Я хотел было заговорить с ней, но не решился и тогда, когда она возвратилась, нагруженная провизией.
Вся эта импровизация с похоронами Сабины поставила меня в дурацкое положение. Генеральная уборка квартиры — кажется, они там готовятся к ремонту.
Озабоченные немногословные Плетневы, скотч-терьер, сидящий у меня взаперти.
Похоже, что нам с Сабиной самое время выходить из подполья. Накануне я видел ее лишь мельком, она сообщила, что дала показания Трикозу, что ночью было неважно с сердцем и теперь она исправно лечится.
Коля Романов вскоре возвратился и проследовал к лифту, бросив на меня горделивый взгляд. Я уже сидел в своей загородке и слушал приемник. Через короткое время спустился художник Плетнев, чтобы забрать Лизу и ребенка. Он транспортировал их домой и возвратился ко мне покурить.
— Знаете, Егор, — сказал он, — полчаса назад нам звонила соседка по тамбуру. Из двадцать седьмой. Ее квартира всю зиму пустует, а сама она обитает у матери за городом. Ну помните, студенты у нее еще снимали…
— Помню, — ответил я. — Подходящая пара. Оба в очках, тихие, как мышки.
И такие же серенькие.
— Странная женщина все-таки, — повторил Плетнев, с досадой теребя бородку. — Выезжая, эти ребята оставили нам ключи… Допустим, это в порядке вещей. Соседка дала объявление о сдаче, указав наш номер; это также было бы терпимо, потому что звонили нечасто, и по ее просьбе мы записывали адреса или телефоны звонивших.
— Так поговорите с этой вашей соседкой.
— Я ей все объяснил: и то, что у нас в семье грудной ребенок, и то, что я занят, а звонят обычно поздно… Но неделю назад она расклеила на всех ближайших остановках новое объявление, где указала, в каком именно доме сдается квартира, и вновь дала наш телефон.
— И каков же результат? — спросил я.
— А таков, — мрачно ответил художник, — что завтра к нам явится некий господин за ключами. После обеда позвонил мужчина, мы переадресовали его к хозяйке, а вот сейчас она, в свою очередь, перезвонила и сообщила, что сдала комнату очень выгодно.
— Так отдайте ключи, и дело с концом.
— Егор, нас не будет дома весь день, — сказал Плетнев. — Я завтра работаю в комбинате, а жена с Лизой и внуком уезжают к родственникам Фаины Антоновны.
— К сожалению, и мой день напоминает расписание электричек, — проговорил я виновато. — Вы уж придумайте что-нибудь. Оставьте на вахте, Анна Петровна разберется. Оставьте на своей двери записку: «Ключи от двадцать седьмой у дежурного внизу». — Вся эта чепуха, связанная с чужими проблемами, начала мне надоедать.
— Но ведь совершенно незнакомый человек! Анна Петровна не вправе…
— А разве к вам явится тот, кого вы знаете? — перебил я художника. — Андрей Павлович, к черту эту вашу соседку. Не засоряйте голову. Оставьте ключи с утра на вахте и объясните ситуацию моей сменщице… Лучше выручите меня — посидите на вахте минут пяток, я выпущу Степана пробежаться.
— Бедная женщина, — вздохнул Плетнев. — Какая все-таки нелепая смерть…
«Господи! — подумал я, направляясь к лифту. — Какая-то полоумная соседка, ключи, чужая квартира».
Знал бы милейший Плетнев, где сейчас находится Сабина! Представляю его простодушную физиономию, когда через неделю он с ней столкнется у подъезда…"
Степан уже стоял на старте. У него было превосходное настроение — он разминал косточки перед прогул кой, сладострастно потягиваясь, и плевать ему было на шумные свадьбы и проблемы Плетневых. Он был свободной личностью и, кроме того, отлично знал, что Сабина жива-здорова, несмотря ни на что.
Я не захватил с собой поводка, решив дать Степану волю. Сам возвратится, умник чертов, когда набегается. Карман моей куртки оттягивал внушительный сверток, и там находилось то, что после прогулок привлекало его больше всего на свете, — бутерброд с посредственным пошехонским сыром.
Я распахнул входную дверь, и пес рванул по ступеням, едва не сбив с ног писательницу Ани Дезье. Приземистый, короткопалый, он обладал недюжинной силой, и хоть скотчей называют «джентльменами собачьего мира», по вечерам он вел себя как засидевшийся в пабе лондонский пролетарий. Пришлось извиниться за его манеры перед бельгийской романисткой.
— Ничего особенного, — милостиво произнесла Антонина, присаживаясь на скамью рядом со мной. — В моих книгах скотч-терьеров нет, потому что я как-то не касалась шотландской истории. Вот королевские доги — другое дело… Егор, отдайте мне этого пса, я слышала, его хозяйка трагически погибла… Вам известно, что говорил Анри Дешампа о скотч-терьерах?
Я не знал, кто такой этот Дешампа, но буквально утратил дар речи от бесцеремонности Антонины.
— Он заметил как-то, — продолжала писательница, — что эта собака самой природой предназначена для людей исключительных. Тех, кто обладает врожденным обаянием, сдержанностью и уважением к чувствам других. Я и прежде интересовалась этой породой, но вы ведь в курсе, Егор, что у меня постоянно жили коты.
— Очень сожалею, — проговорил я решительно, — но Степан завещан мне. К тому же у него еще тот характер. Он более похож на диких шотландских горцев, чем вы можете представить.
— Да? — Ани Дезье томно повела плечами и поднялась. — Как-то одиноко в квартире без живой души. Ранней весной мне всегда хочется чего-то особенного.
Она ушла, поскрипывая новым кожаным пальто, а я еще раз подумал, что весеннее безумие посетило наш дом несколько раньше назначенного природой срока.
Я держал Степана в поле зрения без малейших усилий. Он никуда не удирал, а кружил у колес припаркованных машин или шастал в кустах. Единственный раз он приблизился к мусорному баку и, подняв бородатую горбоносую морду, к чему-то принюхался. Легко было сообразить, что он учуял знакомый запах — что-то из вещей своей хозяйки. Я позвал его, опасаясь, как бы у него не возникло желание забраться в контейнер или вырыть тоннель под ним.
Подкатило такси, мерцая зеленым огоньком, и остановилось напротив нашего подъезда, а мы со Степаном возвратились на пост. Скотч сразу же принялся топтаться вокруг меня, намекая на ужин. Я выглянул на улицу — там вроде бы все было спокойно — и только приготовился накормить пса, как загудел лифт. Мой Приятель резво нырнул под стул, стоящий за барьером. Позднее я долго ломал голову, откуда Степану было знать, что на лифте спускается не кто иной, как Павел Николаевич Романов.
То, что он со всем семейством покидает дом, стало ясно с первого взгляда. Павлуша имел на плече дорожную сумку внушительных размеров, был в застегнутом на все пуговицы отутюженном пальто, которое дополняли мохеровый шарф и круглая клетчатая кепочка. Пацан также выглядел по-дорожному: с рюкзаком, в куртке и вязаной шапочке и с тяжелым пакетом в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Вся эта импровизация с похоронами Сабины поставила меня в дурацкое положение. Генеральная уборка квартиры — кажется, они там готовятся к ремонту.
Озабоченные немногословные Плетневы, скотч-терьер, сидящий у меня взаперти.
Похоже, что нам с Сабиной самое время выходить из подполья. Накануне я видел ее лишь мельком, она сообщила, что дала показания Трикозу, что ночью было неважно с сердцем и теперь она исправно лечится.
Коля Романов вскоре возвратился и проследовал к лифту, бросив на меня горделивый взгляд. Я уже сидел в своей загородке и слушал приемник. Через короткое время спустился художник Плетнев, чтобы забрать Лизу и ребенка. Он транспортировал их домой и возвратился ко мне покурить.
— Знаете, Егор, — сказал он, — полчаса назад нам звонила соседка по тамбуру. Из двадцать седьмой. Ее квартира всю зиму пустует, а сама она обитает у матери за городом. Ну помните, студенты у нее еще снимали…
— Помню, — ответил я. — Подходящая пара. Оба в очках, тихие, как мышки.
И такие же серенькие.
— Странная женщина все-таки, — повторил Плетнев, с досадой теребя бородку. — Выезжая, эти ребята оставили нам ключи… Допустим, это в порядке вещей. Соседка дала объявление о сдаче, указав наш номер; это также было бы терпимо, потому что звонили нечасто, и по ее просьбе мы записывали адреса или телефоны звонивших.
— Так поговорите с этой вашей соседкой.
— Я ей все объяснил: и то, что у нас в семье грудной ребенок, и то, что я занят, а звонят обычно поздно… Но неделю назад она расклеила на всех ближайших остановках новое объявление, где указала, в каком именно доме сдается квартира, и вновь дала наш телефон.
— И каков же результат? — спросил я.
— А таков, — мрачно ответил художник, — что завтра к нам явится некий господин за ключами. После обеда позвонил мужчина, мы переадресовали его к хозяйке, а вот сейчас она, в свою очередь, перезвонила и сообщила, что сдала комнату очень выгодно.
— Так отдайте ключи, и дело с концом.
— Егор, нас не будет дома весь день, — сказал Плетнев. — Я завтра работаю в комбинате, а жена с Лизой и внуком уезжают к родственникам Фаины Антоновны.
— К сожалению, и мой день напоминает расписание электричек, — проговорил я виновато. — Вы уж придумайте что-нибудь. Оставьте на вахте, Анна Петровна разберется. Оставьте на своей двери записку: «Ключи от двадцать седьмой у дежурного внизу». — Вся эта чепуха, связанная с чужими проблемами, начала мне надоедать.
— Но ведь совершенно незнакомый человек! Анна Петровна не вправе…
— А разве к вам явится тот, кого вы знаете? — перебил я художника. — Андрей Павлович, к черту эту вашу соседку. Не засоряйте голову. Оставьте ключи с утра на вахте и объясните ситуацию моей сменщице… Лучше выручите меня — посидите на вахте минут пяток, я выпущу Степана пробежаться.
— Бедная женщина, — вздохнул Плетнев. — Какая все-таки нелепая смерть…
«Господи! — подумал я, направляясь к лифту. — Какая-то полоумная соседка, ключи, чужая квартира».
Знал бы милейший Плетнев, где сейчас находится Сабина! Представляю его простодушную физиономию, когда через неделю он с ней столкнется у подъезда…"
Степан уже стоял на старте. У него было превосходное настроение — он разминал косточки перед прогул кой, сладострастно потягиваясь, и плевать ему было на шумные свадьбы и проблемы Плетневых. Он был свободной личностью и, кроме того, отлично знал, что Сабина жива-здорова, несмотря ни на что.
Я не захватил с собой поводка, решив дать Степану волю. Сам возвратится, умник чертов, когда набегается. Карман моей куртки оттягивал внушительный сверток, и там находилось то, что после прогулок привлекало его больше всего на свете, — бутерброд с посредственным пошехонским сыром.
Я распахнул входную дверь, и пес рванул по ступеням, едва не сбив с ног писательницу Ани Дезье. Приземистый, короткопалый, он обладал недюжинной силой, и хоть скотчей называют «джентльменами собачьего мира», по вечерам он вел себя как засидевшийся в пабе лондонский пролетарий. Пришлось извиниться за его манеры перед бельгийской романисткой.
— Ничего особенного, — милостиво произнесла Антонина, присаживаясь на скамью рядом со мной. — В моих книгах скотч-терьеров нет, потому что я как-то не касалась шотландской истории. Вот королевские доги — другое дело… Егор, отдайте мне этого пса, я слышала, его хозяйка трагически погибла… Вам известно, что говорил Анри Дешампа о скотч-терьерах?
Я не знал, кто такой этот Дешампа, но буквально утратил дар речи от бесцеремонности Антонины.
— Он заметил как-то, — продолжала писательница, — что эта собака самой природой предназначена для людей исключительных. Тех, кто обладает врожденным обаянием, сдержанностью и уважением к чувствам других. Я и прежде интересовалась этой породой, но вы ведь в курсе, Егор, что у меня постоянно жили коты.
— Очень сожалею, — проговорил я решительно, — но Степан завещан мне. К тому же у него еще тот характер. Он более похож на диких шотландских горцев, чем вы можете представить.
— Да? — Ани Дезье томно повела плечами и поднялась. — Как-то одиноко в квартире без живой души. Ранней весной мне всегда хочется чего-то особенного.
Она ушла, поскрипывая новым кожаным пальто, а я еще раз подумал, что весеннее безумие посетило наш дом несколько раньше назначенного природой срока.
Я держал Степана в поле зрения без малейших усилий. Он никуда не удирал, а кружил у колес припаркованных машин или шастал в кустах. Единственный раз он приблизился к мусорному баку и, подняв бородатую горбоносую морду, к чему-то принюхался. Легко было сообразить, что он учуял знакомый запах — что-то из вещей своей хозяйки. Я позвал его, опасаясь, как бы у него не возникло желание забраться в контейнер или вырыть тоннель под ним.
Подкатило такси, мерцая зеленым огоньком, и остановилось напротив нашего подъезда, а мы со Степаном возвратились на пост. Скотч сразу же принялся топтаться вокруг меня, намекая на ужин. Я выглянул на улицу — там вроде бы все было спокойно — и только приготовился накормить пса, как загудел лифт. Мой Приятель резво нырнул под стул, стоящий за барьером. Позднее я долго ломал голову, откуда Степану было знать, что на лифте спускается не кто иной, как Павел Николаевич Романов.
То, что он со всем семейством покидает дом, стало ясно с первого взгляда. Павлуша имел на плече дорожную сумку внушительных размеров, был в застегнутом на все пуговицы отутюженном пальто, которое дополняли мохеровый шарф и круглая клетчатая кепочка. Пацан также выглядел по-дорожному: с рюкзаком, в куртке и вязаной шапочке и с тяжелым пакетом в руке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83