фея наделила ее при рождении всеми чарами юных дев, а серафим вознес ее, когда она умерла, в рай.
* * *
Рука, навевавшая на меня грезы, исчезла вместе с ними. Я открыл глаза. Моя просторная, пустынная горница была в безмолвии залита туманным светом луны. А утром от всех щедрот доброй феи у меня осталось одно лишь веретено, да и то я не уверен – не бабушкино ли это наследство.
LV. Дождик
Где бедной птичке знать, что дождь опасен ей!
Шум ветра яростный она встречает пеньем,
А капли той порой, грозя ей наводненьем,
Как жемчуг, катятся в ее гнездо с ветвей.
Виктор Гюго
И вот пока льет дождик, маленькие угольщики Шварцвальда, лежа в шалаше на подстилках из душистых папоротников, слышат, как снаружи, словно волк, завывает ветер.
Им жалко лань-беглянку, которую гонят все дальше и дальше фанфары грозы, и забившуюся в расщелину дуба белочку, которую пугают молнии, как пугают ее шахтерские фонари.
Им жалко птичек – трясогузку, которая только собственным крылышком может накрыть свой выводок, и соловья, потому что с розы, его возлюбленной, ветер срывает лепесток за лепестком.
Им жалко даже светлячка, которого капля дождика низвергает в пучины густого мха.
Им жалко запоздавшего путника, повстречавшего короля Пиала и королеву Вильберту , ибо Это час, когда король ведет своего призрачного коня на водопой к Рейну.
Но особенно жалко им ребятишек, которые, сбившись с пути, могут прельститься тропой, протоптанной шайкой грабителей, или направиться на огонек, зажженный людоедкой.
А на другой день, на рассвете, маленькие угольщики отыскали свою хижину, сплетенную из сучьев, откуда они приманивали на манок дроздов; она рухнула на землю, а клейкие ветки, служившие для ловли птиц, валялись неподалеку в ручейке.
LVI. Два ангела
И эти двое здесь, и ночь, и тьма,
и тайна…
Виктор Гюго
– Полетим над лесами, напоенными ароматом роз, – говорил я ей, – порезвимся, как птицы в небесной синеве и солнечных лучах, и станем спутниками странницы-весны.
Смерть похитила ее у меня, когда она лежала в забытье, с разметавшимися волосами, и я, снова низвергнутый в жизнь, тщетно протягивал руку к ускользавшему от меня ангелу.
Ах, если бы смерть, склонясь над нашим брачным ложем, славила таинство гроба, то возлюбленная моя, сестра ангелов, унесла бы и меня в небо или же я повлек бы ее вслед за собою в ад!
Несказанная радость двух душ, погруженных в упоительное блаженство, конца которого они себе не представляют, как не представляют себе и возможность разлуки.
Таинственный полет двух ангелов! Их могли бы заметить на рассвете, когда они неслись в пространстве и белые их крылья покрывались свежей утренней росой!
А в долине наше ложе, грустящее о том, что нас нет в пору пышного цветения, подобно покинутому гнезду среди листвы.
LVII. Вечером на воде
Берега, где Венеция царит над морем.
Андре Шенье
Черная гондола скользила вдоль мраморных дворцов, подобно злодею, спешащему на ночное дело с фонарем и кинжалом под полой.
Кавалер и дама беседовали о любви: «Апельсиновые деревья так благоухают, а вы так бесчувственны! – Ах, синьора, вы словно статуя в парке!».
– Разве вас поцеловала статуя, милый Джорджо? Чем вы недовольны? – Значит, вы меня любите? – Это известно каждой звездочке, сияющей на небесах, а тебе неизвестно?
– Слышен какой-то шум. – Пустяки, это, должно быть, волны плещутся и сбегают со ступенек лестницы в Джудекке .
– На помощь! На помощь! – Матерь божья! Кто-то тонет! – Отойдите! Он получил отпущение грехов, – сказал монах, появившийся у воды.
И черная гондола поплыла дальше, скользя вдоль мраморных дворцов, словно злодей, возвращающийся с ночного дела с фонарем и кинжалом под полой.
LVIII. Госпожа де Монбазон
Госпожа де Монбазон , несравненная красавица, в минувшем веке умерла от любви к кавалеру де ля Рю, который не любил ее.
Сен-Симон. Мемуары
Камеристка поставила на стол вазу с цветами и восковые свечи, отсветы коих ложились красными и желтыми бликами на синие шелковые занавеси, спускавшиеся над изголовьем ложа, где лежала больная.
– Ты думаешь, Мариетта, он придет? – Вы бы вздремнули малость, мадам. – Да, скоро я усну, и он будет мне сниться целую вечность.
На лестнице послышались шаги. «Ах, не он ли это!» – прошептала, улыбнувшись, умирающая, уста которой уже сковывал могильный холод.
Оказалось, что это мальчик-паж королевы принес герцогине на серебряном подносе варенье, пирожки и целебные настойки.
– Нет, он не идет! – сказала она слабеющим голосом. – Он не придет! Мариетта, подай мне одну из этих роз, я понюхаю ее и поцелую из любви к нему!
Тут госпожа де Монбазон сомкнула глаза и замерла в неподвижности. Она скончалась, испустив душу в благоухании цветка.
LIХ. Колдовской наигрыш Жеана из Витто
Это, сомнения нет, какой-нибудь любимец фигляров из города Зере либо член братства Беззаботных ребят града Парижа, а не то так деревенский скрипач из Прованса.
Фердинанд Ланже. Сказ о даме достохвалъной мудрости
Густая, зеленая чаща; трубадур, странствующий с походной флягой да трехструнной скрипкой, и рыцарь с таким огромным мечом, что им можно разрубить пополам Монлерийскую башню .
Рыцарь. Стой! Подай-ка мне свою флягу, вассал. Что-то в горле першит.
Ты, безмятежно отдыхающий в палатке на койке, – помни всегда, что сегодня у клинка недостало, быть может, всего лишь одного дюйма, чтобы пронзить тебе сердце.
Музыкант. К вашим услугам. Но отпейте немножко, потому как вино нынче дорого.
Рыцарь (морщась, после того как выпил все до дна). Вино у тебя кислое; стоило бы, вассал, разбить эту флягу о твой лоб.
Трубадур, ни слова не говоря, коснулся скрипки смычком и заиграл колдовской наигрыш Жеана из Витто.
От этого наигрыша и у паралитика ожили бы ноги. Вот и рыцарь заплясал на лужайке, взяв шпагу на плечо, словно алебардщик, собравшийся в поход.
– Перестань, колдун! – закричал он вскоре, совсем задохнувшись. А сам все плясал.
– Как бы не так! – усмехнулся музыкант. – Сначала заплатите мне за вино. – Выкладывайте-ка свои червонцы, а иначе так и пойдете, приплясывая, по долам и деревням на турнир в Марсан!
– Держи! – сказал рыцарь, порывшись в мошне и отвязывая лошадь от дубового сука, – держи! И черт меня подери, если мне еще вздумается попить из фляжки смерда!
LX. Ночь после сражения
И вороны примутся за дело.
Виктор Гюго
I
Часовой, закутанный в шинель, с мушкетом в руках, прохаживается по крепостной стене. Время от времени он высовывается между черными бойницами и внимательно наблюдает за вражеским лагерем.
II
Там зажигают костры вдоль рвов, залитых водою; небо черно, лес полнится звуками; ветер гонит дым к реке и стенает, что-то шепча в складках знамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
* * *
Рука, навевавшая на меня грезы, исчезла вместе с ними. Я открыл глаза. Моя просторная, пустынная горница была в безмолвии залита туманным светом луны. А утром от всех щедрот доброй феи у меня осталось одно лишь веретено, да и то я не уверен – не бабушкино ли это наследство.
LV. Дождик
Где бедной птичке знать, что дождь опасен ей!
Шум ветра яростный она встречает пеньем,
А капли той порой, грозя ей наводненьем,
Как жемчуг, катятся в ее гнездо с ветвей.
Виктор Гюго
И вот пока льет дождик, маленькие угольщики Шварцвальда, лежа в шалаше на подстилках из душистых папоротников, слышат, как снаружи, словно волк, завывает ветер.
Им жалко лань-беглянку, которую гонят все дальше и дальше фанфары грозы, и забившуюся в расщелину дуба белочку, которую пугают молнии, как пугают ее шахтерские фонари.
Им жалко птичек – трясогузку, которая только собственным крылышком может накрыть свой выводок, и соловья, потому что с розы, его возлюбленной, ветер срывает лепесток за лепестком.
Им жалко даже светлячка, которого капля дождика низвергает в пучины густого мха.
Им жалко запоздавшего путника, повстречавшего короля Пиала и королеву Вильберту , ибо Это час, когда король ведет своего призрачного коня на водопой к Рейну.
Но особенно жалко им ребятишек, которые, сбившись с пути, могут прельститься тропой, протоптанной шайкой грабителей, или направиться на огонек, зажженный людоедкой.
А на другой день, на рассвете, маленькие угольщики отыскали свою хижину, сплетенную из сучьев, откуда они приманивали на манок дроздов; она рухнула на землю, а клейкие ветки, служившие для ловли птиц, валялись неподалеку в ручейке.
LVI. Два ангела
И эти двое здесь, и ночь, и тьма,
и тайна…
Виктор Гюго
– Полетим над лесами, напоенными ароматом роз, – говорил я ей, – порезвимся, как птицы в небесной синеве и солнечных лучах, и станем спутниками странницы-весны.
Смерть похитила ее у меня, когда она лежала в забытье, с разметавшимися волосами, и я, снова низвергнутый в жизнь, тщетно протягивал руку к ускользавшему от меня ангелу.
Ах, если бы смерть, склонясь над нашим брачным ложем, славила таинство гроба, то возлюбленная моя, сестра ангелов, унесла бы и меня в небо или же я повлек бы ее вслед за собою в ад!
Несказанная радость двух душ, погруженных в упоительное блаженство, конца которого они себе не представляют, как не представляют себе и возможность разлуки.
Таинственный полет двух ангелов! Их могли бы заметить на рассвете, когда они неслись в пространстве и белые их крылья покрывались свежей утренней росой!
А в долине наше ложе, грустящее о том, что нас нет в пору пышного цветения, подобно покинутому гнезду среди листвы.
LVII. Вечером на воде
Берега, где Венеция царит над морем.
Андре Шенье
Черная гондола скользила вдоль мраморных дворцов, подобно злодею, спешащему на ночное дело с фонарем и кинжалом под полой.
Кавалер и дама беседовали о любви: «Апельсиновые деревья так благоухают, а вы так бесчувственны! – Ах, синьора, вы словно статуя в парке!».
– Разве вас поцеловала статуя, милый Джорджо? Чем вы недовольны? – Значит, вы меня любите? – Это известно каждой звездочке, сияющей на небесах, а тебе неизвестно?
– Слышен какой-то шум. – Пустяки, это, должно быть, волны плещутся и сбегают со ступенек лестницы в Джудекке .
– На помощь! На помощь! – Матерь божья! Кто-то тонет! – Отойдите! Он получил отпущение грехов, – сказал монах, появившийся у воды.
И черная гондола поплыла дальше, скользя вдоль мраморных дворцов, словно злодей, возвращающийся с ночного дела с фонарем и кинжалом под полой.
LVIII. Госпожа де Монбазон
Госпожа де Монбазон , несравненная красавица, в минувшем веке умерла от любви к кавалеру де ля Рю, который не любил ее.
Сен-Симон. Мемуары
Камеристка поставила на стол вазу с цветами и восковые свечи, отсветы коих ложились красными и желтыми бликами на синие шелковые занавеси, спускавшиеся над изголовьем ложа, где лежала больная.
– Ты думаешь, Мариетта, он придет? – Вы бы вздремнули малость, мадам. – Да, скоро я усну, и он будет мне сниться целую вечность.
На лестнице послышались шаги. «Ах, не он ли это!» – прошептала, улыбнувшись, умирающая, уста которой уже сковывал могильный холод.
Оказалось, что это мальчик-паж королевы принес герцогине на серебряном подносе варенье, пирожки и целебные настойки.
– Нет, он не идет! – сказала она слабеющим голосом. – Он не придет! Мариетта, подай мне одну из этих роз, я понюхаю ее и поцелую из любви к нему!
Тут госпожа де Монбазон сомкнула глаза и замерла в неподвижности. Она скончалась, испустив душу в благоухании цветка.
LIХ. Колдовской наигрыш Жеана из Витто
Это, сомнения нет, какой-нибудь любимец фигляров из города Зере либо член братства Беззаботных ребят града Парижа, а не то так деревенский скрипач из Прованса.
Фердинанд Ланже. Сказ о даме достохвалъной мудрости
Густая, зеленая чаща; трубадур, странствующий с походной флягой да трехструнной скрипкой, и рыцарь с таким огромным мечом, что им можно разрубить пополам Монлерийскую башню .
Рыцарь. Стой! Подай-ка мне свою флягу, вассал. Что-то в горле першит.
Ты, безмятежно отдыхающий в палатке на койке, – помни всегда, что сегодня у клинка недостало, быть может, всего лишь одного дюйма, чтобы пронзить тебе сердце.
Музыкант. К вашим услугам. Но отпейте немножко, потому как вино нынче дорого.
Рыцарь (морщась, после того как выпил все до дна). Вино у тебя кислое; стоило бы, вассал, разбить эту флягу о твой лоб.
Трубадур, ни слова не говоря, коснулся скрипки смычком и заиграл колдовской наигрыш Жеана из Витто.
От этого наигрыша и у паралитика ожили бы ноги. Вот и рыцарь заплясал на лужайке, взяв шпагу на плечо, словно алебардщик, собравшийся в поход.
– Перестань, колдун! – закричал он вскоре, совсем задохнувшись. А сам все плясал.
– Как бы не так! – усмехнулся музыкант. – Сначала заплатите мне за вино. – Выкладывайте-ка свои червонцы, а иначе так и пойдете, приплясывая, по долам и деревням на турнир в Марсан!
– Держи! – сказал рыцарь, порывшись в мошне и отвязывая лошадь от дубового сука, – держи! И черт меня подери, если мне еще вздумается попить из фляжки смерда!
LX. Ночь после сражения
И вороны примутся за дело.
Виктор Гюго
I
Часовой, закутанный в шинель, с мушкетом в руках, прохаживается по крепостной стене. Время от времени он высовывается между черными бойницами и внимательно наблюдает за вражеским лагерем.
II
Там зажигают костры вдоль рвов, залитых водою; небо черно, лес полнится звуками; ветер гонит дым к реке и стенает, что-то шепча в складках знамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50