Даша прерывисто вздохнула, снова взглянула на свои ногти:
- Ей было от чего плакать. И с Вадиком все порушилось, и с Тимом ничего толком не склеилось. Любила она Бокарева, понимала, что глупость делает. В то же время понимала, что жизни нормальной у них никогда не будет... Она ведь ждала ребенка, когда они с Вадиком расстались. Естественно, решила сделать аборт. А наши медики, они ведь, как загнанные лошади за свои три копейки работают. Просмотрели срок беременности. Олеська сунулась за направлением, а ей говорят: "Нет, матушка, поздно!" Еще повод для слез... Я, когда её в последний раз видела, она на аборт на большом сроке ложиться собиралась. Бледная, зареванная... А вы говорите: "счастливая", "полная надежд"! Изрезали всю, измучили и в чужую страну увезли. Ох, счастья-то!
- Так. Вадим Бокарев.., - Андрей поставил локти на стол и подпер сцепленными пальцами подбородок. - А больше в окружении Олеси Кузнецовой не было людей, с которыми бы она конфликтовала? Никто с ней не ссорился? Никто не мог затаить на неё обиду?
- Пожалуйста! Вика Короткова! - Даша выдала это зло и почти торжествующе. - Чем не кандидатура? Злая, завидущая, страшная! Она и сейчас Олеську грязью поливает и тогда ей жизни не давала. Женская ненависть вообще, страшная штука! Почему бы вам не допросить её на предмет убийства? - Договорила и поникла. Дрожащими пальцами поправила манжет легкого летнего пиджака. - Простите. Не место и не время для шуток... Жалко Олесю. Очень.
* * *
Тело Тима Райдера самолетом отправляли в Лондон. Тело его жены - в Пермь.
- Вот, что значит, не судьба была, - вполголоса судачили в офисе компании "Скайларк". - В землю-то каждый у себя на родине ляжет... Что к чему? Был человек, нет человека. И сроду милиция не найдет тех, кто их убил, какую тут активную деятельность не изображай!
"Дикая, обозленная Россия", - размышлял, сидя в своем кабинете генеральный директор российского филиала Игорь Борисович Масляшов. "Топор. Кровища... Чудовищно, страшно, жутко! Мог ли несчастный мистер Райдер представить такое пусть даже в самом страшном своем сне?.."
Женщины говорили о том, что Олесю будут хоронить в закрытом гробу, потому что хирургам так и не удалось толком собрать некогда красивое лицо. О том, что её мать еле откачали после сердечного приступа, и что теперь будет с бедной старушкой - неизвестно. О том, что, по слухам, руки у покойницы ещё очень долго оставались теплыми, а в ямочке между ключицами проступал пот.
А Лариса, секретарь-референт Масляшова, думала о том, последнем в жизни Тима Райдера телефонном разговоре. О прямом звонке в зал заседаний, и о странной фразе мистера Райдера, на которую она поначалу не обратила внимания:
"Она не должна ничего знать. Для неё это будет слишком большим унижением... Я прошу. Пожалуйста"...
* * *
Высокая бутылка с французским коньяком стояла в баре. Он не мог не думать о ней, как ни старался переключить мысли на что-нибудь другое... План выступления на общем собрании акционеров?.. Боже, какая ерунда!.. Коробка овощного детского питания для Оленьки?.. Нет, только не сейчас... Заглянуть в автосервис на предмет подготовки к техосмотру?.. Ужасно, ужасно, ужасно...
Все должно было быть по-другому. С самого начала. С самого первого дня. И ни в коем случае не должно было закончиться вот так.
Кровь, топор, но тела уже увезли. И камера телеоператора выхватывает из темноты то примятую траву, то наплыв свечного парафина на подоконнике, то комья слежавшейся, выброшенной из подвала земли.
"Труп английского бизнесмена Тима Райдера и его супруги, бывшей гражданки России Олеси Кузнецовой"...
Нет! Это не могло закончиться так. Как угодно, но только не так...
Жирные следы пальцев на полированной стенке бара. Вот - отпечатки совсем маленьких пальчиков. Надо же, Оленька уже достает... Надо взять тряпку и протереть. Прямо сейчас. Немедленно! Эти следы пальцев раздражают... И с журнального стола тоже смахнуть пыль. А потом поставить ровно посередине хрустальную рюмку, налить по краю коньяк. Тоненькой, отсвечивающей темным огнем струйкой...
Он вдруг вспомнил, как когда-то в детстве со всего маху шарахнулся затылком об асфальт. И в голове тут же жарко вспыхнул невыносимый, темно-красный огонь. Это было всего лишь сотрясение мозга... Что должен чувствовать человек, которому голову рассекают топором? Успевает ли он что-нибудь почувствовать?..
Коньяк... Терпкий, вязкий, желанный... Солнце рассыпается радужками в каждой грани рюмки... Смежить веки, прищурить ресницы. Радужки вспыхнут прямо перед глазами... Ее ресницы. Ее длинные темные ресницы... О, Господи! Как угодно, но только не так!
Коньяк... Была такая детская загадка про напиток, в котором "два зверя": конь и як... Зверь... Топор... К чему рюмка? Прямо так. Из бутылки. Из горлышка...
Что говорил тогда врач? Как он сказал дословно? "Ты, конечно, не умрешь сразу, если снова начнешь пить. Но человеком быть перестанешь. Кстати, и это важно, сначала перестанешь быть мужчиной!.. Ну, а потом умрешь. Скоро!"
Скоро. Даже не сразу, а просто "скоро"! Что такое "скоро" в сравнении со ржавым железом, раскалывающим надвое череп?!
В дверь позвонили. Он ещё раз взглянул в сторону бара, рассеяно подумал: "Может и к лучшему?", и поплелся открывать. На лестничной площадке стоял высокий молодой парень в рубашке поло, летних брюках и коричневых сандалетах.
- Вы Бокарев Вадим Геннадьевич? - спросил он так бодро и жизнерадостно, словно узрел перед собой Диснеевского Утенка. Только что не тыкнул в грудь собеседника указательным пальцем. - Далековато вы забрались из Люблино. Но мы вас все-таки нашли.
- Кто это "мы"? - осведомился он вяло. - Представьтесь, если это вас не затруднит.
Парень слазил в нагрудный карман за удостоверением и протянул раскрытую красную книжечку:
- Лежнев Дмитрий. Отдел по расследованию убийств... Могу я пройти?
Вадим пожал плечами:
- Пожалуйста.
Тот шагнул в прихожую, без стеснения осмотрелся. Разуваться не стал и направился прямиком в гостиную. На ходу наклонился, подобрал с пола Оленькиного резинового кролика, усадил на подлокотник дивана. Цокнул языком:
- Хорошо живете, Вадим Геннадьевич... Женаты?
- Да, - ответил он. Хотел спросить, какими, собственно, соображениями продиктован визит. Но сдержался и промолчал. Он знал.
Лежнев, тем временем, сел в кресло, вытянув длинные худые ноги. Указал глазами на диван:
- Присаживайтесь тоже. Давайте поговорим... Я к вам вот по какому поводу: помните ли вы некую Олесю Кузнецову?
Вадим вздрогнул. Так мучительно, так больно прозвучало её имя "Олеся". Отдалось ещё той, давней, незажившей болью... Олеся... Что-то полудетское. Или полуколдовское?
- Да, я, несомненно, её помню, - он потянулся к пачке сигарет, лежащей рядом с пепельницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92