Только слова другого не дал ведь Господь нам,
Да и это священно. Оно веселей,
Чем «ваджайна», что сумрачно дышит санскритом…
…Но пизда родилась ведь из птичьего крика
И из звона мочи по древесной коре,
Так из пены и крови взошла Афродита:
Родилась и зажмурилась на соленой, кипрейской заре.
В этом слове есть бездна, и мзда, и, конечно же, «да»,
И падение шарика с башни Пизанской,
В этом слове как будто идут поезда
И курчавится Пушкин в дохе партизанской.
Все равно это слово звучит как-то жестко,
Недостаточно нежно и влажно… Ну что ж,
Наш язык не старик, он пока что подросток,
И он новое слово когда-нибудь нам принесет.
Это будет огромнейший праздник. На улицах русских
Будут флаги, салюты и радостный крик.
Для того, чтоб ласкать наших девушек узких,
Да, для этого дан нам наш русский язык!
А девчонкам он дан, чтоб лизать белый мед,
Чтобы вспенивать нежные страсти,
Чтобы истиной тайной наполненный рот
Снова пел, лепетал и лечил от напасти.
А кино на экране стрекочет, как бабочка,
О стекло наших душ ударяясь и длясь.
И тени смеются, танцуют и падают.
И тени теней убегают, двоясь.
Два солнца над нашей безмолвной планетой,
Два солнца, и мы их лучами согреты!
Согреты, согреты, как пальчики Греты,
Как летние воды прогулочной Леты.
Одиннадцать приближались. Десять — с катушками и тросами. И в центре — доктор с кровью на лице, без катушки, без троса. Светлое веселье их глаз казалось образует лучи. Лучи скользили по тросам.
— Кто это? Неужели снова люди? Второй встречи с настоящими людьми я не вынесу… — прошептал Дунаев.
— Это не люди, сынок, — послышался у него за спиной знакомый голос.
Парторг быстро обернулся. На ржавой кабине грузовичка сидел Поручик. Он был в ватнике, в грязных сапогах, облепленных землей. Поодаль, на остове кузова, отброшенного взрывом, сидел Бессмертный в больничной пижаме и сером больничном халате, наброшенном на плечи. Оба внимательно смотрели на Дунаева.
— Это не люди, Дунаев, — подтвердил Бессмертный, — Это боги.
— Да, сынок, это боги, — кивнул Поручик. — Сегодня ты боролся с богом всю ночь. С одним из богов. Как видишь, он не причинил тебе вреда. Ты цел. Его же ты поцарапал. Ты оцарапал небеса, Дунаев. Но они не в обиде. Небеса не обижаются, не сводят счеты, их не замутняет человеческий гнев. Так что ты не ссы, парень. — Поручик по-дружески подмигнул парторгу.
— И что же мне теперь делать? — спросил Дунаев.
— Твое обучение переходит на новый уровень, — произнес Бессмертный. — Можешь считать, что закончил школу — и младшие и средние классы. Ты теперь поступил в высшее учебное заведение. В таких заведениях учителей уже не называются учителями. Их именуют профессорами. Вот твой профессор теперь. — Бессмертный показал длинным костлявым пальцем на Арзамасова. — У него и диплом есть.
— Как? А разве он не враг? — оторопело спросил Дунаев.
— Враг, — кивнул Поручик и прищурился. — Враг — и гораздо более страшный, чем ты можешь представить. Это настоящий Убийца В Белом Халате. Во всяком случае, так его называли во времена Гаруна аль-Рашида. Ты его силу почти не почувствовал — он с тобой просто игрался, как с кутенком. Вот разве что он уничтожил твой Сувенир. Теперь у тебя будут возникать серьезные проблемы с памятью. Тебя лишили хвоста, ослик. Хвоста, который связывал тебя с прошлым. Твой новый профессор когда-то практиковал как акушер — ему ли не знать, как перерезать пуповину? Но не бойся, станешь забывать — тебе напомнят. А про врагов мы тебе и раньше втолковывали — враги они только с одной стороны, в Играх. А за пределами Игр они — не враги. Поэтому пока к одному из врагов в обучение не поступишь — до Источников Игр не доберешься. Тебе бы до Источников Игр добраться и перекрыть их, понял? Тогда Игры иссякнут, и мир излечится. Пора отпустить вещи на свободу, не так ли? Вот только срастется ли у тебя такое дело? Ляжет ли фишка? Ой, не знаю. Ну, как бы там ни было, войну свою выиграешь. До Берлина дойдешь, а может, и дальше. К чужим учиться ступай, потому что война на чужую землю уходит. Там другие дела, другие боги. Поработай у них подмастерьем — наука попусту не провалится. Авось уйдет себе в говно и в сопли, мы потом огородики удобрять будем. Добрее надо быть, Володя. Все для жизни делается, а не для дохлых пауков, — неожиданно заключил Поручик и ласково погрозил Дунаеву пальцем.
— От себя скажу… — добавил Бессмертный, почесывая узкий подбородок. — Я, в принципе, человек скупой и в душе считаю себя собирателем редких предметов. Я был вашим учителем, Владимир Петрович, пока у вас имелся Сувенир. Надеялся, что вы мне его подарите в благодарность за науку. Но Профессор уничтожил Сувенир. Теперь вы как судно без якоря. Прощайте, Дунаев. Отныне вы поступаете в распоряжение богов Запада.
— Спасибо, товарищ Бессмертный, за науку, — сказал Дунаев. — Желаю вам приятной вечности.
— И я вам того же. А теперь смотрите.
Бессмертный указал на одиннадцать фигур. Арзамасов обогнал остальных и уже стоял на краю воронки, глядя на Дунаева. Глаза его светились весельем. Струйка крови от вырезанного на лбу креста запеклась на щеке. Дунаев смотрел на него с другой стороны воронки.
— Ну что же, здравствуй, новый учитель, — наконец произнес он. — Как мне называть тебя?
— Называйте меня Айболит. Я же говорил вам, что у меня было прозвище в медицинских кругах, связанное с болевыми сигналами. Я ведь начинал как анестезиолог при клинике. Кто-то из пациентов кричит «Ай, болит…» или «Ой, болит…», тут же я бегу к нему с инъекцией. Так облегчал страдания. Коллеги вот и дали мне это детское прозвище. Я не в претензии, сжился с этой кличкой. А, гляжу, у вас мой скальпель. Сделайте милость, бросьте его мне.
Дунаев оглянулся — ни Поручика, ни Бессмертного за ним больше не было. Они исчезли. Он бросил скальпель — тот серебряной рыбкой описал дугу над воронкой и был пойман рукой врача. Айболит улыбнулся.
— Спасибо. Вы очень любезны. Вы разукрасили мне физиономию. С вами играть — как с котенком, который еще не научился прятать когти. Хоть называй вас Царапкой. Но теперь мой ход. Я все еще вижу на вашей руке перчатку. Значит, желаете продолжить поединок? Извольте. — С этими словами Айболит достал из внутреннего кармана халата большой ветеринарный шприц, каким делают уколы быкам или свиньям. Он попробовал иглу пальцем, затем посмотрел шприц на просвет — тот был полон прозрачной жидкостью. Затем Айболит метнул шприц в Дунаева — игла вонзилась прямо в пупок. От внезапной боли парторг согнулся, вытаращил глаза и заорал: «А-а-а-а-а!..» Он даже не мог выговорить ни одного слова.
— Больно, голубчик? — участливо спросил доктор. — Сейчас полегчает.
Он снял с ноги ботинок и метнул в Дунаева — ботинок сильно ударил по поршню шприца, вдавив его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160