Амторга» весьма искусные подделки, снабженные, правда, настоящими именными клеймами, попавшими ещё в 1916 году в ГОХРАН.
Несколько позже, опять же по решению Политбюро, Внешторг через «Межкнигу» продал известному нью-йоркскому букинисту Перлштейну 1 700 томов личной библиотеки Николая II: заурядные издания конца XIX – начала XX века, не имевшие ни научной, ни художественной ценности и представлявшие лишь мемориальный интерес.
Продолжал «Антиквариат» распродажи и на всех аукционах, где бы они ни происходили: в Германии и Великобритании, во Франции и Польше, Австрии и Финляндии, уже знакомых с художественными ценностями из Советского Союза, в Нидерландах, Италии, Швеции, Чехословакии, Швейцарии, где они появлялись впервые. Однако даже такая мера в условиях экономического кризиса не могла переломить дела к лучшему: так, если еще в 1931 году Внешторг смог получить от продажи предметов из советских музеев 9, 5 миллиона золотых рублей, то в 1932 – всего 2, 8 миллиона.
Основным рынком сбыта, как и прежде, оставалась Германия, дававшая до 90 % всех поступлений от художественного экспорта. Результаты продаж в остальных странах имели чисто символическое, отчетное значение, ибо выражались в ничтожных величинах – от одной тысячи рублей до 87 тысяч. При этом подобные сделки подчас являлись случайными (как, например, в Италии), и потому рассчитывать на их продолжение не приходилось. Во всяком случае, так утверждали работники римского торгпредства.
О разрастании кризиса в экспорте антиквариата отлично знали в Наркомвнешторге, но не подозревали в Эрмитаже. Его научных сотрудников серьезно беспокоило продолжение зарубежных аукционов. Они справедливо опасались, что все еще ничто не помешает внешторговцам возобновить свои притязания уже не на заурядные, а на лучшие произведения искусства, реликвии старины и исхитриться получить на то согласие Наркомпроса.
Особенно волновался сорокапятилетний заместитель директора Эрмитажа И. А. Орбели. Выпускник Петербургского университета, он давно посвятил себя изучению раннесредневековой истории Закавказья, дважды участвовал в археологических раскопках: в 1916 году – в районе озера Ван, на турецкой территории, занятой тогда русскими войсками, а в 1929 году – в советской Армении. Детально изучив все имевшиеся в Эрмитаже материалы, он завершал работу над монографией «Сасанидский металл» (которая выйдет в свет в 1935 году). Поэтому Орбели радел прежде всего за судьбу сасанидского серебра, слишком хорошо понимая: «Антиквариат», несмотря на два категорических отказа, все еще надеялся заполучить его для продажи.
Орбели, как в свое время С. Н. Тройницкий и Д. А. Шмидт, С. Ф. Ольденбург и В. Н. Лазарев, В. П. Невский и Б. В. Легран, решил обратиться к властям. Однако он решил отказаться от бесплодных писем непосредственному начальству, а, воспользовавшись многочисленными знакомствами, сумел передать свое послание лично Сталину и уже через полторы недели, 5 ноября, получил обнадеживающий ответ:
«Уважаемый товарищ Орбели!
Письмо Ваше от 25.X получил. Проверка показала, что заявка «Антиквариата» не обоснована. В связи с этим соответствующая инстанция обязала Наркомвнешторг и его экспортные органы не трогать сектор Востока Эрмитажа.
Думаю, что можно считать вопрос исчерпанным.
С глубоким уважением И.Сталин».
Возможно, что Сталин вполне искренне полагал, что «вопрос исчерпан». Ведь его просили оградить хранимое сектором Востока сасанидское серебро от малейших поползновений внешторговцев, и он выполнил просьбу. Ни о чем ином в письме Орбели речи не было, а значит, ничто больше сотрудников Эрмитажа не беспокоит. Видимо, только потому Сталин и поддержал предложение, подготовленное все теми же Рудзутаком, Розенгольцем и Бубновым, но на этот раз при участии Молотова как своеобразного арбитра, ставшее 7 декабря 1932 года постановлением Политбюро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Всё это, как и очень многое иное, полученное ранее, Внешторг вынужден был спешно распродавать, лишь бы не возвращать обратно, в Ленинград и Москву, по настоянию Наркомата рабоче-крестьянской инспекции, да ещё при этом и оправдываться за понесённые напрасно огромные накладные расходы. Самой удачной из таких заключительных и явно поспешных операций оказалась та, что провели в США при посредничестве мало кому тогда известного американского бизнесмена Арманда Хаммера, так и не сумевшего сколотить свой первый миллион в Советском Союзе, хотя ему и покровительствовал Кремль.
Вернувшись в декабре 1931 года на родину, Хаммер разослал по большим универмагам Среднего Запада и Западного побережья письма, к которым прилагалась рекламная брошюра. В них он поведал доверчивым провинциалам, что якобы все десять лет жизни в Советской России только и занимался поиском и коллекционированием «сокровищ несчастной династии Романовых». Теперь же решил расстаться с ними на весьма выгодных для универмагов условиях, готов отдать им половину будущей прибыли. Предлагал, причем по весьма доступным ценам, то есть всего за несколько долларов, действительно ходовой товар: небольшие иконы и рамки для фотографий, украшенные драгоценными камнями, занятные безделушки, разнообразные ювелирные изделия, среди которых преобладали, как утверждал Хаммер, работы фирмы Фаберже.
Первая же распродажа – в феврале 1932 года в Сент-Луисе пошла столь бойко, что универмаг продлил её с одного дня до недели. Затем своеобразный передвижной торговый дом Хаммера побывал в Чикаго и Лос-Анжелосе, Сан-Франциско и Питтсбурге, даже в Вашингтоне. Такому успеху, возможно», способствовал выход книги, написанной Хаммером с помощью известного журналиста Уолтера Люранти, несколько лет представлявшего в СССР газету «Нью-Йорк таймс» «В поисках сокровищ Романовых», ставшей первым вариантом биографии будущего нефтяного магната, и вместе с тем как бы ненавязчивым доказательством подлинности продававшихся вещей. Столь разнообразная и умелая реклама оправдала себя. Хаммеру более года удавалось легко сбывать залежалый товар «Антиквариата» доверчивым простофилям.
Правда о происхождении «коллекции» Хаммера выплыла лишь спустя полвека. «То, что Хаммер называл ювелирными изделиями, принадлежавшими русской императорской семье, – писал профессор истории Гарвардского университета Роберт Уильямс в научной монографии „Русское искусство и американские деньги“, опубликованной в 1980 году, – на самом деле являлось фрагментами декора гостиниц, магазинов, монастырей, усадеб». Действительно подлинными, как выяснилось, оказались лишь пятнадцать пасхальных яиц, на самом деле работы мастеров ювелирной фирмы Фаберже. Когда же они разошлись, Арманд Хаммер начал получать от «Амторга» весьма искусные подделки, снабженные, правда, настоящими именными клеймами, попавшими ещё в 1916 году в ГОХРАН.
Несколько позже, опять же по решению Политбюро, Внешторг через «Межкнигу» продал известному нью-йоркскому букинисту Перлштейну 1 700 томов личной библиотеки Николая II: заурядные издания конца XIX – начала XX века, не имевшие ни научной, ни художественной ценности и представлявшие лишь мемориальный интерес.
Продолжал «Антиквариат» распродажи и на всех аукционах, где бы они ни происходили: в Германии и Великобритании, во Франции и Польше, Австрии и Финляндии, уже знакомых с художественными ценностями из Советского Союза, в Нидерландах, Италии, Швеции, Чехословакии, Швейцарии, где они появлялись впервые. Однако даже такая мера в условиях экономического кризиса не могла переломить дела к лучшему: так, если еще в 1931 году Внешторг смог получить от продажи предметов из советских музеев 9, 5 миллиона золотых рублей, то в 1932 – всего 2, 8 миллиона.
Основным рынком сбыта, как и прежде, оставалась Германия, дававшая до 90 % всех поступлений от художественного экспорта. Результаты продаж в остальных странах имели чисто символическое, отчетное значение, ибо выражались в ничтожных величинах – от одной тысячи рублей до 87 тысяч. При этом подобные сделки подчас являлись случайными (как, например, в Италии), и потому рассчитывать на их продолжение не приходилось. Во всяком случае, так утверждали работники римского торгпредства.
О разрастании кризиса в экспорте антиквариата отлично знали в Наркомвнешторге, но не подозревали в Эрмитаже. Его научных сотрудников серьезно беспокоило продолжение зарубежных аукционов. Они справедливо опасались, что все еще ничто не помешает внешторговцам возобновить свои притязания уже не на заурядные, а на лучшие произведения искусства, реликвии старины и исхитриться получить на то согласие Наркомпроса.
Особенно волновался сорокапятилетний заместитель директора Эрмитажа И. А. Орбели. Выпускник Петербургского университета, он давно посвятил себя изучению раннесредневековой истории Закавказья, дважды участвовал в археологических раскопках: в 1916 году – в районе озера Ван, на турецкой территории, занятой тогда русскими войсками, а в 1929 году – в советской Армении. Детально изучив все имевшиеся в Эрмитаже материалы, он завершал работу над монографией «Сасанидский металл» (которая выйдет в свет в 1935 году). Поэтому Орбели радел прежде всего за судьбу сасанидского серебра, слишком хорошо понимая: «Антиквариат», несмотря на два категорических отказа, все еще надеялся заполучить его для продажи.
Орбели, как в свое время С. Н. Тройницкий и Д. А. Шмидт, С. Ф. Ольденбург и В. Н. Лазарев, В. П. Невский и Б. В. Легран, решил обратиться к властям. Однако он решил отказаться от бесплодных писем непосредственному начальству, а, воспользовавшись многочисленными знакомствами, сумел передать свое послание лично Сталину и уже через полторы недели, 5 ноября, получил обнадеживающий ответ:
«Уважаемый товарищ Орбели!
Письмо Ваше от 25.X получил. Проверка показала, что заявка «Антиквариата» не обоснована. В связи с этим соответствующая инстанция обязала Наркомвнешторг и его экспортные органы не трогать сектор Востока Эрмитажа.
Думаю, что можно считать вопрос исчерпанным.
С глубоким уважением И.Сталин».
Возможно, что Сталин вполне искренне полагал, что «вопрос исчерпан». Ведь его просили оградить хранимое сектором Востока сасанидское серебро от малейших поползновений внешторговцев, и он выполнил просьбу. Ни о чем ином в письме Орбели речи не было, а значит, ничто больше сотрудников Эрмитажа не беспокоит. Видимо, только потому Сталин и поддержал предложение, подготовленное все теми же Рудзутаком, Розенгольцем и Бубновым, но на этот раз при участии Молотова как своеобразного арбитра, ставшее 7 декабря 1932 года постановлением Политбюро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78