Оставив сумочку на крыльце, натянула перчатки, опустилась на корточки и взяла в руки рыхлитель.
— О чем ты хотел со мной поговорить?
Гард не ответил. Казалось, чего проще — задать не дававшие ему покоя вопросы: почему ушла от мужа, что с ним происходит, в самом ли деле он болен, почему Алан не может поговорить с ним по телефону дома и так далее и тому подобное.
Но слова не шли с языка. Не хотелось, чтобы она опять вздрагивала как от удара, когда он интересовался слишком личными вещами. Боялся снова увидеть в ее глазах затравленное выражение. Опасался, что после этих расспросов она опять замкнется в себе.
— Потом поговорим, — выдавил он из себя наконец.
Мэйбл удивилась, но ничего не сказала и вновь принялась за работу. Говорили они мало, немного о сыне, но больше о пустяках, как если бы были почти незнакомы. Раньше они никогда не вели так называемую светскую беседу, подумал Гард. И тут же с радостью вспомнил: с самого первого дня общаться им было легко и просто. Никогда и в голову не приходило разговаривать, например, о погоде, как сейчас.
— Пойду принесу что-нибудь попить, — сказала хозяйка, когда они в который раз коснулись темы жары. — Что ты хочешь, холодный чай со льдом или лимонад с содовой?
— Чай, пожалуйста.
Она бросила перчатки на раскаленную от солнца землю и вошла в дом. Усевшись под пальмой на пожелтевшую траву, Гард стянул футболку и вытер ею лицо. Ткань была какого-то голубого цвета, а теперь выцветшая и щедро заляпанная белой краской. На плече зияла дыра, карман вот-вот оторвется.
Остальная одежда тоже оставляла желать лучшего. Джинсы от частой стирки стали почти белыми, а на коленях совсем протерлись. Они тоже, как футболка и старенькие кеды, были заляпаны краской. Видок тот еще! И зачем он, офицер, поехал сюда после работы со своими шпанятами, не переодевшись? В самый раз было принять приглашение Мэйбл и предстать перед ее бывшими свекром и свекровью во всей красе, ухмыльнулся Гард. Хорошо, что не попался им на глаза, иначе приказали бы прислуге вышвырнуть его за дверь.
Впрочем, ему на все наплевать. Мнение этих снобов его не интересует. А вот если Мэйбл решит, что он ей не пара, и прогонит, тогда и будет слезы лить.
Хозяйка вынесла два стакана и кувшин с холодным чаем. Поставив все это перед ним на траву, налила чай, закрыла кувшин крышкой, протянула помощнику стакан и… застыла.
Черт побери, увидела шрамы, выругался про себя Гард. Один был на груди, маленький, неровный. Пулевое ранение. А над ним другой — более гладкий, плоский, аккуратный. Работа хирурга. Начинался он от грудной клетки, опоясывал ребра и кончался на спине. Десять лет он жил с этими шрамами, почти позабыв об их существовании, пока кто-нибудь ему не напоминал, или, увидев в первый раз, преисполнялся священного ужаса, смешанного с любопытством.
— Ой, Гард… — прошептала Мэйбл и, поставив перед ним стакан, сначала слегка коснулась длинного шрама, а потом положила на него ладонь. Прикосновение ее нежных пальцев — такое невинное — заставило его вздрогнуть, потом по телу разлилось благодатное тепло, а в воображении стали возникать всякие пикантные картины.
Первым его поползновением было оттолкнуть ее руку, отказав себе в удовольствии, которого был лишен вот уже тринадцать лет. А вторым — наоборот, прижать ее пальцы к своей груди и наслаждаться их теплом как можно дольше.
Но ни того, ни другого он сделать не успел — Мэйбл, проведя пальцем по всему шраму, сама убрала руку.
— Откуда это?
— В меня стреляли. Женщина вздрогнула от ужаса.
— Я и не представляла…
Гард усмехнулся. Все ясно. Она не считала офицера из военной полиции настоящим полицейским. Наверное, думала, что они тут в бирюльки играют, и представления не имела, какому риску, какой опасности они могут подвергаться. Впрочем, что с нее взять, когда и его мать и сестры того же мнения.
— Как это произошло? — спросила Мэйбл уже более спокойным голосом. — Кто это сделал?
Ровным, бесстрастным тоном он рассказал о том, как десять лет назад предотвратил поступление на рынок крупной партии наркотиков. О тех, кто пытался совершить преступную сделку, — наркодельцах, которым уже доводилось сидеть в тюрьме и которые отнюдь не стремились опять туда попасть. И о тех, кто сумел вытащить его с того света, — врачах-хирургах. О том, как долго и мучительно приходил в себя.
Но он постеснялся рассказать, как его нашел коллега-полицейский, который после всего случившегося доложил начальству, что последними словами тяжелораненого, перед тем как он потерял сознание, были: «Скажите Мэйбл…» Не стал рассказывать и о том, как через несколько дней после операции хирург спросил его, кто такая Мэйбл. Не нужно ей знать и того, что последней мыслью, когда он решил, что все, конец, была мысль о ней. А когда понял, что остался жив, ему захотелось умереть, потому что жизнь без нее не имела никакого смысла.
— Как это, наверное, было больно и страшно, — с ужасом проговорила Мэйбл и надолго умолкла. Придя в себя от услышанного, негромко добавила: — Они же действуют пулей и ядом. Вот и тебя чуть не убили!
Гард печально покачал головой.
— Это ты, Мэйбл, чуть не убила меня… А они просто попытались завершить начатое.
Вспыхнув, женщина отвернулась и сделала попытку броситься прочь, но он оказался проворнее, преградив ей путь.
— Не уходи от меня, Мэйбл! — хриплым голосом взмолился он. — Прошу тебя, только не сейчас!
Она подняла голову, и мужчина увидел в ее глазах слезы. Стыдно за то, что натворила много лет назад? А может, жалко его? Или того, что они потеряли?
Впрочем, какое это имеет значение! Подавшись вперед, Гард коснулся губами ее щеки. Она закрыла глаза, и следующий поцелуй пришелся на ее веки. Потом на лоб, снова на щеку…
Неизбывное годами желание заставляло спешить, целовать по-настоящему, как раньше. Он сумел сдержать казавшееся неуемным влечение — хотелось насладиться каждым легким прикосновением, прежде чем погрузиться в пучину страсти.
Какой же он ласковый, с изумлением подумала Мэйбл. Впрочем, удивляться нечему. Он всегда был с ней трогательно нежен и бережен, даже когда сгорал от нетерпения. И это тоже с годами не изменилось. Поцелуи его вызывали приятную муку, руки горячо и трепетно прижимали к себе. Ей хотелось сказать, что не нужно ее так крепко держать, что она теперь от него никуда не денется. Но женщина молчала. Не в силах была произнести ни слова, пока он целует ее. Хотелось, чтобы эта сладкая пытка никогда не кончилась…
Он прошептал ее имя, и Мэйбл, не сдержав себя, сама отозвалась на звук голоса, прижавшись губами к его губам. Слегка приоткрыла рот, и язык его не замедлил себя ждать — скользнул в него желанным гостем. Женщина затрепетала. Поцелуй становился все жарче, и она застонала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— О чем ты хотел со мной поговорить?
Гард не ответил. Казалось, чего проще — задать не дававшие ему покоя вопросы: почему ушла от мужа, что с ним происходит, в самом ли деле он болен, почему Алан не может поговорить с ним по телефону дома и так далее и тому подобное.
Но слова не шли с языка. Не хотелось, чтобы она опять вздрагивала как от удара, когда он интересовался слишком личными вещами. Боялся снова увидеть в ее глазах затравленное выражение. Опасался, что после этих расспросов она опять замкнется в себе.
— Потом поговорим, — выдавил он из себя наконец.
Мэйбл удивилась, но ничего не сказала и вновь принялась за работу. Говорили они мало, немного о сыне, но больше о пустяках, как если бы были почти незнакомы. Раньше они никогда не вели так называемую светскую беседу, подумал Гард. И тут же с радостью вспомнил: с самого первого дня общаться им было легко и просто. Никогда и в голову не приходило разговаривать, например, о погоде, как сейчас.
— Пойду принесу что-нибудь попить, — сказала хозяйка, когда они в который раз коснулись темы жары. — Что ты хочешь, холодный чай со льдом или лимонад с содовой?
— Чай, пожалуйста.
Она бросила перчатки на раскаленную от солнца землю и вошла в дом. Усевшись под пальмой на пожелтевшую траву, Гард стянул футболку и вытер ею лицо. Ткань была какого-то голубого цвета, а теперь выцветшая и щедро заляпанная белой краской. На плече зияла дыра, карман вот-вот оторвется.
Остальная одежда тоже оставляла желать лучшего. Джинсы от частой стирки стали почти белыми, а на коленях совсем протерлись. Они тоже, как футболка и старенькие кеды, были заляпаны краской. Видок тот еще! И зачем он, офицер, поехал сюда после работы со своими шпанятами, не переодевшись? В самый раз было принять приглашение Мэйбл и предстать перед ее бывшими свекром и свекровью во всей красе, ухмыльнулся Гард. Хорошо, что не попался им на глаза, иначе приказали бы прислуге вышвырнуть его за дверь.
Впрочем, ему на все наплевать. Мнение этих снобов его не интересует. А вот если Мэйбл решит, что он ей не пара, и прогонит, тогда и будет слезы лить.
Хозяйка вынесла два стакана и кувшин с холодным чаем. Поставив все это перед ним на траву, налила чай, закрыла кувшин крышкой, протянула помощнику стакан и… застыла.
Черт побери, увидела шрамы, выругался про себя Гард. Один был на груди, маленький, неровный. Пулевое ранение. А над ним другой — более гладкий, плоский, аккуратный. Работа хирурга. Начинался он от грудной клетки, опоясывал ребра и кончался на спине. Десять лет он жил с этими шрамами, почти позабыв об их существовании, пока кто-нибудь ему не напоминал, или, увидев в первый раз, преисполнялся священного ужаса, смешанного с любопытством.
— Ой, Гард… — прошептала Мэйбл и, поставив перед ним стакан, сначала слегка коснулась длинного шрама, а потом положила на него ладонь. Прикосновение ее нежных пальцев — такое невинное — заставило его вздрогнуть, потом по телу разлилось благодатное тепло, а в воображении стали возникать всякие пикантные картины.
Первым его поползновением было оттолкнуть ее руку, отказав себе в удовольствии, которого был лишен вот уже тринадцать лет. А вторым — наоборот, прижать ее пальцы к своей груди и наслаждаться их теплом как можно дольше.
Но ни того, ни другого он сделать не успел — Мэйбл, проведя пальцем по всему шраму, сама убрала руку.
— Откуда это?
— В меня стреляли. Женщина вздрогнула от ужаса.
— Я и не представляла…
Гард усмехнулся. Все ясно. Она не считала офицера из военной полиции настоящим полицейским. Наверное, думала, что они тут в бирюльки играют, и представления не имела, какому риску, какой опасности они могут подвергаться. Впрочем, что с нее взять, когда и его мать и сестры того же мнения.
— Как это произошло? — спросила Мэйбл уже более спокойным голосом. — Кто это сделал?
Ровным, бесстрастным тоном он рассказал о том, как десять лет назад предотвратил поступление на рынок крупной партии наркотиков. О тех, кто пытался совершить преступную сделку, — наркодельцах, которым уже доводилось сидеть в тюрьме и которые отнюдь не стремились опять туда попасть. И о тех, кто сумел вытащить его с того света, — врачах-хирургах. О том, как долго и мучительно приходил в себя.
Но он постеснялся рассказать, как его нашел коллега-полицейский, который после всего случившегося доложил начальству, что последними словами тяжелораненого, перед тем как он потерял сознание, были: «Скажите Мэйбл…» Не стал рассказывать и о том, как через несколько дней после операции хирург спросил его, кто такая Мэйбл. Не нужно ей знать и того, что последней мыслью, когда он решил, что все, конец, была мысль о ней. А когда понял, что остался жив, ему захотелось умереть, потому что жизнь без нее не имела никакого смысла.
— Как это, наверное, было больно и страшно, — с ужасом проговорила Мэйбл и надолго умолкла. Придя в себя от услышанного, негромко добавила: — Они же действуют пулей и ядом. Вот и тебя чуть не убили!
Гард печально покачал головой.
— Это ты, Мэйбл, чуть не убила меня… А они просто попытались завершить начатое.
Вспыхнув, женщина отвернулась и сделала попытку броситься прочь, но он оказался проворнее, преградив ей путь.
— Не уходи от меня, Мэйбл! — хриплым голосом взмолился он. — Прошу тебя, только не сейчас!
Она подняла голову, и мужчина увидел в ее глазах слезы. Стыдно за то, что натворила много лет назад? А может, жалко его? Или того, что они потеряли?
Впрочем, какое это имеет значение! Подавшись вперед, Гард коснулся губами ее щеки. Она закрыла глаза, и следующий поцелуй пришелся на ее веки. Потом на лоб, снова на щеку…
Неизбывное годами желание заставляло спешить, целовать по-настоящему, как раньше. Он сумел сдержать казавшееся неуемным влечение — хотелось насладиться каждым легким прикосновением, прежде чем погрузиться в пучину страсти.
Какой же он ласковый, с изумлением подумала Мэйбл. Впрочем, удивляться нечему. Он всегда был с ней трогательно нежен и бережен, даже когда сгорал от нетерпения. И это тоже с годами не изменилось. Поцелуи его вызывали приятную муку, руки горячо и трепетно прижимали к себе. Ей хотелось сказать, что не нужно ее так крепко держать, что она теперь от него никуда не денется. Но женщина молчала. Не в силах была произнести ни слова, пока он целует ее. Хотелось, чтобы эта сладкая пытка никогда не кончилась…
Он прошептал ее имя, и Мэйбл, не сдержав себя, сама отозвалась на звук голоса, прижавшись губами к его губам. Слегка приоткрыла рот, и язык его не замедлил себя ждать — скользнул в него желанным гостем. Женщина затрепетала. Поцелуй становился все жарче, и она застонала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64