Здесь они ее почти заслонили, остались только эти куски… — сказал Дунаев полупьяно. — Но почему они все ходят так странно по краям этой пустоты? Охраняют, что ли?
Кое-где румыны двигались по краям белых кусков на конях, кое-где даже на телегах. Двигались равномерными вереницами, так что создавалось впечатление, что это расстелены на земле огромные платки, обшитые по краям движущимся орнаментом.
— Как же здесь жить, в этой пустоте? — спросил Дунаев.
— Прыгать надо. Ты прыгать умеешь? — ответил доктор.
У парторга слегка закружилась голова. Показалось, он снова проваливается в сон про Боголюбово-Разбойное.
— Как это… прыгать? — спросил он.
— Напружинить и прыгнуть — вот как. Белая пустота — она отпружинивает хорошо.
С этими словами доктор достал из чемоданчика четыре металлические пружины, похожие отчасти на диванные. Сверху на пружинах было укреплено нечто вроде больших сандалий с ремешками, — сделано так, чтобы в них можно было вставить ногу прямо в сапоге.
Доктор так и сделал, быстро нацепил на ноги пружины и кивком указал Дунаеву поступить так же. Дунаев надел пружины, затянул ремешки. Попробовал сделать шаг — и тут же его подбросило в небо. С изумленным криком он приземлился уже за пределами поместья, на дороге, возле горящего мотоцикла с коляской. Раненый немец, лежащий на обочине, вытаращился на него и побелевшими губами пролепетал: «О, майн Готт!»
Дунаев включил невидимость и дальше запрыгал уже невидимый, чтобы не пугать людей, и так измученных ужасами войны. Следующий прыжок перенес его уже за город, и он приземлился в середину белоснежного квадрата, по краям которого равномерно шагали загадочные румыны. И тут его так подбросило, так отпружинила «белая пустота», что дыхание перехватило! Высоко в небе его нагнал Айболит — вытаращенный, хохочущий, с белым пламенем седых волос на голове.
— Эх, пружинит, как отбрасывает! — крикнул он. — На Славу!..
— Слава! — раздался из глубины неба мальчишеский вопль. — Слава, товарищи!
Они увидели, что их нагоняет Максимка, прыгающий на таких же точно пружинах. За ним скакали Радный и Джерри. Джерри был совершенно нагой, мокрый с головы до пят и со свистом рассекал воздух граблями, улюлюкая и визжа. Радный в ожерелье из черепов, с почерневшим от скачки лицом, размахивал веслом и молчал. Но так громко скрипел зубами, что казалось — режут стекло. Глаза его светились желтым светом, отбрасывающим два луча в ночи.
Упоение ночной скачки охватило Дунаева. Раз — и уносились в зелено-черное небо! Два — и приземлялись на белый квадрат из прямоугольной пустоты, огороженной румынскими фигурами. Три — и взлетали еще выше, до самой полной луны… и так неслись вперед сквозь свист и скрежет ветра, сопровождаемые боевым визгом товарищей.
В мозгу Дунаева прозвучала радиосводка Совинформбюро:
в Бухаресте, столице Румынии, вспыхнуло восстание. Ебаный Ион Антонеску свергнут. Власть принял румынский король Михай. Румыния разорвала союзный договор с Германией и вышла из войны. Красная армия вошла в румынскую столицу, приветствуемая многотысячными толпами жителей освобожденного Бухареста.
Далеко от темной земли, где лежало поле, леса, города и реки, поднялся тихий и рассыпчатый крик «Ура!».
«Ура!» — орали озера и перелески, люди спящие и бодрствующие, дороги и домики, и даже убитые немцы шептали «Ура!». Что-то стало взлетать от земли, и проноситься в лунном свете, и падать обратно. Тысячи и десятки тысяч темных растрепанных предметов взлетали в воздух. Дунаев понял — это цветы.
Пять фигурок неслись на пружинах, среди взлетающих и падающих цветов, словно бы вырезанных из черной бумаги на фоне лунного неба. Неслись, обратив дикие лица к полной луне. Впереди исступленно прыгал Айболит, и казалось, это уже не доктор, а бешеное кенгуру в белом халате с седым хохолком на голове. Они неслись к границе Венгрии, где пока что еще царствовал ебаный Хорти. И душа Дунаева пела, охала и ухала, в ритме скачков, взлетов и приземлений.
глава 34. Венгрия
Миллионам внимающих толп
Мы читаем историю битвы.
Но не людям! Не людям, которых действительно нет.
И не к людям Дунаев свои обращает молитвы —
От Снегурочки спящей он свой получает совет.
Нескончаемый медленный лес протянулся в окраинах диких,
Он заслушался стоя, не смея стряхнуть снегиря,
Превратившийся в слух до последней своей земляники.
И до станции дальней, где светятся два фонаря.
Мириады пылинок, лежащих везде где попало,
И хрустящий песок, и листва, и круги на воде,
Подоконники, мухи, подвалы, и кол, и мочало
Завороженно встали, человечьей внимая судьбе.
Несчислимому ведому всех свояков мы читаем:
Все, считай, свояки — и грибы, и осенняя грязь!
И застыла вся публика, явно того ожидая,
Как герой повергает врагов, грохоча и смеясь.
Подавай им кино! Подавай им великую бойню!
Но героя внезапно уносит поток вещих снов.
То герой — не герой, то он зельем каким-то опоен,
То бежит, то дрожит от бессвязных магических слов.
И тогда все углы заворочались недоуменно,
Приподнялась листва, и пожала плечами трава:
«Где здесь славная битва? Где яростный бой раскаленный?
Где тут подвиг отважный? И где здесь людская беда?»
Повороты видны, коридоры и комнаты ваты —
Те дешевые комнатки, плюшем обитые встарь.
Пенопласт раскрошился. Лежит паралон сыроватый,
И как будто бы гулко порой забубнит пономарь.
Эй, казачество дней! И веселые тени предместья!
Натянуть повода! Вот лекарство в назначенный час!
Вот вам битва веществ! Окисление вместо предвестья.
Огорчение взрывов. Засолка погон на плечах!
И тогда белый клин журавлей полетит, соревнуясь,
Белым временем став, бесконечным и ясным всегда.
Снизу блещет война, сверху небо лежит, не волнуясь.
А вокруг беготня — все оттуда бежит в никуда!
«Хорошо! Наконец-то, блядь, вышли на оперативный простор! Теперь нас не остановить! Сейчас с ходу вломимся в Венгрию!» — так упоенно думал парторг, несясь на пружинах. Впрочем, он знал, что Венгрию нацисты превратили в мощный бастион, что там сосредоточены огромные силы врага. Догадывался, что бой за Венгрию не будет легким. Но к тому, что их ожидало, парторг оказался неподготовлен. Хотя он вроде уже был вообще ко всему готов, все воспринимал как должное, но есть вещи, которые в любой, даже самой задубевшей и залихватской душе могут без труда отыскать нежное и неожиданное место: так герой находит на брюхе дракона выпавшую чешуйку и в это случайное оконце всаживает свой кинжал.
Они неслись к венгерской границе, и вдруг он увидел, что там, где эта граница проходит, пологий ландшафт словно бы сломан и дальше земля поставлена стоймя, словно пол комнаты там кончался и начиналась стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160
Кое-где румыны двигались по краям белых кусков на конях, кое-где даже на телегах. Двигались равномерными вереницами, так что создавалось впечатление, что это расстелены на земле огромные платки, обшитые по краям движущимся орнаментом.
— Как же здесь жить, в этой пустоте? — спросил Дунаев.
— Прыгать надо. Ты прыгать умеешь? — ответил доктор.
У парторга слегка закружилась голова. Показалось, он снова проваливается в сон про Боголюбово-Разбойное.
— Как это… прыгать? — спросил он.
— Напружинить и прыгнуть — вот как. Белая пустота — она отпружинивает хорошо.
С этими словами доктор достал из чемоданчика четыре металлические пружины, похожие отчасти на диванные. Сверху на пружинах было укреплено нечто вроде больших сандалий с ремешками, — сделано так, чтобы в них можно было вставить ногу прямо в сапоге.
Доктор так и сделал, быстро нацепил на ноги пружины и кивком указал Дунаеву поступить так же. Дунаев надел пружины, затянул ремешки. Попробовал сделать шаг — и тут же его подбросило в небо. С изумленным криком он приземлился уже за пределами поместья, на дороге, возле горящего мотоцикла с коляской. Раненый немец, лежащий на обочине, вытаращился на него и побелевшими губами пролепетал: «О, майн Готт!»
Дунаев включил невидимость и дальше запрыгал уже невидимый, чтобы не пугать людей, и так измученных ужасами войны. Следующий прыжок перенес его уже за город, и он приземлился в середину белоснежного квадрата, по краям которого равномерно шагали загадочные румыны. И тут его так подбросило, так отпружинила «белая пустота», что дыхание перехватило! Высоко в небе его нагнал Айболит — вытаращенный, хохочущий, с белым пламенем седых волос на голове.
— Эх, пружинит, как отбрасывает! — крикнул он. — На Славу!..
— Слава! — раздался из глубины неба мальчишеский вопль. — Слава, товарищи!
Они увидели, что их нагоняет Максимка, прыгающий на таких же точно пружинах. За ним скакали Радный и Джерри. Джерри был совершенно нагой, мокрый с головы до пят и со свистом рассекал воздух граблями, улюлюкая и визжа. Радный в ожерелье из черепов, с почерневшим от скачки лицом, размахивал веслом и молчал. Но так громко скрипел зубами, что казалось — режут стекло. Глаза его светились желтым светом, отбрасывающим два луча в ночи.
Упоение ночной скачки охватило Дунаева. Раз — и уносились в зелено-черное небо! Два — и приземлялись на белый квадрат из прямоугольной пустоты, огороженной румынскими фигурами. Три — и взлетали еще выше, до самой полной луны… и так неслись вперед сквозь свист и скрежет ветра, сопровождаемые боевым визгом товарищей.
В мозгу Дунаева прозвучала радиосводка Совинформбюро:
в Бухаресте, столице Румынии, вспыхнуло восстание. Ебаный Ион Антонеску свергнут. Власть принял румынский король Михай. Румыния разорвала союзный договор с Германией и вышла из войны. Красная армия вошла в румынскую столицу, приветствуемая многотысячными толпами жителей освобожденного Бухареста.
Далеко от темной земли, где лежало поле, леса, города и реки, поднялся тихий и рассыпчатый крик «Ура!».
«Ура!» — орали озера и перелески, люди спящие и бодрствующие, дороги и домики, и даже убитые немцы шептали «Ура!». Что-то стало взлетать от земли, и проноситься в лунном свете, и падать обратно. Тысячи и десятки тысяч темных растрепанных предметов взлетали в воздух. Дунаев понял — это цветы.
Пять фигурок неслись на пружинах, среди взлетающих и падающих цветов, словно бы вырезанных из черной бумаги на фоне лунного неба. Неслись, обратив дикие лица к полной луне. Впереди исступленно прыгал Айболит, и казалось, это уже не доктор, а бешеное кенгуру в белом халате с седым хохолком на голове. Они неслись к границе Венгрии, где пока что еще царствовал ебаный Хорти. И душа Дунаева пела, охала и ухала, в ритме скачков, взлетов и приземлений.
глава 34. Венгрия
Миллионам внимающих толп
Мы читаем историю битвы.
Но не людям! Не людям, которых действительно нет.
И не к людям Дунаев свои обращает молитвы —
От Снегурочки спящей он свой получает совет.
Нескончаемый медленный лес протянулся в окраинах диких,
Он заслушался стоя, не смея стряхнуть снегиря,
Превратившийся в слух до последней своей земляники.
И до станции дальней, где светятся два фонаря.
Мириады пылинок, лежащих везде где попало,
И хрустящий песок, и листва, и круги на воде,
Подоконники, мухи, подвалы, и кол, и мочало
Завороженно встали, человечьей внимая судьбе.
Несчислимому ведому всех свояков мы читаем:
Все, считай, свояки — и грибы, и осенняя грязь!
И застыла вся публика, явно того ожидая,
Как герой повергает врагов, грохоча и смеясь.
Подавай им кино! Подавай им великую бойню!
Но героя внезапно уносит поток вещих снов.
То герой — не герой, то он зельем каким-то опоен,
То бежит, то дрожит от бессвязных магических слов.
И тогда все углы заворочались недоуменно,
Приподнялась листва, и пожала плечами трава:
«Где здесь славная битва? Где яростный бой раскаленный?
Где тут подвиг отважный? И где здесь людская беда?»
Повороты видны, коридоры и комнаты ваты —
Те дешевые комнатки, плюшем обитые встарь.
Пенопласт раскрошился. Лежит паралон сыроватый,
И как будто бы гулко порой забубнит пономарь.
Эй, казачество дней! И веселые тени предместья!
Натянуть повода! Вот лекарство в назначенный час!
Вот вам битва веществ! Окисление вместо предвестья.
Огорчение взрывов. Засолка погон на плечах!
И тогда белый клин журавлей полетит, соревнуясь,
Белым временем став, бесконечным и ясным всегда.
Снизу блещет война, сверху небо лежит, не волнуясь.
А вокруг беготня — все оттуда бежит в никуда!
«Хорошо! Наконец-то, блядь, вышли на оперативный простор! Теперь нас не остановить! Сейчас с ходу вломимся в Венгрию!» — так упоенно думал парторг, несясь на пружинах. Впрочем, он знал, что Венгрию нацисты превратили в мощный бастион, что там сосредоточены огромные силы врага. Догадывался, что бой за Венгрию не будет легким. Но к тому, что их ожидало, парторг оказался неподготовлен. Хотя он вроде уже был вообще ко всему готов, все воспринимал как должное, но есть вещи, которые в любой, даже самой задубевшей и залихватской душе могут без труда отыскать нежное и неожиданное место: так герой находит на брюхе дракона выпавшую чешуйку и в это случайное оконце всаживает свой кинжал.
Они неслись к венгерской границе, и вдруг он увидел, что там, где эта граница проходит, пологий ландшафт словно бы сломан и дальше земля поставлена стоймя, словно пол комнаты там кончался и начиналась стена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160