— Вы только нарисуйте на бумажке, как выглядят ваши капониры, и размеры их укажите. А все остальное мы сделаем.
Оставив Новикова на аэродроме, я вернулся в штаб корпуса и связался с командармом Хрюкиным. Выслушав мой доклад, он сказал:
— То, что обстреливают аэродром, конечно, плохо. Но выхода у нас нет. Нужно не просто посадить там хотя бы один истребительный авиаполк, но и создать подвижной командный пункт для управления действиями авиации. Хорошо сделали, что связались с местным населением.
Разговор с командующим изменил мои планы. Захватив с собой командира 278 иад полковника Орлова, я в тот же день вернулся на аэродром Парубанок. Там мы заново осмотрели летное поле, взлетно-посадочную полосу, кое-какие постройки, оставшиеся после немцев, и пришли к единодушному выводу, что с аэродромом этим нам здорово повезло. Все было в полном порядке. И если бы не артобстрел, хоть сейчас сажай на него полк, а то и всю дивизию.
Связавшись по радио со штабом корпуса, я приказал полковнику Кацу, чтобы тот высылал на Ли-2 все, что требуется для организации подвижного командного пункта. Кац был уже в курсе и, предугадав развитие событий, успел подготовиться к ним заранее. На двух транспортных Ли-2 прибыло нужное оборудование: передвижная радиостанция и запчасти к ней. На этих же самолетах прилетели десять автоматчиков для охраны с двумя пулеметами и изрядным запасом гранат.
Едва выгрузились и отправили транспортники назад, на горизонте со стороны запада показалась большая группа самолетов, идущая в сторону нашего аэродрома. Немецкие Ю-52 шли без прикрытия на высоте примерно 1000 — 1200 метров.
— Будто к себе домой идут, — с досадой сказал Орлов.
— Может, еще не знают, что на аэродроме теперь мы, а не немцы, — высказал догадку я. — Придется встретить непрошеных гостей.
В наследство от прежних хозяев аэродрома нам досталось два разбитых грузовика, которые я распорядился выкатить на взлетную полосу и поставить их таким образом, чтобы они перегородили ее поперек, препятствуя посадке, если бы «юнкерсы» вздумали ее осуществить. Но тут вдруг я разглядел, как под одной из вражеских машин стали раскрываться парашютные купола. Затем еще и еще… Стало ясно, что фашистские транспортники выбрасывают десант. Группа большая: сыплют и сыплют… Десант, конечно, сбрасывают в помощь своим наземным войскам, подумал я. Но кое-что, судя по всему, достанется и на нашу долю.
Так оно и получилось. Около тридцати парашютистов выбросились в районе аэродрома. Устоим ли? Как-никак отборные, специально обученные солдаты. А у нас десять автоматчиков да сержант с ними за старшего…
Подготовили к бою оба ручных пулемета, залегли, ждем. Десантники приземлились на открытом, простреливаемом со всех сторон поле, но стрелять рано — слишком велико расстояние. Немцы собрались в группу, развернулись в цепь и с автоматами наизготове двинулись в нашу сторону. Пришлось взять на себя роль командира взвода, хотя во взводе, конечно, солдат побольше. Подпустив вражеских парашютистов поближе, я приказал открыть огонь. Немцы залегли. Началась перестрелка. Вижу, несем потери: один убитый, двое раненых, причем оба тяжело. Что делается у противника, отсюда не разглядишь. Но скоро выяснилось: им досталось куда больше нашего. Во-первых, мы в укрытии, а они на голом месте. Ну и два пулемета свое дело сделали.
В общем, через несколько минут трое немцев подняли вверх руки. Я приказал прекратить огонь. Смотрим, встают остальные, тоже задирают руки. А автоматы, между прочим, у них на груди болтаются. Вдруг хитрят? Немецкого я не знал, кричу по-русски: «Бросай оружие!» Поняли. Поснимали автоматы, сложили на землю.
Заперли мы пленных в каком-то сарае, поставили охрану. А одного фрица, немного знавшего русский язык, допросили. Выяснилось, что сбрасывали десант, чтобы усилить части, оборонявшие Вильнюс. А эти то ли запоздали с выброской, то ли еще что… Говорил немец плохо, безбожно коверкая и перевирая слова. Так мы толком и не поняли, что там у них стряслось.
Позже генерал Крылов рассказал мне, что немцы вообще просчитались с десантом: выбросили человек четыреста, но на территорию, уже отбитую у противника. Многих парашютистов расстреляли еще в воздухе, а остальные сдались в плен.
Но разговор с генералом Крыловым состоялся через несколько дней. А в тот вечер я еще успел связаться со штабом корпуса и распорядился, чтобы на следующий день начинали переброску на Парубанок 15-го и 48-го полков 278-й истребительной авиационной дивизии. Орлов намеревался перебазировать для начала пока только один полк, но я настоял на двух. Танкам генерала Обухова настоятельно требовалась надежная поддержка с воздуха.
Поздно вечером жители села Парубанок собрались, как и обещали, на аэродроме и приступили к строительным работам. Одна из женщин сказала, что ближе к ночи народу соберется еще больше. Дескать, не беспокойтесь, сделаем все, что нужно.
Наутро, когда мы с Орловым проснулись от очередного артобстрела, выяснилось, что чуть ли не половина капониров уже готова. Литовские женщины вместе с детьми проработали всю ночь, перелопатив немыслимое количество земли — валы насыпали высотой до полутора метров. Не приостановил работу и вражеский орудийный огонь; снаряды, впрочем, ложились на сей раз почему-то за чертой летного поля. Женщины носили землю в ведрах на коромысле, ребятишки — в бидонах и кастрюлях. Настроение, несмотря ни на что, у всех было бодрое, приподнятое. Руководил работами все тот же старик литовец.
К полудню началась перебазировка истребителей.
В тот же день мне вместе с группой майора Слизень удалось поработать с нового аэродрома. Связавшись по радио с танкистами, мы вылетели на перехват вражеских истребителей и сбили четыре самолета противника. Одного из «фоккеров» я мог бы записать на свой боевой счет. Но делать этого не стал. Немец, получив добрую порцию от кого-то из наших, пытался выйти из боя и уже дымил. Моя очередь, как мы это называли, добила подранка.
Когда после боя я вылез из кабины «яка», ко мне подошла одна из не прекращавших работу литовских женщин и предложила устроить вечером для летчиков нечто вроде импровизированного концерта — послушать их женский хор. Нам, честно говоря, было не до песен, но обижать отказом добровольных помощников тоже не хотелось. Концерт возле одного из только что возведенных капониров состоялся. Дирижировал женским хором все тот же старик литовец. А сразу после концерта все вновь отправились рыть и таскать землю. К следующему утру и капониры, и щели для укрытия были готовы. Впоследствии, когда капониры для нас сооружали саперные войска, я не раз приводил в пример высокую по качеству и героическую с точки зрения темпов работу женщин из литовского села Парубанок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Оставив Новикова на аэродроме, я вернулся в штаб корпуса и связался с командармом Хрюкиным. Выслушав мой доклад, он сказал:
— То, что обстреливают аэродром, конечно, плохо. Но выхода у нас нет. Нужно не просто посадить там хотя бы один истребительный авиаполк, но и создать подвижной командный пункт для управления действиями авиации. Хорошо сделали, что связались с местным населением.
Разговор с командующим изменил мои планы. Захватив с собой командира 278 иад полковника Орлова, я в тот же день вернулся на аэродром Парубанок. Там мы заново осмотрели летное поле, взлетно-посадочную полосу, кое-какие постройки, оставшиеся после немцев, и пришли к единодушному выводу, что с аэродромом этим нам здорово повезло. Все было в полном порядке. И если бы не артобстрел, хоть сейчас сажай на него полк, а то и всю дивизию.
Связавшись по радио со штабом корпуса, я приказал полковнику Кацу, чтобы тот высылал на Ли-2 все, что требуется для организации подвижного командного пункта. Кац был уже в курсе и, предугадав развитие событий, успел подготовиться к ним заранее. На двух транспортных Ли-2 прибыло нужное оборудование: передвижная радиостанция и запчасти к ней. На этих же самолетах прилетели десять автоматчиков для охраны с двумя пулеметами и изрядным запасом гранат.
Едва выгрузились и отправили транспортники назад, на горизонте со стороны запада показалась большая группа самолетов, идущая в сторону нашего аэродрома. Немецкие Ю-52 шли без прикрытия на высоте примерно 1000 — 1200 метров.
— Будто к себе домой идут, — с досадой сказал Орлов.
— Может, еще не знают, что на аэродроме теперь мы, а не немцы, — высказал догадку я. — Придется встретить непрошеных гостей.
В наследство от прежних хозяев аэродрома нам досталось два разбитых грузовика, которые я распорядился выкатить на взлетную полосу и поставить их таким образом, чтобы они перегородили ее поперек, препятствуя посадке, если бы «юнкерсы» вздумали ее осуществить. Но тут вдруг я разглядел, как под одной из вражеских машин стали раскрываться парашютные купола. Затем еще и еще… Стало ясно, что фашистские транспортники выбрасывают десант. Группа большая: сыплют и сыплют… Десант, конечно, сбрасывают в помощь своим наземным войскам, подумал я. Но кое-что, судя по всему, достанется и на нашу долю.
Так оно и получилось. Около тридцати парашютистов выбросились в районе аэродрома. Устоим ли? Как-никак отборные, специально обученные солдаты. А у нас десять автоматчиков да сержант с ними за старшего…
Подготовили к бою оба ручных пулемета, залегли, ждем. Десантники приземлились на открытом, простреливаемом со всех сторон поле, но стрелять рано — слишком велико расстояние. Немцы собрались в группу, развернулись в цепь и с автоматами наизготове двинулись в нашу сторону. Пришлось взять на себя роль командира взвода, хотя во взводе, конечно, солдат побольше. Подпустив вражеских парашютистов поближе, я приказал открыть огонь. Немцы залегли. Началась перестрелка. Вижу, несем потери: один убитый, двое раненых, причем оба тяжело. Что делается у противника, отсюда не разглядишь. Но скоро выяснилось: им досталось куда больше нашего. Во-первых, мы в укрытии, а они на голом месте. Ну и два пулемета свое дело сделали.
В общем, через несколько минут трое немцев подняли вверх руки. Я приказал прекратить огонь. Смотрим, встают остальные, тоже задирают руки. А автоматы, между прочим, у них на груди болтаются. Вдруг хитрят? Немецкого я не знал, кричу по-русски: «Бросай оружие!» Поняли. Поснимали автоматы, сложили на землю.
Заперли мы пленных в каком-то сарае, поставили охрану. А одного фрица, немного знавшего русский язык, допросили. Выяснилось, что сбрасывали десант, чтобы усилить части, оборонявшие Вильнюс. А эти то ли запоздали с выброской, то ли еще что… Говорил немец плохо, безбожно коверкая и перевирая слова. Так мы толком и не поняли, что там у них стряслось.
Позже генерал Крылов рассказал мне, что немцы вообще просчитались с десантом: выбросили человек четыреста, но на территорию, уже отбитую у противника. Многих парашютистов расстреляли еще в воздухе, а остальные сдались в плен.
Но разговор с генералом Крыловым состоялся через несколько дней. А в тот вечер я еще успел связаться со штабом корпуса и распорядился, чтобы на следующий день начинали переброску на Парубанок 15-го и 48-го полков 278-й истребительной авиационной дивизии. Орлов намеревался перебазировать для начала пока только один полк, но я настоял на двух. Танкам генерала Обухова настоятельно требовалась надежная поддержка с воздуха.
Поздно вечером жители села Парубанок собрались, как и обещали, на аэродроме и приступили к строительным работам. Одна из женщин сказала, что ближе к ночи народу соберется еще больше. Дескать, не беспокойтесь, сделаем все, что нужно.
Наутро, когда мы с Орловым проснулись от очередного артобстрела, выяснилось, что чуть ли не половина капониров уже готова. Литовские женщины вместе с детьми проработали всю ночь, перелопатив немыслимое количество земли — валы насыпали высотой до полутора метров. Не приостановил работу и вражеский орудийный огонь; снаряды, впрочем, ложились на сей раз почему-то за чертой летного поля. Женщины носили землю в ведрах на коромысле, ребятишки — в бидонах и кастрюлях. Настроение, несмотря ни на что, у всех было бодрое, приподнятое. Руководил работами все тот же старик литовец.
К полудню началась перебазировка истребителей.
В тот же день мне вместе с группой майора Слизень удалось поработать с нового аэродрома. Связавшись по радио с танкистами, мы вылетели на перехват вражеских истребителей и сбили четыре самолета противника. Одного из «фоккеров» я мог бы записать на свой боевой счет. Но делать этого не стал. Немец, получив добрую порцию от кого-то из наших, пытался выйти из боя и уже дымил. Моя очередь, как мы это называли, добила подранка.
Когда после боя я вылез из кабины «яка», ко мне подошла одна из не прекращавших работу литовских женщин и предложила устроить вечером для летчиков нечто вроде импровизированного концерта — послушать их женский хор. Нам, честно говоря, было не до песен, но обижать отказом добровольных помощников тоже не хотелось. Концерт возле одного из только что возведенных капониров состоялся. Дирижировал женским хором все тот же старик литовец. А сразу после концерта все вновь отправились рыть и таскать землю. К следующему утру и капониры, и щели для укрытия были готовы. Впоследствии, когда капониры для нас сооружали саперные войска, я не раз приводил в пример высокую по качеству и героическую с точки зрения темпов работу женщин из литовского села Парубанок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130