Он дошел до самой испанской границы и с величайшим сожалением покинул подножие Пиренеев, чтобы сесть в поезд и отправиться в обратный путь. Ничего!
Жизнь еще не кончена, и много есть миров для тех, кто умеет видеть их за горизонтом. Солнце и дожди разукрасили живыми красками лицо Тони, но лишили красок и формы его одежду, а его подбитые гвоздями башмаки износились и стоптались. Неудивительно, что английский таможенный чиновник отнесся к нему с подозрением и, несмотря на все заверения Тони, настоял на осмотре его ранца. Приятно было сознавать, что он не найдет там ничего, кроме грязного белья.
Опустошив ранец, чиновник с видом бывалого человека, которого не проведешь, перевернул его вверх дном и стал трясти, чтобы посмотреть, не вывалится ли оттуда пакетик с кокаином? Так как ничего подобного не произошло, он величественно отвернулся, предоставив Тони самому укладывать вещи в ранец. Тони с удивлением обнаружил, что его почти не задела грубость этого человека. Идя по перрону в самый конец поезда, к вагону третьего класса, он не без удовольствия поглядывал на пассажиров, которые чуть ли не все с видом глубочайшего удовлетворения пили крепкий индийский чай. А почему бы и нет? Я бы сказал, чашка крепкого чаю так хорошо освежает.
В Лондоне его встретила кроткая Маргарит, и они, как было условлено, сразу отправились за город. На улицах повсюду были расклеены плакаты, огромные буквы которых извещали о съезде тред-юнионов, о мистере Болдуине и об угрозе для страны. Тони не обратил на них внимания, он рассказывал о том, что видел, расспрашивал Маргарит, как она проводила время, и радовался тому, что она с ним ласкова и, по-видимому, довольна, что он вернулся. Пока они шли по перрону, им попались на глаза еще целые серии плакатов, и Маргарит купила три-четыре вечерних газеты, которые стала торопливо просматривать, как только они сели в машину.
— О Тони! — воскликнула она. — Ты думаешь, они действительно это сделают?
— Что сделают?
— Да объявят всеобщую забастовку!
— А разве уже дошло до этого? — спросил Тони, заинтересовавшись. — Я с самого отъезда не заглядывал в газеты. Джулиан, кажется, что-то говорил об этом, да я забыл. Вряд ли забастовка будет всеобщей — с виду все как будто идет своим чередом.
— Говорят, она начнется дня через два-три, а сейчас у них все время идут какие-то конференции.
Какой ты чудак, Тони! Ты совсем не интересуешься, вещами, которые касаются нас всех! Подумать только, ведь нам, может быть, придется голодать!
— Что зря волноваться заранее, этим делу не поможешь, а насчет того, что придется голодать, не беспокойся — я когда-то ловко умел раздобывать все, что нужно. И потом, это просто блеф с обеих сторон.
А впрочем, меня все это мало касается.
— Но тебя это должно касаться, — с возмущением сказала Маргарит, словно его безразличие оскорбляло ее лично. — Как ты можешь сидеть спокойно и говорить мне, что тебя не касаются эти ужасные вожаки тред-юнионов, замышляющие гражданскую войну и предательство.
— Пф! Что ж тут такого! Они только стараются добиться лучших условий для себя и своих товарищей. А если они собираются воевать с дельцами, им предстоит бороться со спевшейся шайкой мерзавцев.
— Тони, как ты можешь идти против своего собственного класса?
— А разве я принадлежу к какому-нибудь классу?
Мне кажется, он давно потерял меня. Во всяком случае, газеты никак на меня не повлияют. По-моему, вся эта история похожа на то, как лев и осел поссорились из-за добычи, которую они еще не захватили, а в это время пришли другие звери и захватили ее. И правильно сделали. Чума на оба ваших дома!
Маргарит прикрылась газетой и смахнула горестную слезинку. По-видимому, она утешала себя мыслью о его ненормальности, иначе ей пришлось бы счесть его грубой скотиной. Правду сказать, Тони уже раскаивался, что так резко осадил ее любовь к сенсациям, — но это так внезапно резануло его, — ему не хотелось ссориться с Маргарит. Поэтому он принялся весело болтать о всяких пустяках, пока на лице ее снова не появилась улыбка. В то же время Тони чувствовал, что он далеко не так равнодушен к тому, что кругом происходит, как ему показалось сначала.
Он вспомнил стихи Честертона об английском народе, который еще не заговорил. Не собирается ли он заговорить теперь? И добиться своего. Тони знал, какое жгучее негодование накопилось в народе, и не из-за низкой заработной платы (в конце концов в Англии платили лучше, чем в большинстве других стран), а из-за ужасных бытовых условий и невообразимо глупого, заносчивого высокомерия того класса, который живет за счет трудящихся. Если это прорвется наружу, кое-кому туго придется! Но на одном негодовании далеко не уедешь, а что можно сделать без оружия против танков и пулеметов? Во всяком случае, это будет гнусная, мерзкая драка, и тем более нелепая, что в Англии ни одна душа не верит, будто революция может что-то изменить. Конечно, ничто не изменится. Единственная успешная революция — это революция в умах и сердцах человеческих.
А для этого нет нужды прибегать к насилию.
Следующие два дня пролетели быстро и без всяких неприятностей. Тони потратил много времени на уничтожение старых бумаг и разделил все свое личное имущество на три кучки: одна предназначалась к уничтожению, другая для раздачи и третья для продажи. Удивительно, каким количеством ненужного хлама обрастает человек. Потом приходится обзаводиться домом, чтобы хранить его, и вот уже ты прикован к нему, как узник за ногу. Какое безумие покупать недвижимость» в вечное владение «, когда остается жить каких-нибудь сорок — пятьдесят лет.
Единственный смысл приобретать имущество в том, чтобы обеспечить семью, а кто серьезно думает об этом в прежнем смысле слова, теперь, когда капитал текуч, как вода, и когда вследствие громадных наследственных пошлин владение теряет для потомков всякую ценность? А само отцовство — зачастую простая случайность или даже, хуже того, — тщеславие, чтобы было о чем поговорить в клубе. Прежде чем заводить ребенка, двое людей должны были бы страстно, до боли томиться желанием иметь его…
Больше всего Тони обрадовал длинный дружеский разговор, который состоялся в день его приезда, после обеда, у него с Маргарит. Избегая денежных и каких-либо других спорных вопросов, например, его намерения бросить службу, он стал говорить с ней в духе своего неотправленного письма к Джулиану. Они переговорили о многом, начиная с первых дней, проведенных вместе в Париже, хотя так и не коснулись по-настоящему самого существа своих взаимоотношений. Маргарит показалась ему, в общем, удивительно благоразумной, она выслушала без всяких неприязненных замечаний его несколько запутанный рассказ о его переживаниях и как все это нарастало в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
Жизнь еще не кончена, и много есть миров для тех, кто умеет видеть их за горизонтом. Солнце и дожди разукрасили живыми красками лицо Тони, но лишили красок и формы его одежду, а его подбитые гвоздями башмаки износились и стоптались. Неудивительно, что английский таможенный чиновник отнесся к нему с подозрением и, несмотря на все заверения Тони, настоял на осмотре его ранца. Приятно было сознавать, что он не найдет там ничего, кроме грязного белья.
Опустошив ранец, чиновник с видом бывалого человека, которого не проведешь, перевернул его вверх дном и стал трясти, чтобы посмотреть, не вывалится ли оттуда пакетик с кокаином? Так как ничего подобного не произошло, он величественно отвернулся, предоставив Тони самому укладывать вещи в ранец. Тони с удивлением обнаружил, что его почти не задела грубость этого человека. Идя по перрону в самый конец поезда, к вагону третьего класса, он не без удовольствия поглядывал на пассажиров, которые чуть ли не все с видом глубочайшего удовлетворения пили крепкий индийский чай. А почему бы и нет? Я бы сказал, чашка крепкого чаю так хорошо освежает.
В Лондоне его встретила кроткая Маргарит, и они, как было условлено, сразу отправились за город. На улицах повсюду были расклеены плакаты, огромные буквы которых извещали о съезде тред-юнионов, о мистере Болдуине и об угрозе для страны. Тони не обратил на них внимания, он рассказывал о том, что видел, расспрашивал Маргарит, как она проводила время, и радовался тому, что она с ним ласкова и, по-видимому, довольна, что он вернулся. Пока они шли по перрону, им попались на глаза еще целые серии плакатов, и Маргарит купила три-четыре вечерних газеты, которые стала торопливо просматривать, как только они сели в машину.
— О Тони! — воскликнула она. — Ты думаешь, они действительно это сделают?
— Что сделают?
— Да объявят всеобщую забастовку!
— А разве уже дошло до этого? — спросил Тони, заинтересовавшись. — Я с самого отъезда не заглядывал в газеты. Джулиан, кажется, что-то говорил об этом, да я забыл. Вряд ли забастовка будет всеобщей — с виду все как будто идет своим чередом.
— Говорят, она начнется дня через два-три, а сейчас у них все время идут какие-то конференции.
Какой ты чудак, Тони! Ты совсем не интересуешься, вещами, которые касаются нас всех! Подумать только, ведь нам, может быть, придется голодать!
— Что зря волноваться заранее, этим делу не поможешь, а насчет того, что придется голодать, не беспокойся — я когда-то ловко умел раздобывать все, что нужно. И потом, это просто блеф с обеих сторон.
А впрочем, меня все это мало касается.
— Но тебя это должно касаться, — с возмущением сказала Маргарит, словно его безразличие оскорбляло ее лично. — Как ты можешь сидеть спокойно и говорить мне, что тебя не касаются эти ужасные вожаки тред-юнионов, замышляющие гражданскую войну и предательство.
— Пф! Что ж тут такого! Они только стараются добиться лучших условий для себя и своих товарищей. А если они собираются воевать с дельцами, им предстоит бороться со спевшейся шайкой мерзавцев.
— Тони, как ты можешь идти против своего собственного класса?
— А разве я принадлежу к какому-нибудь классу?
Мне кажется, он давно потерял меня. Во всяком случае, газеты никак на меня не повлияют. По-моему, вся эта история похожа на то, как лев и осел поссорились из-за добычи, которую они еще не захватили, а в это время пришли другие звери и захватили ее. И правильно сделали. Чума на оба ваших дома!
Маргарит прикрылась газетой и смахнула горестную слезинку. По-видимому, она утешала себя мыслью о его ненормальности, иначе ей пришлось бы счесть его грубой скотиной. Правду сказать, Тони уже раскаивался, что так резко осадил ее любовь к сенсациям, — но это так внезапно резануло его, — ему не хотелось ссориться с Маргарит. Поэтому он принялся весело болтать о всяких пустяках, пока на лице ее снова не появилась улыбка. В то же время Тони чувствовал, что он далеко не так равнодушен к тому, что кругом происходит, как ему показалось сначала.
Он вспомнил стихи Честертона об английском народе, который еще не заговорил. Не собирается ли он заговорить теперь? И добиться своего. Тони знал, какое жгучее негодование накопилось в народе, и не из-за низкой заработной платы (в конце концов в Англии платили лучше, чем в большинстве других стран), а из-за ужасных бытовых условий и невообразимо глупого, заносчивого высокомерия того класса, который живет за счет трудящихся. Если это прорвется наружу, кое-кому туго придется! Но на одном негодовании далеко не уедешь, а что можно сделать без оружия против танков и пулеметов? Во всяком случае, это будет гнусная, мерзкая драка, и тем более нелепая, что в Англии ни одна душа не верит, будто революция может что-то изменить. Конечно, ничто не изменится. Единственная успешная революция — это революция в умах и сердцах человеческих.
А для этого нет нужды прибегать к насилию.
Следующие два дня пролетели быстро и без всяких неприятностей. Тони потратил много времени на уничтожение старых бумаг и разделил все свое личное имущество на три кучки: одна предназначалась к уничтожению, другая для раздачи и третья для продажи. Удивительно, каким количеством ненужного хлама обрастает человек. Потом приходится обзаводиться домом, чтобы хранить его, и вот уже ты прикован к нему, как узник за ногу. Какое безумие покупать недвижимость» в вечное владение «, когда остается жить каких-нибудь сорок — пятьдесят лет.
Единственный смысл приобретать имущество в том, чтобы обеспечить семью, а кто серьезно думает об этом в прежнем смысле слова, теперь, когда капитал текуч, как вода, и когда вследствие громадных наследственных пошлин владение теряет для потомков всякую ценность? А само отцовство — зачастую простая случайность или даже, хуже того, — тщеславие, чтобы было о чем поговорить в клубе. Прежде чем заводить ребенка, двое людей должны были бы страстно, до боли томиться желанием иметь его…
Больше всего Тони обрадовал длинный дружеский разговор, который состоялся в день его приезда, после обеда, у него с Маргарит. Избегая денежных и каких-либо других спорных вопросов, например, его намерения бросить службу, он стал говорить с ней в духе своего неотправленного письма к Джулиану. Они переговорили о многом, начиная с первых дней, проведенных вместе в Париже, хотя так и не коснулись по-настоящему самого существа своих взаимоотношений. Маргарит показалась ему, в общем, удивительно благоразумной, она выслушала без всяких неприязненных замечаний его несколько запутанный рассказ о его переживаниях и как все это нарастало в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151