.." И плачет, плачет, глядя на идущих.
Старик во время бомбежки пошел из щели sa шапкой - ему снесло голову вместе с шеей.
Вспоминать занятые города, в которых когда-то побывал, так же, как вспоминать умерших друзей. Бесконечно грустно. Они кажутся странно далекими и в то же время близкими - и жизнь в них, как тот свет...
Колхозный сад в дер. Дяговой. Дивчина просит у нас яблок. Сад-то ее... Старик сторож молча смотрит, как мы обрываем яблоки. Он говорит о дореволюционных хозяевах, вспоминает все подробности, как звали, как имена и отчества. Теперь это часто.
Огурцы. Четыре человека из районной "Плодоовощи" грузят огурцы на станции под бомбежкой. Они плачут от страха, напиваются, а вечером с украинской насмешливостью хохочут друг над другом, едят сало, мед, чеснок, помидоры. Один из них замечательно изображает вой немецкой бомбы, взрыв.
Б. Король их обучает, как обращаться с ручной гранатой. Он считает, что они станут при немцах партизанами, а я чувствую их разговор - они хотят при немцах служить. Один собирается быть уездным агрономом, и смотрит на Короля, как на дурачка.
Лицо и душа народа: за три дня проехали через Белоруссию, Украину и приехали в Орловскую область. Какое отступление! Народ в несчастье открылся своей лучшей, благородной, доброй стороной. Черты сходства трех народов и черты различия, глубокого различия. Крепче, сильнее всех русский мужик; печальное и мягкое, лукавое и чуть-чуть неверное лицо украинцев; спокойная и черная тоска белорусов.
Собаки мчались через мост из горящего Гомеля вместе с легковыми машинами.
Снова вспомнил девушку Аринку из деревни Дяговой. Сама печаль, сама черноглазая поэзия народа. Черные, немытые ноги, рваное платье, нищета. Мы ее угощали яблоками из ее колхозного сада.
Огромное орудие в черно-желтом облаке пыли ползет по дороге, на дуле два красноармейца, лица черны от пыли, пьют воду, пьют из каски.
Пленный, сопливый мальчик, плачет, говорит о маме. Его ведут шесть красноармейцев. Он шел на фронт 1200 км пешком.
Комендант - личность централизованного порядка...
Новое знание; куст, а ты думаешь - грузовик.
Франгер фон Лангерман унд Эленкампф - генерал-майор. Из показаний пленного.
Немецкий майор, мертвецки пьяный, кричал своим солдатам с автомобиля: "Они идут! Солдаты, нам ничего не осталось, как храбро умереть..." (Из захваченных доносов командиров подчиненных ему рот, подавших на него жалобу, как на сумасшедшего.)
2. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
Сентябрь 1941 года. Брянский фронт.
Орел. Ночная дорога. Тьма. Испорчены тормоза машины. В темноте налетаем на беженцев, крик женщины. Евреи-беженцы. Приезд в Орел. Город во тьме. Прежде далеко из сельской мглы было видно свечение города, сейчас мгла. Гостиница. Постель! Впервые за время войны спанье без сапог, без одежды. Разговор с Москвой по телефону, тоскливое чувство от этого бесплотного общения с городом друзей, семьи, моего труда.
Поездка. Два красноармейца в пустом роскошном саду. Тихое ясное утро. Они связисты. "Товарищи командиры, я вам сейчас яблоков натрушу". Тяжелые и негромкие удары падающих яблок в тишине покинутого сада. Грустный белый помещичий дом, он снова во второй раз покинут, ушел второй хозяин, идет новый. И веселое, славное лицо красноармейца с грудой яблок в руках.
Разговоры в деревнях. Всякие. Злые. Откровенные. А сегодня громкоголосая молодая баба кричала: "Неужели мы подчинимся германцу? Допустим до такого позора?"
Нарастающий гул орудий, нарастающая тревога, напряжение. В золотой пыли заката, среди красных сосен, по широкой, белой, песчаной дороге движется артиллерия, боеприпасы, конные обозы. Идет пехота. Молодой, пыльный и потный командир с огромным желтым георгином, освещенный солнцем заката.
Ночной бой. Канонада. Удары орудий, снаряды воют сперва тонко, а потом гудят, как ветер. Грохот мин. Много быстрого белого огня. Тревожней всего пулеметы и мелкая винтовочная чечетка. Зеленые и белые ракеты немцев, их подлый, нечестный, не дневной свет. Рябь выстрелов. Людей не видно, не слышно. Бунт машин.
Утро. Поле боя. Плоские, как блюдца, минные воронки, с разбрызганной вокруг землей. Противогазы, фляги. Ямки, вырытые бойцами во время атаки, под пулеметные и минометные гнезда. Во вред себе рыли ямки кучно, жались друг к другу, две ямки - два друга, пять ямок - земляки. Кровь. Убитый за стожком сена, со сжатым кулаком, запрокинувшись, точно страшная скульптура: смерть на поле боя... а рядом с ним маленькая бутылочка с махорочкой, коробок спичек.
Немецкие укрытия устланы соломой. Солома сохранила отпечаток человеческих тел. У окопов пустые консервные коробки, лимонные корки, винные и коньячные бутылки, газеты, журналы. У пулеметных гнезд следов еды нет, лишь много окурков и разноцветных папиросных коробок - пулеметчики не ели, а много курили. Патроны и мины. При прикосновении к немецким вещам, газетам, фотографиям, письмам - желание обязательно мыть руки.
Командир дивизии - высокий, скептичный, желчный, в красноармейском ватнике полковник Мелешко. На слащавое замечание корреспондента, как возбужденно и радостно смотрят раненые, выходя из боя, комдив, усмехнувшись, добавил: "Особенно раненные в левую руку" (самострелы).
Немецкий пленный на опушке - жалкий, чернявенький мальчишка. С бело-красным платком на шее. Его обыскивают. Он вызывает у бойцов чувство удивления - чужой, бесконечно чужой этим осинам, сосенкам, грустным сжатым полям.
Чувство перемежающейся опасности - сперва кажется здесь опасно, а затем вспоминаешь это место, как московскую свою квартиру.
Кладбище - внизу, в долине бой, горит деревня, по левую руку от нас пикируют 12 немецких бомбардировщиков. На кладбище спокойно, в сгоревшей деревне квохчут куры, "несутся". И наш Петлюра, хитро улыбаясь, говорит: "Я вам сейчас яичек принесу". В это время со свистом налетел "Мессершмитт", Петлюра, забыв о яичках, рухнул в яму меж могил.
Опять бой. Минометы и артиллерия.
Ночевка в лесу. Сине-голубое небо, меж стволов сосен яркая луна. Капли с шорохом соскальзывают с игл, туман и мелкий утренний дождь.
В лесу. Слышны автоматы "кукушек". "Кукушки" - финны. Отовсюду частая ружейная стрельба.
Утро. Пошли в медсанбат навестить Уткина 2, ему оторвало пальцы осколком мины. Хмуро, дождь. На маленькой полянке среди осинок около 900 раненых. Кровавое тряпье, обрезки мяса, стон, тихий вой, сотни мрачных, страдающих глаз. Молоденькая рыжая докторша потеряла голос, всю ночь оперировала, лицо у нее белое - вот-вот упадет. Уткина увезли уже на "эмке". Она улыбнулась: "Я его режу, а он стихи мне читал". Голос едва слышный, помогает себе говорить руками. Несут новых, все мокрые от дождя и крови.
Подполковник шел из Волковыска, в лесу встретил трехлетнего мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
Старик во время бомбежки пошел из щели sa шапкой - ему снесло голову вместе с шеей.
Вспоминать занятые города, в которых когда-то побывал, так же, как вспоминать умерших друзей. Бесконечно грустно. Они кажутся странно далекими и в то же время близкими - и жизнь в них, как тот свет...
Колхозный сад в дер. Дяговой. Дивчина просит у нас яблок. Сад-то ее... Старик сторож молча смотрит, как мы обрываем яблоки. Он говорит о дореволюционных хозяевах, вспоминает все подробности, как звали, как имена и отчества. Теперь это часто.
Огурцы. Четыре человека из районной "Плодоовощи" грузят огурцы на станции под бомбежкой. Они плачут от страха, напиваются, а вечером с украинской насмешливостью хохочут друг над другом, едят сало, мед, чеснок, помидоры. Один из них замечательно изображает вой немецкой бомбы, взрыв.
Б. Король их обучает, как обращаться с ручной гранатой. Он считает, что они станут при немцах партизанами, а я чувствую их разговор - они хотят при немцах служить. Один собирается быть уездным агрономом, и смотрит на Короля, как на дурачка.
Лицо и душа народа: за три дня проехали через Белоруссию, Украину и приехали в Орловскую область. Какое отступление! Народ в несчастье открылся своей лучшей, благородной, доброй стороной. Черты сходства трех народов и черты различия, глубокого различия. Крепче, сильнее всех русский мужик; печальное и мягкое, лукавое и чуть-чуть неверное лицо украинцев; спокойная и черная тоска белорусов.
Собаки мчались через мост из горящего Гомеля вместе с легковыми машинами.
Снова вспомнил девушку Аринку из деревни Дяговой. Сама печаль, сама черноглазая поэзия народа. Черные, немытые ноги, рваное платье, нищета. Мы ее угощали яблоками из ее колхозного сада.
Огромное орудие в черно-желтом облаке пыли ползет по дороге, на дуле два красноармейца, лица черны от пыли, пьют воду, пьют из каски.
Пленный, сопливый мальчик, плачет, говорит о маме. Его ведут шесть красноармейцев. Он шел на фронт 1200 км пешком.
Комендант - личность централизованного порядка...
Новое знание; куст, а ты думаешь - грузовик.
Франгер фон Лангерман унд Эленкампф - генерал-майор. Из показаний пленного.
Немецкий майор, мертвецки пьяный, кричал своим солдатам с автомобиля: "Они идут! Солдаты, нам ничего не осталось, как храбро умереть..." (Из захваченных доносов командиров подчиненных ему рот, подавших на него жалобу, как на сумасшедшего.)
2. ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
Сентябрь 1941 года. Брянский фронт.
Орел. Ночная дорога. Тьма. Испорчены тормоза машины. В темноте налетаем на беженцев, крик женщины. Евреи-беженцы. Приезд в Орел. Город во тьме. Прежде далеко из сельской мглы было видно свечение города, сейчас мгла. Гостиница. Постель! Впервые за время войны спанье без сапог, без одежды. Разговор с Москвой по телефону, тоскливое чувство от этого бесплотного общения с городом друзей, семьи, моего труда.
Поездка. Два красноармейца в пустом роскошном саду. Тихое ясное утро. Они связисты. "Товарищи командиры, я вам сейчас яблоков натрушу". Тяжелые и негромкие удары падающих яблок в тишине покинутого сада. Грустный белый помещичий дом, он снова во второй раз покинут, ушел второй хозяин, идет новый. И веселое, славное лицо красноармейца с грудой яблок в руках.
Разговоры в деревнях. Всякие. Злые. Откровенные. А сегодня громкоголосая молодая баба кричала: "Неужели мы подчинимся германцу? Допустим до такого позора?"
Нарастающий гул орудий, нарастающая тревога, напряжение. В золотой пыли заката, среди красных сосен, по широкой, белой, песчаной дороге движется артиллерия, боеприпасы, конные обозы. Идет пехота. Молодой, пыльный и потный командир с огромным желтым георгином, освещенный солнцем заката.
Ночной бой. Канонада. Удары орудий, снаряды воют сперва тонко, а потом гудят, как ветер. Грохот мин. Много быстрого белого огня. Тревожней всего пулеметы и мелкая винтовочная чечетка. Зеленые и белые ракеты немцев, их подлый, нечестный, не дневной свет. Рябь выстрелов. Людей не видно, не слышно. Бунт машин.
Утро. Поле боя. Плоские, как блюдца, минные воронки, с разбрызганной вокруг землей. Противогазы, фляги. Ямки, вырытые бойцами во время атаки, под пулеметные и минометные гнезда. Во вред себе рыли ямки кучно, жались друг к другу, две ямки - два друга, пять ямок - земляки. Кровь. Убитый за стожком сена, со сжатым кулаком, запрокинувшись, точно страшная скульптура: смерть на поле боя... а рядом с ним маленькая бутылочка с махорочкой, коробок спичек.
Немецкие укрытия устланы соломой. Солома сохранила отпечаток человеческих тел. У окопов пустые консервные коробки, лимонные корки, винные и коньячные бутылки, газеты, журналы. У пулеметных гнезд следов еды нет, лишь много окурков и разноцветных папиросных коробок - пулеметчики не ели, а много курили. Патроны и мины. При прикосновении к немецким вещам, газетам, фотографиям, письмам - желание обязательно мыть руки.
Командир дивизии - высокий, скептичный, желчный, в красноармейском ватнике полковник Мелешко. На слащавое замечание корреспондента, как возбужденно и радостно смотрят раненые, выходя из боя, комдив, усмехнувшись, добавил: "Особенно раненные в левую руку" (самострелы).
Немецкий пленный на опушке - жалкий, чернявенький мальчишка. С бело-красным платком на шее. Его обыскивают. Он вызывает у бойцов чувство удивления - чужой, бесконечно чужой этим осинам, сосенкам, грустным сжатым полям.
Чувство перемежающейся опасности - сперва кажется здесь опасно, а затем вспоминаешь это место, как московскую свою квартиру.
Кладбище - внизу, в долине бой, горит деревня, по левую руку от нас пикируют 12 немецких бомбардировщиков. На кладбище спокойно, в сгоревшей деревне квохчут куры, "несутся". И наш Петлюра, хитро улыбаясь, говорит: "Я вам сейчас яичек принесу". В это время со свистом налетел "Мессершмитт", Петлюра, забыв о яичках, рухнул в яму меж могил.
Опять бой. Минометы и артиллерия.
Ночевка в лесу. Сине-голубое небо, меж стволов сосен яркая луна. Капли с шорохом соскальзывают с игл, туман и мелкий утренний дождь.
В лесу. Слышны автоматы "кукушек". "Кукушки" - финны. Отовсюду частая ружейная стрельба.
Утро. Пошли в медсанбат навестить Уткина 2, ему оторвало пальцы осколком мины. Хмуро, дождь. На маленькой полянке среди осинок около 900 раненых. Кровавое тряпье, обрезки мяса, стон, тихий вой, сотни мрачных, страдающих глаз. Молоденькая рыжая докторша потеряла голос, всю ночь оперировала, лицо у нее белое - вот-вот упадет. Уткина увезли уже на "эмке". Она улыбнулась: "Я его режу, а он стихи мне читал". Голос едва слышный, помогает себе говорить руками. Несут новых, все мокрые от дождя и крови.
Подполковник шел из Волковыска, в лесу встретил трехлетнего мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128