Оксфордский университет, в который я поступила в 1917 году, представлял собой лишь тень прежнего великолепия. Количество его обитателей составляло десятую часть от их числа в 1914 году до войны и было в несколько раз меньше, чем после эпидемии «черной смерти».
Малочисленные бледные, отмеченные ранами войны, изнуренные преподаватели в черных мантиях да считанные студенты, включая меня, – вот и все, кто составлял население студенческого городка.
Я много ожидала от университета и, признаться, не обманулась в своих ожиданиях. Я нашла учителей, как велел мне Холмс, даже до того, как из Франции вернулись уцелевшие преподаватели-мужчины, оставив там многих товарищей. Я узнала женщин и мужчин, которых не пугали моя гордость, острый ум, которые бросали мне вызов и состязались со мной. Некоторые из них превосходили даже Холмса в способности давать краткие и точные оценки. Я, к своему удивлению, обнаружила, что не скучаю по Холмсу, а тот факт, что тетя была далеко от меня, немного смягчал мое раздражение правилами поведения (чтобы уйти на прогулку, необходимо было спрашивать разрешение; в каждой общей вечеринке требовалось присутствие не менее двух женщин; общие вечеринки в кафе позволялись только с двух до пяти тридцати пополудни, а если позже, то только с разрешения, и т.д. и т.п.). Многие девушки находили эти правила возмутительными. Я была менее критична, вероятно, потому, что достигла большего проворства в преодолевании за короткое время заборов и перемещении с крыш в верхние окна зданий.
Единственное, на что я не рассчитывала в университете, так это на веселье. Я знала, что Оксфорд – всего лишь маленький городишко, состоящий из грязных каменных зданий, переполненных ранеными солдатами. В университете было несколько студентов-выпускников, несколько преподавателей пенсионного возраста и несколько мужчин, отправленных с фронта по болезни или вследствие ранений и контузий. Пища была скудной и однообразной, отопление нерегулярное, всюду постоянно ощущалось присутствие войны, поэтому нам часто приходилось отрываться от учебы.
Как-то утром в один из первых моих дней в Оксфорде я сидела в комнате, пытаясь починить книжную полку, которая только что обрушилась под тяжестью книг, когда в дверь постучали.
– Войдите, – сказала я.
– Извините, – начал голос, затем более уверенно: – Извините, с вами все в порядке?
Я надвинула очки на нос, отбросила волосы с лица и встретилась взглядом с леди Вероникой Биконсфилд, одетой в ужасно безвкусное желто-зеленое шелковое платье, которое абсолютно не сочеталось с цветом ее лица.
– В порядке? Конечно. А, книги. Нет, они не упали на меня, я просто лежу на них. У вас случайно нет такой штуки, как отвертка?
– Нет, не думаю.
– Ну и ладно. Может, у швейцара есть. Вы кого-то искали?
– Вас.
– Тогда вы меня нашли.
– Петруччо, – сказала она и остановилась, ожидая чего-то.
Я села на пятки среди обломков в изумлении, но быстро нашлась:
– Давай, поцелуй меня, Кэт. Ну как?
Она захлопала в ладоши и воскликнула:
– Да, так и есть. Голос, рост. Она даже знает текст! Можете сыграть это в комедии?
– Я, э-э...
– Конечно, мы не будем швыряться настоящей пищей в сцене, где Кэт кидает ее в слуг. Это ведь не очень приятно.
– Могу ли я спросить...
– О, извините, как глупо с моей стороны. Вероника Биконсфилд. Зовите меня Ронни.
– Мэри Рассел.
– Да, я знаю. Сегодня вечером, Мэри, в девять часов в моей комнате. Первое представление за две недели.
– Но я... – запротестовала я, но она уже исчезла.
Я просто не осознала всей степени невозможности отказаться от участия в затее Ронни Биконсфилд. В тот вечер я была у нее в комнате вместе с десятком других участников, а спустя три недели мы поставили «Укрощение строптивой», и не думаю, что в этом строгом учебном заведении когда-нибудь звучали такие взрывы смеха. Потом у нас появилось несколько мужчин, и меня освободили от исполнения роли Петруччо.
Но, как бы то ни было, я продолжала участвовать в этом забавном драматическом кружке, поскольку у меня обнаружили способности к перевоплощению, хотя я ни разу не упомянула имени Шерлока Холмса. Уж не знаю, как я, стеснительная интеллектуалка Мэри Рассел, ухитрилась стать главной героиней лучшей шутки года, но однажды в разгар летнего триместра я перевоплотилась в индийского магараджу (с тюрбаном на голове), обедая со студентами-выпускниками Балиол-колледжа. Чувство риска добавляло всему этому особую прелесть, хотя если бы нас раскусили, то наверняка бы выгнали или, в лучшем случае, оставили второй раз на тот же семестр.
Карьера Ратнакара Санжи в Оксфорде длилась весь май. Его видели в трех мужских корпусах, он участвовал в вечеринке у эстетов из Крайстчерча (где продемонстрировал изысканные манеры), его заметили на футбольном матче (где он выпил изрядное количество пива и исполнил две доселе неизвестные версии одной из хулиганских песен), и он даже выразил свое мнение в статье одной из университетских газет под заголовком «Мнение магараджи об Оксфорде». Конечно, в итоге все выплыло наружу. Впрочем, меня так и не поймали, поскольку если в паб заходил Ратнакар Санжи, то с черного хода выходила мисс Мэри Рассел. Университетские смотрители тщательно обыскивали все злачные места; несколько молодых людей, которые обедали или просто общались с Санжи, были строго предупреждены, но скандала не получилось, вероятно, потому, что никто так и не нашел женщину, которая, по слухам, играла во всем этом главную роль. Конечно, в женских корпусах были также произведены проверки. Вызывали Ронни, которую по темпераменту считали способной на такое, но когда вслед за ней по пятам вошла я, производившая впечатление тихой и начитанной, никто не принял во внимание мой рост и тот факт, что я носила очки, похожие на очки Санжи, и меня освободили от допроса.
Заговор оставил мне два последствия: несколько хороших друзей (ничто не объединяет так, как пережитая вместе опасность) и вкус свободы, который я почувствовала, приняв облик другого человека.
Все это вовсе не свидетельствует о том, что я совершенно забросила учебу. Я посещала лекции и семинары. Я проводила много времени в библиотеке Бодли, особенно до начала карьеры Санжи в мае, куда меня манили ощущение всего этого книжного богатства и даже запах книг. Оксфордские химические лаборатории были просто чудом современности по сравнению с оборудованием Холмса. Они освещались электрическими лампами, в них были радиаторы центрального отопления и даже – чудо из чудес – кран с водопроводной водой. Рукомойник в углу моей комнаты сделал возможным превратить и ее в маленькую лабораторию.
Увлекательные занятия и общественные нагрузки оставляли мне мало времени на сон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80