Он выдвинется в один ряд с Бая, Дарлингом, Саймом, Майером, Ферфаксом и Ноксом. И он не будет первым преступником — миллионером. Джон Рей из главаря банды превратился в уважаемого бизнесмена. Уильям Фрейзер десятки лет подряд уничтожал аборигенов. И никто сейчас об этом уже не вспоминает. Есть у тебя миллионы — становишься почтенным гражданином.
Том Риджер и сейчас уже был богат. За опал Скорпиончика он мог бы купить себе дворец в Кью. Ему оставалось только узнать, кто прибрал к рукам камень Билла Скитальца, и присвоить его. Но, конечно же, этого было мало. Два камня, какими бы баснословно дорогими они ни были, не могут обеспечить ему все, о чем он мечтал. Они не смогут сделать его пятьдесят первым миллионером. Ему нужно еще много опалов — все, что выкопают эти ослепленные глупой жадностью искатели. Все должно принадлежать ему. Он был не из тех, что удовлетворяются крохами, он был не такой человек, чтобы делиться с кем-нибудь.
Кроме дома в Кью, он купит себе и дворец в Сиднее. И все же Мельбурн был привлекательнее, тише, романтичнее. Туда не пускают автомобили с неисправным глушителем. Там даже у трамваев колеса резиновые. Но в Канберре он бы не стал жить. Канберра — это не город. Это скорее парк, пригород еще не основанного города.
Чернокожий подал голос:
— Гурмалулу хочет стать как Наматжира! Если он убьет Крума, мистер Том сделает его таким, как Наматжира?
— Ну? — спросил его Том. — И что ты будешь делать, если станешь вторым Наматжирой? Купишь себе автомобиль и будешь катать в нем Джубунджаву, будешь поить всех виски? Так, что ли?
Гурмалулу вздрогнул.
— Нет! Гурмалулу будет покупать виски и пить его сам...
Том не дал ему договорить и поднялся.
— Пошли! Для бумеранга есть работа!
Когда сняли повязку
у нее с глаз, Мария замерла на месте, ошеломленная.Она встряхнула головой. Уж не спит ли она? Может, все это ей снится? Может, это всего лишь кошмар, результат ее недавнего разговора с Крумом о странных египетских находках в Австралии? Но нет! Это не сон. Она помнила все. Помнила, как несколько черных рук схватили ее, когда она разбирала перед хижиной свою коллекцию больных растений, как ей заткнули рот и понесли, связанную, к отвесным скалам Радужной Змеи. В суматохе, поднятой взбешенными искателями, никто и не заметил ее исчезновения. Только наверху, на узком плато, поросшем еще не пораженным болезнью кустарником, у нее изо рта вынули кляп и завязали глаза. Последнее, что она видела, была отвесная красная скала, увенчанная причудливыми зубцами и острыми пиками, рассеченная глубоким узким каньоном, который на западе врезался в ее красную грудь и разветвлялся затем гигантским лабиринтом отвесных пропастей. Она воспользовалась тем, что рот ее свободен, и пронзительно просвистела свой сигнал. Но сейчас ее никто не услышал. Дальше ее вели с завязанными глазами. Она догадывалась, что они движутся по какой-то узкой тропинке, справа от которой высилась отвесная стена, а слева была пропасть. Потом она услышала какой-то скрежещущий звук и ее ввели в какое-то подземелье. Она почувствовала это по спертому воздуху. Потом они долго шли, поднимаясь по ступеням наверх, спускаясь вниз, пока не остановились, и здесь у нее с глаз сняли повязку.
Мария ни разу не была в Египте, но много читала о его древних памятниках, видела фотографии и иллюстрации, смотрела фильмы. И ей показалось, что, словно на ковре-самолете, она перенеслась за тысячи километров, которые отделяли Австралию от Египта, и очутилась на берегу Нила, в каменных храмах Луксора.
Посреди огромного зала, вырубленного в песчаной скале и освещаемого через несколько узких отверстий в потолке, высились два ряда сфинксов — существ с человеческой головой и телом льва, олицетворяющих человеческий разум и львиную силу. Между ними бродило с десяток кошек, которые подходили к Марии и терлись о ее ноги с тихим мяуканием.
В глубине зала, подпираемый двумя испещренными иероглифами пилонами, виднелся портал храма. Снизу доверху стены были расписаны яркими фресками. Взгляд Марии скользил по этому ошеломляющему скоплению изображений фараонов — огромных, ростом в десять раз выше своих подданных, цариц, вельмож, писарей и рабов, кораблей и колесниц. И все это было выполнено со знакомой ей трогательной неумелостью, со всей наивностью древнего художника, который не имел ни малейшего представления о законах перспективы. Вот в первом ряду изображен фараон в колеснице. Военачальники, которые стоят за ним, согласно канонам египетской живописи, нарисованы во втором ряду над его головой; воины, которые стоят позади всех, — в третьем ряду. И все они написаны так, что головы, руки и ноги изображены в профиль, а глаза и плечи — анфас, так, как изображали людей тогдашние художники и как повелевал канон жрецов. А пространство между изображениями военных и трудовых сцен было заполнено бесчисленными животными: ибисами, львами, шакалами, конями, быками, овцами, козами. И рядом с ним — кенгуру, эму и попугаи, лотосы, папирусы и эвкалипт — странная смесь флоры и фауны двух различных миров, Австралии и Египта.
Черный страж подтолкнул ее копьем, и она переступила порог. Ей показалось, что она потеряется среди этого леса колонн, снизу доверху испещренных иероглифами. По сторонам, на низких пьедесталах, высились многочисленные каменные фигуры; ее окружал весь пантеон египетских божеств — людей с головами животных: коровы, шакала, крокодила, львицы, барана, ибиса, сокола. У их ног лежали грубые статуи рыб и жуков-скарабеев. А из глубины, куда вела величественная колоннада, с пьедестала из полированного базальта на нее смотрело прекрасное лицо женщины, словно изваянное из живой плоти, расцвеченное красками, которые еще не потеряли своей свежести. У нее были полные, сочные губы, прямой греческий нос и большие теплые глаза из инкрустированного горного хрусталя, опушенные черными густыми ресницами. Голову венчал подобный царской короне, высокий головной убор, украшенный золотом и драгоценными камнями. Что-то в этом образе тронуло пленную девушку, что-то очень человеческое, теплое и близкое, так не вязавшееся с этим сборищем каменных холодных богов-полуживотных. Казалось, эта молодая голова мечтала о чем-то возвышенном и недостижимом или же припоминала, едва сдерживая слезы, что-то далекое, прекрасное и незабываемое, но ушедшее безвозвратно. И в сочных ее губах одновременно читались гордость, и горечь, и глубокая печаль. Такая человеческая печаль!
Позади нее, растянувшись по всей длине стены, искрилась бесчисленными оттенками радуги огромная мозаичная змея из черных опалов. «Вот это, наверное, и есть ночные опалы», — подумала невольно Мария. Стоят они, должно быть, миллионы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Том Риджер и сейчас уже был богат. За опал Скорпиончика он мог бы купить себе дворец в Кью. Ему оставалось только узнать, кто прибрал к рукам камень Билла Скитальца, и присвоить его. Но, конечно же, этого было мало. Два камня, какими бы баснословно дорогими они ни были, не могут обеспечить ему все, о чем он мечтал. Они не смогут сделать его пятьдесят первым миллионером. Ему нужно еще много опалов — все, что выкопают эти ослепленные глупой жадностью искатели. Все должно принадлежать ему. Он был не из тех, что удовлетворяются крохами, он был не такой человек, чтобы делиться с кем-нибудь.
Кроме дома в Кью, он купит себе и дворец в Сиднее. И все же Мельбурн был привлекательнее, тише, романтичнее. Туда не пускают автомобили с неисправным глушителем. Там даже у трамваев колеса резиновые. Но в Канберре он бы не стал жить. Канберра — это не город. Это скорее парк, пригород еще не основанного города.
Чернокожий подал голос:
— Гурмалулу хочет стать как Наматжира! Если он убьет Крума, мистер Том сделает его таким, как Наматжира?
— Ну? — спросил его Том. — И что ты будешь делать, если станешь вторым Наматжирой? Купишь себе автомобиль и будешь катать в нем Джубунджаву, будешь поить всех виски? Так, что ли?
Гурмалулу вздрогнул.
— Нет! Гурмалулу будет покупать виски и пить его сам...
Том не дал ему договорить и поднялся.
— Пошли! Для бумеранга есть работа!
Когда сняли повязку
у нее с глаз, Мария замерла на месте, ошеломленная.Она встряхнула головой. Уж не спит ли она? Может, все это ей снится? Может, это всего лишь кошмар, результат ее недавнего разговора с Крумом о странных египетских находках в Австралии? Но нет! Это не сон. Она помнила все. Помнила, как несколько черных рук схватили ее, когда она разбирала перед хижиной свою коллекцию больных растений, как ей заткнули рот и понесли, связанную, к отвесным скалам Радужной Змеи. В суматохе, поднятой взбешенными искателями, никто и не заметил ее исчезновения. Только наверху, на узком плато, поросшем еще не пораженным болезнью кустарником, у нее изо рта вынули кляп и завязали глаза. Последнее, что она видела, была отвесная красная скала, увенчанная причудливыми зубцами и острыми пиками, рассеченная глубоким узким каньоном, который на западе врезался в ее красную грудь и разветвлялся затем гигантским лабиринтом отвесных пропастей. Она воспользовалась тем, что рот ее свободен, и пронзительно просвистела свой сигнал. Но сейчас ее никто не услышал. Дальше ее вели с завязанными глазами. Она догадывалась, что они движутся по какой-то узкой тропинке, справа от которой высилась отвесная стена, а слева была пропасть. Потом она услышала какой-то скрежещущий звук и ее ввели в какое-то подземелье. Она почувствовала это по спертому воздуху. Потом они долго шли, поднимаясь по ступеням наверх, спускаясь вниз, пока не остановились, и здесь у нее с глаз сняли повязку.
Мария ни разу не была в Египте, но много читала о его древних памятниках, видела фотографии и иллюстрации, смотрела фильмы. И ей показалось, что, словно на ковре-самолете, она перенеслась за тысячи километров, которые отделяли Австралию от Египта, и очутилась на берегу Нила, в каменных храмах Луксора.
Посреди огромного зала, вырубленного в песчаной скале и освещаемого через несколько узких отверстий в потолке, высились два ряда сфинксов — существ с человеческой головой и телом льва, олицетворяющих человеческий разум и львиную силу. Между ними бродило с десяток кошек, которые подходили к Марии и терлись о ее ноги с тихим мяуканием.
В глубине зала, подпираемый двумя испещренными иероглифами пилонами, виднелся портал храма. Снизу доверху стены были расписаны яркими фресками. Взгляд Марии скользил по этому ошеломляющему скоплению изображений фараонов — огромных, ростом в десять раз выше своих подданных, цариц, вельмож, писарей и рабов, кораблей и колесниц. И все это было выполнено со знакомой ей трогательной неумелостью, со всей наивностью древнего художника, который не имел ни малейшего представления о законах перспективы. Вот в первом ряду изображен фараон в колеснице. Военачальники, которые стоят за ним, согласно канонам египетской живописи, нарисованы во втором ряду над его головой; воины, которые стоят позади всех, — в третьем ряду. И все они написаны так, что головы, руки и ноги изображены в профиль, а глаза и плечи — анфас, так, как изображали людей тогдашние художники и как повелевал канон жрецов. А пространство между изображениями военных и трудовых сцен было заполнено бесчисленными животными: ибисами, львами, шакалами, конями, быками, овцами, козами. И рядом с ним — кенгуру, эму и попугаи, лотосы, папирусы и эвкалипт — странная смесь флоры и фауны двух различных миров, Австралии и Египта.
Черный страж подтолкнул ее копьем, и она переступила порог. Ей показалось, что она потеряется среди этого леса колонн, снизу доверху испещренных иероглифами. По сторонам, на низких пьедесталах, высились многочисленные каменные фигуры; ее окружал весь пантеон египетских божеств — людей с головами животных: коровы, шакала, крокодила, львицы, барана, ибиса, сокола. У их ног лежали грубые статуи рыб и жуков-скарабеев. А из глубины, куда вела величественная колоннада, с пьедестала из полированного базальта на нее смотрело прекрасное лицо женщины, словно изваянное из живой плоти, расцвеченное красками, которые еще не потеряли своей свежести. У нее были полные, сочные губы, прямой греческий нос и большие теплые глаза из инкрустированного горного хрусталя, опушенные черными густыми ресницами. Голову венчал подобный царской короне, высокий головной убор, украшенный золотом и драгоценными камнями. Что-то в этом образе тронуло пленную девушку, что-то очень человеческое, теплое и близкое, так не вязавшееся с этим сборищем каменных холодных богов-полуживотных. Казалось, эта молодая голова мечтала о чем-то возвышенном и недостижимом или же припоминала, едва сдерживая слезы, что-то далекое, прекрасное и незабываемое, но ушедшее безвозвратно. И в сочных ее губах одновременно читались гордость, и горечь, и глубокая печаль. Такая человеческая печаль!
Позади нее, растянувшись по всей длине стены, искрилась бесчисленными оттенками радуги огромная мозаичная змея из черных опалов. «Вот это, наверное, и есть ночные опалы», — подумала невольно Мария. Стоят они, должно быть, миллионы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60