– Точно, – кивнул он, осторожно укладывая ее. – Моя машина.
– Н… раздета, – пробормотала она, и он долго соображал, что бы это могло значить, пока не догадался, что она не раздета, потому что больничную рубашку он не собирался снимать. Звать экономку? Попросить ее раздеть Ник и переодеть во что-то на ночь. Думая об этом, он спускал с ее плеч рубашку, затем ненадолго застрял, возясь с застежкой лифчика. Он был поражен совершенством ее тела, небольшими округлостями грудей, изысканным контрастом бледно-золотистой кожи и абрикосового тона сосков. Плечи у нее были гладкие как шелк.
Бросив рубашку на ковер, он не удержался и метнул вороватый взгляд на кружевной треугольничек между бедрами, после чего уложил ее на подушку и накрыл шелковым одеялом. Подождав немного и убедившись, что она заснула, он поцеловал ее в слегка приоткрытые губы и поднялся. Быстро раздевшись, он натянул штаны и пижаму из почтения к своей гостье и отправился в гардеробную, выключив свет и оставив дверь приоткрытой. Лег на диван, но не смог. Он все прислушивался и прислушивался. Промаявшись без сна полночи, он услышал ее голос. Она сидела на постели, все еще явно под действием лекарства, и жаловалась на боль в лодыжке. Он дал ей одну таблетку и принес стакан воды. Она слизнула таблетку с его ладони, и его словно током ударило. Он почувствовал острое желание и обругал себя. Ник выпила глоток воды, вздохнула и откинулась на подушку. Он наклонился и поцеловал ее в губы.
– Спокойной ночи, киска, – прошептал он.
– Останься со мной.
– Ник, Ник, ты словно пьяная…
– Останься. – Она обвила его руками за шею.
– Не могу, сердце мое.
Она заснула у него в руках, обдавая его теплым дыханием. Он долго смотрел на нее, потом разжал ее руки, откинул одеяло и лег рядом. Она со вздохом свернулась у него в объятиях, и он прижал ее к себе, стараясь не прикасаться к лодыжке и не выдавать своего возбуждения.
«Что за пытка! – подумал он. – Сущий ад». Ему уже не заснуть сегодня, но он позаботится о Николь. Он будет держать ее в своих объятиях, охранять, успокаивать, если она проснется…
Александр вздохнул, закрыл глаза и подложил ладонь ей под голову. Она вздохнула и удобней пристроилась у него на плече.
Он провалился в глубокий сон.
7
Лодыжка болит.
Ник замычала и прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Ужасно больно, хотя не так, как в семь лет, когда Рикки Кроу сказал ей, что девчонкам слабо перемахнуть на тарзанке через речку Крик, а она сказала, что он ни фига не понимает в девчонках, только она не удержала канат и грохнулась на мель, и, мама родная, как она приложилась тогда! А когда доктор Бергман спросил, как она умудрилась сломать ногу, она сказала, что все это из-за Рикки Кроу и что она отмутузит его, как только снимут гипс. А потом доктор дал ей что-то, и она полетела. Просто закрыла глаза и полетела.
– Ник, ты меня слышишь?
– Ммм.
Как славно. Доктор Бергман взял ее на руки, и ей стало так хорошо.
– Ник?
– А? Что? – со вздохом пробормотала она. – Я летаю.
– Я знаю, киска. Знаю. Как нога?
Ник зевнула.
– Лед снял отек, слава Богу. Прости, что ничего более существенного дать не могу. У тебя реакция на кодеин… Ник?
Лед. Лед на лодыжке. Все тело горит. Ей тепло. Хорошо и тепло…
– Хорошо.
– Вот и отлично. Умная девочка. Лежи на моем плече.
Славное плечо. Крепкое и надежное. Ник нахмурилась. Странно. Больно приятный запах от доктора Бергмана. Обычно от него пахнет камфарными шариками и, как их называет мама, старинными пряностями…
– Ник?
И голос не похож на доктора Бергмана. Низкий. Чуть хрипловатый. И… очень сексуальный.
– Открой глаза.
Зачем? Ей и так хорошо. Кайфово.
– Еще ночь?
– Да, милая. Еще ночь.
Она вздохнула. Потерлась о щетину доктора и, прижавшись к нему, снова впала в забытье.
Она летала и летала… Над ухом жужжал чей-то голос:
– Ник, ты проснулась? Лодыжка болит?
Болит? Вроде нет. Она покачала головой и устроилась удобней.
– Пить, – прошептала она.
– Сядь. Вот так. Хорошо. Пей.
Она сделала глоток. Вода холодная. Какое наслаждение. В комнату просачивался утренний свет, но ей не хотелось вставать. Еще рано.
– Еще рано, – пробормотала она.
– Ну и спи, gataki.
– Что ты делаешь, Ник?
Но он прекрасно знал, что она делает.
Она обняла его за шею, прижалась к нему и одарила лучезарной улыбкой.
– Александр?
Он кивнул, боясь произнести хоть слово.
– Александр, – прошептала она. – Так ты не доктор Бергман?
Он едва не рассмеялся, но вовремя спохватился.
– Доктор Бергман. Камфарные шарики. Пятнышки на руке. Старинные пряности.
– Нет, – подтвердил он. – Я не доктор Бергман.
– Понятно. – Она провела пальцем по его щеке. – Как я рада.
Александр взял ее руку, поцеловал ладонь и каждый палец. Он не доктор Бергман. Это как пить дать. Но и не святой. Лучше бы от греха подальше вернуться в гардеробную. Любой порядочный человек поступил бы так.
– Ты Александр, – шептала она, – и от тебя так здорово пахнет.
Он замычал. Тело его стало как из камня. Он обхватил ее за талию, пытаясь отстраниться.
– Радость моя, раз тебе лучше, я пойду…
Ее теплые губы коснулись его губ. Он больше не сопротивлялся и поцеловал её.
– Ник.
Он снова подумал об этом нелепом имени и о том, как сладко оно теперь звучит для него. Нежное, милое имя, как ее поцелуй. Оно вылитое она. Оно принадлежит ей, а она ему. Она будет его.
– Радость моя, ты понимаешь, что делаешь?
Вместо ответа сладкое посапывание. Александр улыбнулся. Его красавица Ник, заторчавшая от лекарств. Ник, заснула в самый щекотливый момент – оно и к лучшему. Он со вздохом прижал ее к себе. Будет она что-нибудь помнить завтра? Или возненавидит его? Захочет ли его? А если со сном все улетучится, что он будет делать?
Она положила на него здоровую ногу. Александр почувствовал, как на лбу выступили капельки пота. Он досчитал до десяти по-гречески, по-английски, на всех известных ему языках. Затем с превеликой осторожностью перевернул ее на спину, поцеловал, выбрался из постели и на цыпочках удалился.
Ник открыла глаза. Комната была залита светом. Ее мучила жажда, голова раскалывалась, нога болела так, будто на ней всю ночь воду возили.
Еще бы. Дождь. Тротуар. Больница. А что потом? Она нахмурилась. Дальше провал. Смутный образ. Может, пара. Александр несет ее в машину. Александр несет ее в дом. На периферии сознания еще какие-то смутные видения. Ночь. Эта кровать. И крепкое горячее тело прижимается к ней.
Что за безумные сны? И что она делает в этой комнате? Она присела, откинувшись на подушки, запустила пальцы в волосы. Из окна разгоряченное голое тело овеял ветерок.
Голая? Она никогда не спит голой. Всегда в чем-нибудь. Обычно в тенниске или в хлопковой ночной рубашке, а сейчас на ней ничего, кроме трусиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37