Резко очерченный широкий рот Барго сжался. Он зло уставился на меня. На моем лице был написан смертный приговор. Он прочел его там и по дикарски вызывающе нахохлился.
— Где пленники, Барго? — я говорил грубо, но все же вполне спокойным тоном. По-моему, это напугало его ещё больше.
Наши взгляды встретились. Затем он не выдержал моего и, опустив окрашенные в индиго веки, буркнул:
— Внизу…
Я с трудом успокоил безумно заколотившееся сердце….
Больше в караульной никого не оказалось. За открытой дверью стояли два прислоненных к стене тунона — копья с бамбуковым древком, и наконечником, похожим на необоюдоострый гладиус. Им работали в колющей технике. Это было личное оружие улларов, и в воздухе они предпочитали его любому другому. Каждое бамбуковое древко достигало в длину двенадцати футов и имело удобные захваты для рук. Мысль размахивать в воздухе гладиусом справедливо представлялась улларам нелепой, и потому они вместо этого насадили короткий меч на такое вот удлиненное древко, подкрепили его для верности узким и круто изогнутым топорищем, и тем самым обеспечили себе какую-никакую возможность фехтовать верхом на птице. Хотя по сути дела, они сконструировали нечто вроде алебарды.
Узкие, глубоко посаженные глаза Барго сфокусировались на острие моего меча, которое упиралось ему в грудь. Талию уллара обвивал красивый кушак с золотыми кружевами. Высокие сапоги из ткани и кожи, сшитых вместе, защищали его ноги во время полета. Сейчас колени у него дрожали. Однако я знал — стоит мне хоть на секунду ослабить бдительность, и он кинется на меня, как лим с равнин.
— Показывай, Барго, — я снова говорил почти нормальным тоном.
Прежде чем переместить острие меча так, чтобы Барго мог выйти из караулки впереди меня, я предпринял только одну меру предосторожности: отнял у него меч. Сделанный из отличной стали, с длинным и тонким клинком, гибкий и острый, этот меч прекрасно подходил для таких ударов, какие и должен наносить человек летя верхом на импитере. Я отшвырнул этот меч в угол. Как мне представлялось, никакой улларский клинок не сравнится с моим крозарским мечом. Факел Барго трещал и отбрасывал красные отсветы.
Чем ниже мы спускались по винтовой лестнице, тем яснее доносился с нижнего яруса не долетавший ранее шум — отдаленный смех, крики, завывание одиночной волынки, и более буйные меланхоличные аккорды выжатые из волынки строенной. Время от времени мне даже казалось, будто я слышу звон бутылок, стук игральных костей в стакане и позвякивание монет. Мы спускались по лестнице ровным шагом, в полнейшем безмолвии. Думаю, Барго догадывался: его жизнь для меня ничего не значит.
Я был настолько уверен в успехе, что мог теперь подумать и о Сеге. Я беспокоился за него и надеялся, что моему другу удастся избежать встречи с кружившими около Пликлы улларскими патрулями на импитерах.
Старые камни все ещё хранили характерный запах рап. Мы вошли в коридор. Густой слой пыли в центре нарушала цепочка темных следов. У всех дверей камер пыль выглядела не потревоженной, у всех — кроме одной!
И Барго без колебаний вел меня именно к ней.
— Открой её, Барго.
Барго повиновался, не говоря ни слова. Он потянулся к ключам, висевшим у него на поясе — большим, неуклюжим деревянным ключам, искусно вырезанным из ленка, каждый длиной добрых девять дюймов. Дверь со скрипом отворилась. Изо всех сил сдерживая охватившие меня чувства, я заглянул в камеру.
С грязной соломенной подстилки поднялся старик, подслеповато моргая глазами и пытаясь разглядеть нас в едва рассеиваемом слабым пламенем факела мраке. Его почти безгубый морщинистый рот вяло зашевелился.
— Я же говорил тебе, говорил, — его голос дрожал столько же от возраста, сколько от страха. — Я не могу этого сделать… ты должен мне поверить, Умгар Стро… для лахвийских чародеев есть вещи запретные и невозможные.
Я схватил Барго за грудки кожанки и приподнял над полом. Острие моего меча коснулось его горла. Думаю, он догадывался, насколько близок его смертный час.
— Где она, болван? Пленница, девушка… говори, живо!
Тот закулдыкал, а потом исторг:
— Да это и есть пленник, клянусь пораженным снежной слепотой фейстер-филтом!
— Другой пленник, раст! Пленница, девушка — прекрасней которой ты в жизни не видел. Где она?
Уллар слабо покачал головой. Его тупая морда сморщилась от страха. Он втянул голову и индиговые патлы обвисли ему прямо плечи.
— Никаких других нет!
Я швырнул его на пол, и мой меч ударил, словно рисслака. Только в последний момент я повернул лезвие и стукнул его по голове плашмя. Уллар рухнул навзничь и лежал не шевелясь, умолкнув надолго.
— Ты не из улларов, джикай.
Старик стоял передо мной почти прямо, придерживая свои лохмотья. В его глазах то и дело вспыхивал отраженный свет факела, и тогда они ярко горели на морщинистой карте его лица с безгубым ртом словно пролитые капли вина. Длинный узкий нос и хохолок рыжих волос на макушке выдавали в нем лахвийца.
— Ты видел другую пленницу, старик? Девушку, такую чудесную девушку…
Он покачал головой, и я подивился, как это она не заскрипела, словно несмазанная дверь.
— Тут только я, Лу-си-Юон. Ты знаешь, как сбежать из этой проклятой башни, джикай?
— Да. Но я не уйду без девушки, за которой пришел.
— Тогда ты проведешь здесь вечность.
Мысли с грохотом перекатывались у меня в голове. Но я все же смог уразуметь, что Делии здесь действительно нет.
— Ты долго здесь пробыл, старик?
— Я — Лу-си-Юон. И обращаясь ко мне, говори «сан».
Я кивнул. «Сан» — древний титул, знак заслуженного почтения, родственный по значению таким понятиям как «мастер», «господин», «мудрец». Похоже, этот лахвийский чародей не только считал себя важной персоной, но и в самом деле таковой являлся. Я не против употребления титула, когда это заслуженно.
— Пожалуйста, сан, скажи мне, — попросил я, — знаешь ли ты что-нибудь о девушке, взятой в плен Умгаром Стро и привезенной в эту башню?
— Из всех пленников пощадили одного меня. Уллары знают о способностях лахвийских чародеев и думали воспользоваться моими услугами. Всех других пленников перебили.
Я, Дрей Прескот, стоял там и слушал тонкий голос этого старого мудреца, а он шептал слова, означавшие конец всего, что имело для меня значение в обоих мирах.
Мне хотелось наброситься на этого старого лахвийца и вырвать из его безгубого рта отрицание, стиснуть его горло с набухшими жилами и выдавить те слова, какие я должен был от него услышать. Думаю, он понял мое состояние.
— Я не могу помочь тебе в этом, джикай, — снова заговорил он. — Но сумею помочь… в иных делах… если ты спасешь меня…
Прошло несколько секунд, прежде чем я смог ему ответить, смог как-то откликнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
— Где пленники, Барго? — я говорил грубо, но все же вполне спокойным тоном. По-моему, это напугало его ещё больше.
Наши взгляды встретились. Затем он не выдержал моего и, опустив окрашенные в индиго веки, буркнул:
— Внизу…
Я с трудом успокоил безумно заколотившееся сердце….
Больше в караульной никого не оказалось. За открытой дверью стояли два прислоненных к стене тунона — копья с бамбуковым древком, и наконечником, похожим на необоюдоострый гладиус. Им работали в колющей технике. Это было личное оружие улларов, и в воздухе они предпочитали его любому другому. Каждое бамбуковое древко достигало в длину двенадцати футов и имело удобные захваты для рук. Мысль размахивать в воздухе гладиусом справедливо представлялась улларам нелепой, и потому они вместо этого насадили короткий меч на такое вот удлиненное древко, подкрепили его для верности узким и круто изогнутым топорищем, и тем самым обеспечили себе какую-никакую возможность фехтовать верхом на птице. Хотя по сути дела, они сконструировали нечто вроде алебарды.
Узкие, глубоко посаженные глаза Барго сфокусировались на острие моего меча, которое упиралось ему в грудь. Талию уллара обвивал красивый кушак с золотыми кружевами. Высокие сапоги из ткани и кожи, сшитых вместе, защищали его ноги во время полета. Сейчас колени у него дрожали. Однако я знал — стоит мне хоть на секунду ослабить бдительность, и он кинется на меня, как лим с равнин.
— Показывай, Барго, — я снова говорил почти нормальным тоном.
Прежде чем переместить острие меча так, чтобы Барго мог выйти из караулки впереди меня, я предпринял только одну меру предосторожности: отнял у него меч. Сделанный из отличной стали, с длинным и тонким клинком, гибкий и острый, этот меч прекрасно подходил для таких ударов, какие и должен наносить человек летя верхом на импитере. Я отшвырнул этот меч в угол. Как мне представлялось, никакой улларский клинок не сравнится с моим крозарским мечом. Факел Барго трещал и отбрасывал красные отсветы.
Чем ниже мы спускались по винтовой лестнице, тем яснее доносился с нижнего яруса не долетавший ранее шум — отдаленный смех, крики, завывание одиночной волынки, и более буйные меланхоличные аккорды выжатые из волынки строенной. Время от времени мне даже казалось, будто я слышу звон бутылок, стук игральных костей в стакане и позвякивание монет. Мы спускались по лестнице ровным шагом, в полнейшем безмолвии. Думаю, Барго догадывался: его жизнь для меня ничего не значит.
Я был настолько уверен в успехе, что мог теперь подумать и о Сеге. Я беспокоился за него и надеялся, что моему другу удастся избежать встречи с кружившими около Пликлы улларскими патрулями на импитерах.
Старые камни все ещё хранили характерный запах рап. Мы вошли в коридор. Густой слой пыли в центре нарушала цепочка темных следов. У всех дверей камер пыль выглядела не потревоженной, у всех — кроме одной!
И Барго без колебаний вел меня именно к ней.
— Открой её, Барго.
Барго повиновался, не говоря ни слова. Он потянулся к ключам, висевшим у него на поясе — большим, неуклюжим деревянным ключам, искусно вырезанным из ленка, каждый длиной добрых девять дюймов. Дверь со скрипом отворилась. Изо всех сил сдерживая охватившие меня чувства, я заглянул в камеру.
С грязной соломенной подстилки поднялся старик, подслеповато моргая глазами и пытаясь разглядеть нас в едва рассеиваемом слабым пламенем факела мраке. Его почти безгубый морщинистый рот вяло зашевелился.
— Я же говорил тебе, говорил, — его голос дрожал столько же от возраста, сколько от страха. — Я не могу этого сделать… ты должен мне поверить, Умгар Стро… для лахвийских чародеев есть вещи запретные и невозможные.
Я схватил Барго за грудки кожанки и приподнял над полом. Острие моего меча коснулось его горла. Думаю, он догадывался, насколько близок его смертный час.
— Где она, болван? Пленница, девушка… говори, живо!
Тот закулдыкал, а потом исторг:
— Да это и есть пленник, клянусь пораженным снежной слепотой фейстер-филтом!
— Другой пленник, раст! Пленница, девушка — прекрасней которой ты в жизни не видел. Где она?
Уллар слабо покачал головой. Его тупая морда сморщилась от страха. Он втянул голову и индиговые патлы обвисли ему прямо плечи.
— Никаких других нет!
Я швырнул его на пол, и мой меч ударил, словно рисслака. Только в последний момент я повернул лезвие и стукнул его по голове плашмя. Уллар рухнул навзничь и лежал не шевелясь, умолкнув надолго.
— Ты не из улларов, джикай.
Старик стоял передо мной почти прямо, придерживая свои лохмотья. В его глазах то и дело вспыхивал отраженный свет факела, и тогда они ярко горели на морщинистой карте его лица с безгубым ртом словно пролитые капли вина. Длинный узкий нос и хохолок рыжих волос на макушке выдавали в нем лахвийца.
— Ты видел другую пленницу, старик? Девушку, такую чудесную девушку…
Он покачал головой, и я подивился, как это она не заскрипела, словно несмазанная дверь.
— Тут только я, Лу-си-Юон. Ты знаешь, как сбежать из этой проклятой башни, джикай?
— Да. Но я не уйду без девушки, за которой пришел.
— Тогда ты проведешь здесь вечность.
Мысли с грохотом перекатывались у меня в голове. Но я все же смог уразуметь, что Делии здесь действительно нет.
— Ты долго здесь пробыл, старик?
— Я — Лу-си-Юон. И обращаясь ко мне, говори «сан».
Я кивнул. «Сан» — древний титул, знак заслуженного почтения, родственный по значению таким понятиям как «мастер», «господин», «мудрец». Похоже, этот лахвийский чародей не только считал себя важной персоной, но и в самом деле таковой являлся. Я не против употребления титула, когда это заслуженно.
— Пожалуйста, сан, скажи мне, — попросил я, — знаешь ли ты что-нибудь о девушке, взятой в плен Умгаром Стро и привезенной в эту башню?
— Из всех пленников пощадили одного меня. Уллары знают о способностях лахвийских чародеев и думали воспользоваться моими услугами. Всех других пленников перебили.
Я, Дрей Прескот, стоял там и слушал тонкий голос этого старого мудреца, а он шептал слова, означавшие конец всего, что имело для меня значение в обоих мирах.
Мне хотелось наброситься на этого старого лахвийца и вырвать из его безгубого рта отрицание, стиснуть его горло с набухшими жилами и выдавить те слова, какие я должен был от него услышать. Думаю, он понял мое состояние.
— Я не могу помочь тебе в этом, джикай, — снова заговорил он. — Но сумею помочь… в иных делах… если ты спасешь меня…
Прошло несколько секунд, прежде чем я смог ему ответить, смог как-то откликнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70