А Майра все не выходила из аптеки. Немудрено. Ведь ей требовалось время не только на то, чтоб получить длинный перечень медикаментов, но и прошмыгнуть в заднюю комнату аптеки, до потолка заставленную коробками, снять с себя если не все, то, по крайней мере, часть одежды, лечь на неудобный узкий диван и, закинув одну ногу на его спинку, принять на свои грудь и живот тяжесть тела немолодого и грузного аптекаря, который, я вполне допускаю, и не возбудился сразу. Даже мотор не всегда заводится с первой попытки.
Она вышла минут десять спустя. Со сбитой прической и слегка припухшей верхней губой: аптекарь, надо полагать, проявил темперамент и прихватил зубами губу. Олег ничего не заметил.
— Извини, — сказала Майра, сев к рулю. — Много народу, пришлось ждать.
Только диву даешься, насколько мужчины доверчивы и простодушны. Обвести их вокруг пальца совсем несложное дело.
То же самое она проделала у дантиста. Мы с Олегом ждали долго, и к нам дважды подходил полицейский, предлагая убраться куда-нибудь на платную стоянку — здесь стоянка возбранялась. Олег лениво отговаривался, просил позволить еще пять минут подождать: жена, мол, вот-вот выйдет. А жена тем временем раскачивала на себе сопевшего дантиста, не удосужившегося даже снять халат, а лишь расстегнувшего его.
На обратном пути они поссорились. Майра была взвинчена, устала. Еще бы не устать! Олег был тоже раздражен этими долгими ожиданиями и спорами с полицейскими. И сцепились.
— Дура ты! — обозвал он ее. — Безмозглая дура! Мчаться в Европу без гроша в кармане. Надеясь лишь, что кто-нибудь накормит, предварительно переспав… Для чего? С какой стати? Делать революцию? Спасать Европу от изобилия? И всучить ей взамен голодный паек социализма? Нужно это Европе? А тебе зачем все это? Чешется одно место? Так и здесь, в Америке, найдутся любители почесать его. Расчешут до крови. Благо, ты за это денег не берешь.
— Замолчи! Не желаю слушать оскорбления!
— Проще всего неприятную правду называть оскорблением. Твой незрелый ум не способен воспринять полезный совет. Ты уверена, что все знаешь и посему в поучениях не нуждаешься. Так ведь? А на деле ты — цыпленок. Неоперившийся. И ум у тебя куриный.
— Мне достаточно того, что имею. Тебя не устраивает — можешь выйти и насладиться прогулкой пешком. Или сесть в автобус. На билет я тебе дам — ты заработал, караулил машину.
— Нет уж, довези меня. А то я тебе не все успею на прощанье сказать.
— Говори побыстрей, нам недолго ехать.
— Так вот… Подводя, некоторым образом, итоги… нашей с тобой связи… называй это как хочешь… в знак признательности за те недолгие приятные мгновенья, что ты мне подарила… я не могу да и не хочу оставаться уж совсем равнодушным к твоей судьбе… Ведь что-то в тебе меня привлекло? Вот и хочу дать напутствие. Запомни, детка, — я старше и опытней тебя — революции оплачиваются кровью, но отнюдь не менструальной. На баррикадах надо стрелять и убивать. И всегда быть готовым самому быть убитым. Одним минетом или, скажем, анальным способом противника не истощишь до капитуляции. Клитор, хоть и бывает красным, не подменит кровавое знамя. Вот так. А засим желаю успехов… на поприще мировой революции.
— И я тебе желаю. Согреться душой и расцвести в столь любезной твоему сердцу Америке. Вылезть из трущобного отеля и поселиться на Исте за тысячу долларов в месяц. И жрать в самых дорогих ресторанах и давать чаевые недрогнувшей рукой. Вкуси капиталистического рая. И пусть минут тебя безработица, фудстэмпы, жалкая, одинокая старость. Все подлинные прелести нашего американского образа жизни. А главное, чтоб Бог отвел от тебя нож или пистолет голодного негра. Живи и радуйся, новый американец! Правда, у тебя еще нет паспорта. Хочешь, я тебе оставлю свой? Я им сыта по горло.
В самом дурном расположении духа подкатила я к его отелю. Он тяжело выбрался наружу и, придержав дверцу, сказал Майре:
— Мне тебя жаль.
— Мне тебя тоже, — ответила она, не подняв глаз. На том и расстались.
И после этого они не виделись. Майра ни разу ему не позвонила. Словно забыла окончательно, вычеркнула из памяти. А мне было больно.
В день перед ураганом, когда мы в спешке носились по Нью-Йорку, чтоб успеть сделать все предотъездные дела, нас помимо воли Майры вынесло в потоке машин на улицу, где жил Олег. Мы ехали мимо его отеля, и я вся напряглась, мучительно желая, чтоб Майра затормозила, съехала к тротуару, к знакомому счетчику на стоянке. Но она была настолько погружена в свои заботы, что и не заметила, мимо чего проезжает. И тогда я не выдержала. Стала терять скорость, забарахлила мотором. Майра ругнулась и нажала на педаль газа.
— Что с тобой? Этого еще недоставало!
А я, кося фарой, искала зазора в соседнем ряду, чтоб юркнуть поближе к тротуару. Майра больно рванула руль и удержала меня на месте. Мотор обиженно заревел. Я всем корпусом содрогалась от обиды.
Мы миновали отель.
Я с горечью размышляла о том, что, хоть Майра, в отличие от меня, не может видеть сквозь стены, неужели не вспомнит она о своем возлюбленном, у которого больное, с железным осколком сердце, и теперь оно захлебывается от перепада атмосферного давления, свалив Олега с помутневшим сознанием в пустом номере отеля. Без ухода. Без присмотра. Неужели ее здоровое сердце не подсказало ей, что друг, которым она совсем недавно дорожила, попал в беду?
В этот момент я ее презирала. И ей передалось мое состояние. Нет, она не повернула к отелю. А подрулила к синему почтовому ящику на углу, остановилась и, не вылезая из машины, в своей книжке заполнила чек на имя Олега. Вывела прописью двести долларов, но, подумав, оторвала этот чек и смяла в кулаке. На другом она проставила: триста долларов. Положила в конверт, надписала адрес отеля и, выскочив на тротуар, бросила в щель почтового ящика.
Поделилась подарком дедушки Сола.
Я с облегчением перевела дух. Вот такой я ее люблю! А если б она еще отважилась заглянуть к Олегу на прощанье, я бы не знаю что сделала от радости.
К сожалению, этот чек пришел к Олегу, когда он уже в нем не нуждался. Конверт вскрыли чужие руки.
Ураган «Пегги» прошел над Нью-Йорком точно в предсказанное метеорологами время. Прошел, в основном, стороной, лишь краем задев город. Но и этого было достаточно, чтоб целые районы лишились электричества из-за порванных проводов и чтоб на улицах валялись стволы поваленных деревьев и громоздились навалом обломанные сучья. Во многих домах выбило стекла. Кое-где даже сорвало крыши.
Сразу после урагана на город обрушился жестокий ливень. С неба хлынул потоп. Словно стараясь смыть в океан этот огромный и неуютный город.
Материальным ущербом, нанесенным городу, займется статистика. А главный удар урагана, задолго до его прихода, приняли на себя пожилые люди, сердечные больные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Она вышла минут десять спустя. Со сбитой прической и слегка припухшей верхней губой: аптекарь, надо полагать, проявил темперамент и прихватил зубами губу. Олег ничего не заметил.
— Извини, — сказала Майра, сев к рулю. — Много народу, пришлось ждать.
Только диву даешься, насколько мужчины доверчивы и простодушны. Обвести их вокруг пальца совсем несложное дело.
То же самое она проделала у дантиста. Мы с Олегом ждали долго, и к нам дважды подходил полицейский, предлагая убраться куда-нибудь на платную стоянку — здесь стоянка возбранялась. Олег лениво отговаривался, просил позволить еще пять минут подождать: жена, мол, вот-вот выйдет. А жена тем временем раскачивала на себе сопевшего дантиста, не удосужившегося даже снять халат, а лишь расстегнувшего его.
На обратном пути они поссорились. Майра была взвинчена, устала. Еще бы не устать! Олег был тоже раздражен этими долгими ожиданиями и спорами с полицейскими. И сцепились.
— Дура ты! — обозвал он ее. — Безмозглая дура! Мчаться в Европу без гроша в кармане. Надеясь лишь, что кто-нибудь накормит, предварительно переспав… Для чего? С какой стати? Делать революцию? Спасать Европу от изобилия? И всучить ей взамен голодный паек социализма? Нужно это Европе? А тебе зачем все это? Чешется одно место? Так и здесь, в Америке, найдутся любители почесать его. Расчешут до крови. Благо, ты за это денег не берешь.
— Замолчи! Не желаю слушать оскорбления!
— Проще всего неприятную правду называть оскорблением. Твой незрелый ум не способен воспринять полезный совет. Ты уверена, что все знаешь и посему в поучениях не нуждаешься. Так ведь? А на деле ты — цыпленок. Неоперившийся. И ум у тебя куриный.
— Мне достаточно того, что имею. Тебя не устраивает — можешь выйти и насладиться прогулкой пешком. Или сесть в автобус. На билет я тебе дам — ты заработал, караулил машину.
— Нет уж, довези меня. А то я тебе не все успею на прощанье сказать.
— Говори побыстрей, нам недолго ехать.
— Так вот… Подводя, некоторым образом, итоги… нашей с тобой связи… называй это как хочешь… в знак признательности за те недолгие приятные мгновенья, что ты мне подарила… я не могу да и не хочу оставаться уж совсем равнодушным к твоей судьбе… Ведь что-то в тебе меня привлекло? Вот и хочу дать напутствие. Запомни, детка, — я старше и опытней тебя — революции оплачиваются кровью, но отнюдь не менструальной. На баррикадах надо стрелять и убивать. И всегда быть готовым самому быть убитым. Одним минетом или, скажем, анальным способом противника не истощишь до капитуляции. Клитор, хоть и бывает красным, не подменит кровавое знамя. Вот так. А засим желаю успехов… на поприще мировой революции.
— И я тебе желаю. Согреться душой и расцвести в столь любезной твоему сердцу Америке. Вылезть из трущобного отеля и поселиться на Исте за тысячу долларов в месяц. И жрать в самых дорогих ресторанах и давать чаевые недрогнувшей рукой. Вкуси капиталистического рая. И пусть минут тебя безработица, фудстэмпы, жалкая, одинокая старость. Все подлинные прелести нашего американского образа жизни. А главное, чтоб Бог отвел от тебя нож или пистолет голодного негра. Живи и радуйся, новый американец! Правда, у тебя еще нет паспорта. Хочешь, я тебе оставлю свой? Я им сыта по горло.
В самом дурном расположении духа подкатила я к его отелю. Он тяжело выбрался наружу и, придержав дверцу, сказал Майре:
— Мне тебя жаль.
— Мне тебя тоже, — ответила она, не подняв глаз. На том и расстались.
И после этого они не виделись. Майра ни разу ему не позвонила. Словно забыла окончательно, вычеркнула из памяти. А мне было больно.
В день перед ураганом, когда мы в спешке носились по Нью-Йорку, чтоб успеть сделать все предотъездные дела, нас помимо воли Майры вынесло в потоке машин на улицу, где жил Олег. Мы ехали мимо его отеля, и я вся напряглась, мучительно желая, чтоб Майра затормозила, съехала к тротуару, к знакомому счетчику на стоянке. Но она была настолько погружена в свои заботы, что и не заметила, мимо чего проезжает. И тогда я не выдержала. Стала терять скорость, забарахлила мотором. Майра ругнулась и нажала на педаль газа.
— Что с тобой? Этого еще недоставало!
А я, кося фарой, искала зазора в соседнем ряду, чтоб юркнуть поближе к тротуару. Майра больно рванула руль и удержала меня на месте. Мотор обиженно заревел. Я всем корпусом содрогалась от обиды.
Мы миновали отель.
Я с горечью размышляла о том, что, хоть Майра, в отличие от меня, не может видеть сквозь стены, неужели не вспомнит она о своем возлюбленном, у которого больное, с железным осколком сердце, и теперь оно захлебывается от перепада атмосферного давления, свалив Олега с помутневшим сознанием в пустом номере отеля. Без ухода. Без присмотра. Неужели ее здоровое сердце не подсказало ей, что друг, которым она совсем недавно дорожила, попал в беду?
В этот момент я ее презирала. И ей передалось мое состояние. Нет, она не повернула к отелю. А подрулила к синему почтовому ящику на углу, остановилась и, не вылезая из машины, в своей книжке заполнила чек на имя Олега. Вывела прописью двести долларов, но, подумав, оторвала этот чек и смяла в кулаке. На другом она проставила: триста долларов. Положила в конверт, надписала адрес отеля и, выскочив на тротуар, бросила в щель почтового ящика.
Поделилась подарком дедушки Сола.
Я с облегчением перевела дух. Вот такой я ее люблю! А если б она еще отважилась заглянуть к Олегу на прощанье, я бы не знаю что сделала от радости.
К сожалению, этот чек пришел к Олегу, когда он уже в нем не нуждался. Конверт вскрыли чужие руки.
Ураган «Пегги» прошел над Нью-Йорком точно в предсказанное метеорологами время. Прошел, в основном, стороной, лишь краем задев город. Но и этого было достаточно, чтоб целые районы лишились электричества из-за порванных проводов и чтоб на улицах валялись стволы поваленных деревьев и громоздились навалом обломанные сучья. Во многих домах выбило стекла. Кое-где даже сорвало крыши.
Сразу после урагана на город обрушился жестокий ливень. С неба хлынул потоп. Словно стараясь смыть в океан этот огромный и неуютный город.
Материальным ущербом, нанесенным городу, займется статистика. А главный удар урагана, задолго до его прихода, приняли на себя пожилые люди, сердечные больные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117