Вроде бы все понимает, а выводы делает, какие ему сейчас удобно.
— Во-первых, это не редкость, а во-вторых, преувеличиваешь, наверное.
— А может, преувеличиваю. Но работать трудно. Знаешь, морально тяжело.
Засмеялись.
— А вы всегда молчите почему-то, — а вы не молчите.
— А у нас самодержавие — и без толку, и боязно и скучно.
— Тогда уходи. Вместе искать будем.
— Не решаюсь. Виктор. Сам виноват.
Сергей. И сам тоже, но от этого не легче. Виктор. Плюнь, Серега, ходи на работу и работай себе, оперируй.
Сергей. А если операции не будут давать? Виктор. Не может этого быть. Виктор начал наливать в рюмки.
Сергей. Люблю я, когда ты мне говоришь, что может быть у нас, а что нет.
Виктор. Не знаю, Сережка, не знаю, но вот кол мне на голове теши…
Сергей. Ну ладно, Вить, если дело дошло до «кола» в качестве аргумента, то дальнейшая дискуссия бессмысленна.
Виктор. Все так, все так, но я не понимаю, как хирургу можно не давать оперировать. Что у вас, сдельная работа, что ли?!
Сергей. Спросил — объясняю. За нарушение хирург-начальник может официально отлучить какого-либо из своих от операций на какой-то определенный срок. В другом варианте, при недовольстве, можно тихой сапой, с помощью своих ближайших сотрудников, окончательно задушить деятельность. Он будет как в вате — на работе и без работы. Только зарплата.
Толя. Так ты что, уходить хочешь?
Сергей. Не решусь: зарплата, квартира, быт, еда и все остальное.
Виктор. Черт его знает, Сереж. Попробуй потолкайся еще, а если все так — уходи, не жди, когда начнут выталкивать. Так, Толь?
Толя. Я тоже так думаю.
ЕДУТ
— …Почему вы все свои настроения позволяете приносить на службу? Меня не интересует внутренний фон вашей нервной системы. Пришли на работу — будьте добры, улыбайтесь. И коллегам, и подчиненным, и больным. Испортили настроение коллеге — все немедленно отразилось на больном. Газеты читайте, газеты, дорогие товарищи. Дня два назад был фельетон «Горячий человек» — принять его как руководство к действию. Это о вас, о всех вас. Настроение должны оставлять дома. Слов меньше — дело, спокойно делать свое дело, без срывов, словоблудия и нервных словопрений. И вообще, больше дела, меньше слов.
Сергей поглядел на сидящего рядом коллегу:
— Фельетон-то помнишь?
— Как же. Мы уж говорили.
— С обратной связью у него туго. Начальник посмотрел на Сергея:
— Да, да, Сергей Павлович, это и к вам относится. Сделать удачно операцию — еще не значит позволять себе распускать собственные нервы. Мы с вами оперируем тем же скальпелем…
Телефонный звонок. Начальник. Я слушаю вас.
Как будто была команда «вольно» — все сели свободнее, заговорили.
Сергей. Это он к чему?
— Спроси что полегче. Начальник. Когда, когда?
Сергей. Я вроде стараюсь их не распускать.
— Совершенно не о тебе говорит. Скорей о себе, но не понимает этого.
Сергей. Устал я. Но фельетон-то именно о нем.
— Ну и что?
Начальник. По чьему решению? Говорили тихо все.
— Покажи зажигалочку. Откуда?
— Японская. Дай сигаретку.
— Ты оперируешь сегодня?
— Начну попозже, минут через сорок. Начальник. Хорошо. И когда ждать?
— До кружка добежим в шашлычную?
— А что же. Час будет времени приблизительно. Если на операции все в порядке будет.
— А Нач на кружок останется? Студенты хотели.
— Ближе к трем узнаем.
— У меня собака заболела чумкой…
Начальник (прикрыв трубку рукой). Можно помолчать, когда я разговариваю? Ну хорошо! Спасибо вам за сообщение. Мы всегда готовы. Ждем, ждем. Приходите с ними. Ну, некогда, а у кого есть время! Мы с вами тут посидим, кофейку попьем. (Смеется.) А чего бояться? Ну, будьте здоровы, будьте. Спасибо… Ну вот! Допрыгались?! Комиссия.
— Какая комиссия? Недавно была.
— Мало чего была! Не знаешь, что ли, как это бывает. Неделю назад одна инстанция, сегодня другая, а через неделю третья. Не люблю я эти комиссии, когда по всей работе: по учебной, по лечебной и по научной. А тут еще, на беду, как раз и жалоба привалила. Ребятки, за работу, всем подготовиться. Проверить истории болезней. Жалобу и все документы по ней ко мне на стол. Придете с ними вы и вы. Надо по этой жалобе особенно все подготовить. Тут нам всем придется попотеть. И моя запись есть. Вот не вовремя, черт побери.
Сергей. Да что особенного. Там, в конце концов, мы ни в чем не виноваты.
— Ты ребенок, что ли? Не знаешь — захотят, так найдут вину. А если найдут вину — лучше извиниться, а не оправдываться. Помните! Ладно. Вы идите, а вы и вы — останьтесь. По местам, ребята. Впрочем, если уж очень, можно и оправдываться. Работать. А ты начинай оперировать.
Все ушли. Остались «вы и вы».
— А у нас, в общем-то, благополучно все. Все хорошо. Ничего никто не скажет, капать не будут.
Начальник. Вот сейчас-то и проявятся порядочные люди. Порядочный человек именно для таких комиссий и нужен. А вот люди, делающие карьеру, — опасны. Комиссия для них самый лучший трамплин, кого-нибудь подсидеть, на чье-нибудь место сесть.
— Да никто не будет.
— Не будет! Это мы еще посмотрим. Тут вот сейчас и скажутся ваши моральные ценности, для кого правда хороша, а счастье лучше. Сколько я для вас всех сделал. Все вы мне обязаны по гроб, а могу я надеяться на вас? Один вдруг «спасителем» неожиданным оказался! Это что ж! — это непосредственно против меня акт, против моей хирургической тактики и научных воззрений.
— Что вы! Что вы! Он тогда вообще, кроме как о больном, ни о чем не думал. Думал бы — не посмел.
— Ты мне его не защищай. Я его и без тебя знаю. И он-то человек, пожалуй, порядочный, он клепать ни на кого не будет.
Потому только я и оставил его после этого. Эх, черт побери, никогда не знаешь, для чего и кому эта комиссия нужна. Ну ладно, ребята, всем готовиться. Со всеми сомнениями ко мне. Он-то не подведет. Я для него много хорошего сделал. И оставил его после этого дела. Он помнит. Он человек порядочный.
ГЛУХОНЕМОЙ
(Рассказ хирурга)
— Сергей, ты сегодня только его лечишь? Или кого еще оперируешь?
— Только его.
— Занудная операция. Не люблю я их.
— А что делать?
— Да нет, я так. Да и вообще — глухонемой.
— Угу.
Сергей начал мычать. Идиотская манера мычать, когда с тобой разговаривают.
— Да еще жара. Халаты, фартуки, шапки, маски. Сдохнуть можно.
— Дожидайся кондиционера. — Пока Сергей настроен эпически.
— Дождешься. Помрем раньше.
— В новом институте есть, говорят.
— А там все есть. Я вчера был у них. Аппаратура — нам не снилась!
— А чего тебя туда носило?
— Начальник посылал. Я ему говорю, что у них кондиционеры во всех операционных, что производительность труда, говорю, по подсчетам, на восемь — десять процентов повышается; а он мне говорит, что производительность труда в операционной при любых условиях остается одинаковой, как смертность, которая всегда остается стопроцентной в конечном счете, при любых условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Во-первых, это не редкость, а во-вторых, преувеличиваешь, наверное.
— А может, преувеличиваю. Но работать трудно. Знаешь, морально тяжело.
Засмеялись.
— А вы всегда молчите почему-то, — а вы не молчите.
— А у нас самодержавие — и без толку, и боязно и скучно.
— Тогда уходи. Вместе искать будем.
— Не решаюсь. Виктор. Сам виноват.
Сергей. И сам тоже, но от этого не легче. Виктор. Плюнь, Серега, ходи на работу и работай себе, оперируй.
Сергей. А если операции не будут давать? Виктор. Не может этого быть. Виктор начал наливать в рюмки.
Сергей. Люблю я, когда ты мне говоришь, что может быть у нас, а что нет.
Виктор. Не знаю, Сережка, не знаю, но вот кол мне на голове теши…
Сергей. Ну ладно, Вить, если дело дошло до «кола» в качестве аргумента, то дальнейшая дискуссия бессмысленна.
Виктор. Все так, все так, но я не понимаю, как хирургу можно не давать оперировать. Что у вас, сдельная работа, что ли?!
Сергей. Спросил — объясняю. За нарушение хирург-начальник может официально отлучить какого-либо из своих от операций на какой-то определенный срок. В другом варианте, при недовольстве, можно тихой сапой, с помощью своих ближайших сотрудников, окончательно задушить деятельность. Он будет как в вате — на работе и без работы. Только зарплата.
Толя. Так ты что, уходить хочешь?
Сергей. Не решусь: зарплата, квартира, быт, еда и все остальное.
Виктор. Черт его знает, Сереж. Попробуй потолкайся еще, а если все так — уходи, не жди, когда начнут выталкивать. Так, Толь?
Толя. Я тоже так думаю.
ЕДУТ
— …Почему вы все свои настроения позволяете приносить на службу? Меня не интересует внутренний фон вашей нервной системы. Пришли на работу — будьте добры, улыбайтесь. И коллегам, и подчиненным, и больным. Испортили настроение коллеге — все немедленно отразилось на больном. Газеты читайте, газеты, дорогие товарищи. Дня два назад был фельетон «Горячий человек» — принять его как руководство к действию. Это о вас, о всех вас. Настроение должны оставлять дома. Слов меньше — дело, спокойно делать свое дело, без срывов, словоблудия и нервных словопрений. И вообще, больше дела, меньше слов.
Сергей поглядел на сидящего рядом коллегу:
— Фельетон-то помнишь?
— Как же. Мы уж говорили.
— С обратной связью у него туго. Начальник посмотрел на Сергея:
— Да, да, Сергей Павлович, это и к вам относится. Сделать удачно операцию — еще не значит позволять себе распускать собственные нервы. Мы с вами оперируем тем же скальпелем…
Телефонный звонок. Начальник. Я слушаю вас.
Как будто была команда «вольно» — все сели свободнее, заговорили.
Сергей. Это он к чему?
— Спроси что полегче. Начальник. Когда, когда?
Сергей. Я вроде стараюсь их не распускать.
— Совершенно не о тебе говорит. Скорей о себе, но не понимает этого.
Сергей. Устал я. Но фельетон-то именно о нем.
— Ну и что?
Начальник. По чьему решению? Говорили тихо все.
— Покажи зажигалочку. Откуда?
— Японская. Дай сигаретку.
— Ты оперируешь сегодня?
— Начну попозже, минут через сорок. Начальник. Хорошо. И когда ждать?
— До кружка добежим в шашлычную?
— А что же. Час будет времени приблизительно. Если на операции все в порядке будет.
— А Нач на кружок останется? Студенты хотели.
— Ближе к трем узнаем.
— У меня собака заболела чумкой…
Начальник (прикрыв трубку рукой). Можно помолчать, когда я разговариваю? Ну хорошо! Спасибо вам за сообщение. Мы всегда готовы. Ждем, ждем. Приходите с ними. Ну, некогда, а у кого есть время! Мы с вами тут посидим, кофейку попьем. (Смеется.) А чего бояться? Ну, будьте здоровы, будьте. Спасибо… Ну вот! Допрыгались?! Комиссия.
— Какая комиссия? Недавно была.
— Мало чего была! Не знаешь, что ли, как это бывает. Неделю назад одна инстанция, сегодня другая, а через неделю третья. Не люблю я эти комиссии, когда по всей работе: по учебной, по лечебной и по научной. А тут еще, на беду, как раз и жалоба привалила. Ребятки, за работу, всем подготовиться. Проверить истории болезней. Жалобу и все документы по ней ко мне на стол. Придете с ними вы и вы. Надо по этой жалобе особенно все подготовить. Тут нам всем придется попотеть. И моя запись есть. Вот не вовремя, черт побери.
Сергей. Да что особенного. Там, в конце концов, мы ни в чем не виноваты.
— Ты ребенок, что ли? Не знаешь — захотят, так найдут вину. А если найдут вину — лучше извиниться, а не оправдываться. Помните! Ладно. Вы идите, а вы и вы — останьтесь. По местам, ребята. Впрочем, если уж очень, можно и оправдываться. Работать. А ты начинай оперировать.
Все ушли. Остались «вы и вы».
— А у нас, в общем-то, благополучно все. Все хорошо. Ничего никто не скажет, капать не будут.
Начальник. Вот сейчас-то и проявятся порядочные люди. Порядочный человек именно для таких комиссий и нужен. А вот люди, делающие карьеру, — опасны. Комиссия для них самый лучший трамплин, кого-нибудь подсидеть, на чье-нибудь место сесть.
— Да никто не будет.
— Не будет! Это мы еще посмотрим. Тут вот сейчас и скажутся ваши моральные ценности, для кого правда хороша, а счастье лучше. Сколько я для вас всех сделал. Все вы мне обязаны по гроб, а могу я надеяться на вас? Один вдруг «спасителем» неожиданным оказался! Это что ж! — это непосредственно против меня акт, против моей хирургической тактики и научных воззрений.
— Что вы! Что вы! Он тогда вообще, кроме как о больном, ни о чем не думал. Думал бы — не посмел.
— Ты мне его не защищай. Я его и без тебя знаю. И он-то человек, пожалуй, порядочный, он клепать ни на кого не будет.
Потому только я и оставил его после этого. Эх, черт побери, никогда не знаешь, для чего и кому эта комиссия нужна. Ну ладно, ребята, всем готовиться. Со всеми сомнениями ко мне. Он-то не подведет. Я для него много хорошего сделал. И оставил его после этого дела. Он помнит. Он человек порядочный.
ГЛУХОНЕМОЙ
(Рассказ хирурга)
— Сергей, ты сегодня только его лечишь? Или кого еще оперируешь?
— Только его.
— Занудная операция. Не люблю я их.
— А что делать?
— Да нет, я так. Да и вообще — глухонемой.
— Угу.
Сергей начал мычать. Идиотская манера мычать, когда с тобой разговаривают.
— Да еще жара. Халаты, фартуки, шапки, маски. Сдохнуть можно.
— Дожидайся кондиционера. — Пока Сергей настроен эпически.
— Дождешься. Помрем раньше.
— В новом институте есть, говорят.
— А там все есть. Я вчера был у них. Аппаратура — нам не снилась!
— А чего тебя туда носило?
— Начальник посылал. Я ему говорю, что у них кондиционеры во всех операционных, что производительность труда, говорю, по подсчетам, на восемь — десять процентов повышается; а он мне говорит, что производительность труда в операционной при любых условиях остается одинаковой, как смертность, которая всегда остается стопроцентной в конечном счете, при любых условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61