В то же время ему ужасно хотелось оглянуться. Он вспомнил, что произошло в гостинице «Дилижанс», – мышцы живота сжались и задрожали.
– Это самое важное послание в вашей жизни, – убежденно продолжал молодой человек. – Лучших известий вы никогда не получали. Я пришел сказать вам, что Иисус Христос умер, чтобы спасти вашу душу.
– Очень рад слышать, – ответил Шон. Он боялся, что сейчас упадет.
– Если бы мы зашли на минутку к вам в квартиру, я бы с удовольствием объяснил, как это послание может изменить вашу жизнь.
Шон шагнул в сторону.
– Очень жаль, я бы выслушал вас, но у меня срочная деловая встреча.
Молодой человек повторил движение Шона.
– Майор, нет более срочной встречи, чем наша. Она может изменить всю вашу жизнь.
– Этого я и боюсь. – Шон шагнул вправо, затем влево и обошел молодого человека – тот следовал за ним. – Зайдите в другой раз!
– Ибо много званых, а мало избранных, – печально сказал молодой человек.
Шон бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
– Когда можно еще зайти, майор? – кричал ему в спину молодой человек с лестничной площадки.
– Вечером. Попозже.
Шон выскочил из подъезда на Челмсфорд-Гарденс, очутился на тротуаре, свернул налево на Кингс-роуд, махнул рукой медленно проезжавшему мимо такси. Старею, подумал он, начинаю всего бояться. Все, хватит. Ему даже в голову не пришло посмотреть в заднее стекло такси. Впрочем, и в таком случае он вряд ли заметил бы что-то особенное.
В отеле «Риджент-Палас» он сначала ее не увидел. Обнаружил, только когда прошел по холлу: она стояла в глубине у газетного киоска и рассматривала журналы. Шон подошел к прилавку, попросил вечернюю газету. Ева Ланд не поворачивалась.
– За вами не следят?
– Нет. Не хотите выпить?
Здесь, в «Риджент-Паласе», ничего не может произойти. Даже если она привела кого с собой, он все равно может выяснить, что эта Ланд хотела ему сказать. И быть может, догадается – почему. Они прошли в бар, выбрали столик, откуда видна была входная дверь. Шон подождал, пока их обслужили, пытаясь тем временем прочесть выражение ее лица. Очень красивая женщина. И очень перепуганная. Ей не нравилось сидеть спиной к бару, она чуть-чуть подвинула стул, бросила взгляд через плечо.
– Я скажу вам, если появится кто подозрительный, – сказал Шон. – Что вы хотите рассказать мне?
Она взглянула на него, быстро отвела глаза, стараясь взять себя в руки.
– Кто вы? – спросила она. – Сегодня утром…
– Это более или менее соответствует истине, – сказал он. – Я имею отношение к полиции.
– Вы из разведки?
– Можно сказать и так.
Она судорожно сцепила пальцы рук.
– Если вы ничего не хотите мне сообщить, не надо было назначать мне здесь встречу.
– Я боюсь, – сказала она.
– Чего?
– Меня могут убить.
– А Олафа Редвина убили? – Она кивнула. Он хотел было спросить: «Так почему вы мне об этом не сказали?..», но удержался, чтобы не показаться глупым. – Откуда вам это известно?
– Я его очень хорошо знала. Это не… он бы… он бы никогда не покончил жизнь самоубийством. Не… не в такой момент.
К двери в бар подошел мужчина, заглянул внутрь, помешкал, как бы сомневаясь, не рано ли еще пить, пошел дальше. Здоровый, сильный, аккуратный молодой человек. Шон пожалел, что он здесь. Пожалел, что вообще когда-либо слышал про Олафа Редвина. Зажав между ног облезлый портфель, он пытался обдумать создавшееся положение.
– Вы его хорошо знали?
Она отвернулась.
– Очень хорошо.
Быть может, подумал Шон, она была знакома с Редвином по Норвегии. Нет, слишком молода. Ева будто прочла его мысли.
– Год назад Олаф предложил мне стать его ассистенткой: мои родители норвежцы, так что мы с ним оба говорим по-норвежски. Дома у него не ладилось, – медленно произнесла она, вспоминая. – Олаф мечтал уехать отсюда, поселиться на ферме где-нибудь в горах Норвегии…
– С вами?
Она по-прежнему сидела отвернувшись. Но сейчас посмотрела на Шона, слегка покраснела, чуть нахмурилась.
– Может быть.
– Извините, – сказал Шон. – Я видел, как вы вчера плакали.
Она кивнула.
– Многие его не любили. Но они плохо знали Олафа. Он… проявлял себя не с лучшей стороны в общении с людьми. Иногда давал волю раздражению, объяснявшемуся его разочарованием.
– Почему его убили?
– Он написал донесение. Собирался послать его…
– Майору Кортни?
Она с облегчением кивнула, будто в первый раз окончательно поверила, что Шон из числа друзей.
– Что случилось с этим донесением?
– Я его спрятала, – прошептала Ева. – Правда, второй экземпляр. Первый забрали они.
– Вы его читали?
Она снова кивнула.
– Но не все поняла.
– Вам повезло, что вас не тронули.
– Знаю. Но мне это, в общем, безразлично. Просто страшно, не более того.
– Вы, наверно, любили его?
– Я до сих пор люблю Олафа. Никогда в жизни не буду так любить.
– Как же он оказался впутанным в эту историю?
– Они завербовали его. Это сделал Обри. Они одинаково мыслили с Олафом. – Ева невесело усмехнулась. Во время всего разговора она смотрела не на Шона, а вправо, в пустоту, словно далеко-далеко что-то видела: Олафа Редвина, ферму в горах Норвегии. – По крайней мере он так считал. У Олафа ведь были весьма странные взгляды.
– Какие? – Интересно, что эта женщина нашла в сорокасемилетнем, разочаровавшемся Олафе Редвине, человеке с весьма странными взглядами, почему полюбила его. Не будь ей страшно, ее лицо, наверное, выглядело бы бесконечно спокойным, как у мадонны. Гладкие плечи, великолепная грудь, шея, широкие скулы. Страх в земных глазах Евы был как тень, мелькающая в глубоком тихом озере. – Какого рода взгляды? – Мысли Шона были наполовину заняты сейчас недавно вошедшим в бар молодым человеком, который посмотрел на них, и другим молодым здоровяком, пытавшимся рассказать ему об Иисусе Христе. Все в порядке. До такого никто не может додуматься. Но разве подобные торговцы словом господним не работают парами, не таскают с собой саквояжи с рекламными листками и журналами?
– Он ненавидел практически все в современной Англии. Думаю иногда, он ненавидел вообще все, что было после эпохи саг. Он часто мечтал о чистке, о Gotterdammerung. Но дальше красивых слов дело не шло. Это никому ничем не грозило. Даже его жене. – Ее губы сжались, из глаз исчез испуг. В них читалась теперь безграничная затаенная жесткость, безликая и страшная, как ледник. – У его жены тоже весьма странные взгляды. – Ева Ланд улыбнулась, пожала красивыми гладкими плечами, прикрытыми вышитой крестьянской блузкой. – Ее отец служил старшим сержантом в английской армии в Индии. Она изображает его полковником. Она и мать Олафа только и занимаются тем, что хвастают друг перед другом своими семьями. По-моему, каждая из них довела другую до сумасшествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Это самое важное послание в вашей жизни, – убежденно продолжал молодой человек. – Лучших известий вы никогда не получали. Я пришел сказать вам, что Иисус Христос умер, чтобы спасти вашу душу.
– Очень рад слышать, – ответил Шон. Он боялся, что сейчас упадет.
– Если бы мы зашли на минутку к вам в квартиру, я бы с удовольствием объяснил, как это послание может изменить вашу жизнь.
Шон шагнул в сторону.
– Очень жаль, я бы выслушал вас, но у меня срочная деловая встреча.
Молодой человек повторил движение Шона.
– Майор, нет более срочной встречи, чем наша. Она может изменить всю вашу жизнь.
– Этого я и боюсь. – Шон шагнул вправо, затем влево и обошел молодого человека – тот следовал за ним. – Зайдите в другой раз!
– Ибо много званых, а мало избранных, – печально сказал молодой человек.
Шон бросился вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.
– Когда можно еще зайти, майор? – кричал ему в спину молодой человек с лестничной площадки.
– Вечером. Попозже.
Шон выскочил из подъезда на Челмсфорд-Гарденс, очутился на тротуаре, свернул налево на Кингс-роуд, махнул рукой медленно проезжавшему мимо такси. Старею, подумал он, начинаю всего бояться. Все, хватит. Ему даже в голову не пришло посмотреть в заднее стекло такси. Впрочем, и в таком случае он вряд ли заметил бы что-то особенное.
В отеле «Риджент-Палас» он сначала ее не увидел. Обнаружил, только когда прошел по холлу: она стояла в глубине у газетного киоска и рассматривала журналы. Шон подошел к прилавку, попросил вечернюю газету. Ева Ланд не поворачивалась.
– За вами не следят?
– Нет. Не хотите выпить?
Здесь, в «Риджент-Паласе», ничего не может произойти. Даже если она привела кого с собой, он все равно может выяснить, что эта Ланд хотела ему сказать. И быть может, догадается – почему. Они прошли в бар, выбрали столик, откуда видна была входная дверь. Шон подождал, пока их обслужили, пытаясь тем временем прочесть выражение ее лица. Очень красивая женщина. И очень перепуганная. Ей не нравилось сидеть спиной к бару, она чуть-чуть подвинула стул, бросила взгляд через плечо.
– Я скажу вам, если появится кто подозрительный, – сказал Шон. – Что вы хотите рассказать мне?
Она взглянула на него, быстро отвела глаза, стараясь взять себя в руки.
– Кто вы? – спросила она. – Сегодня утром…
– Это более или менее соответствует истине, – сказал он. – Я имею отношение к полиции.
– Вы из разведки?
– Можно сказать и так.
Она судорожно сцепила пальцы рук.
– Если вы ничего не хотите мне сообщить, не надо было назначать мне здесь встречу.
– Я боюсь, – сказала она.
– Чего?
– Меня могут убить.
– А Олафа Редвина убили? – Она кивнула. Он хотел было спросить: «Так почему вы мне об этом не сказали?..», но удержался, чтобы не показаться глупым. – Откуда вам это известно?
– Я его очень хорошо знала. Это не… он бы… он бы никогда не покончил жизнь самоубийством. Не… не в такой момент.
К двери в бар подошел мужчина, заглянул внутрь, помешкал, как бы сомневаясь, не рано ли еще пить, пошел дальше. Здоровый, сильный, аккуратный молодой человек. Шон пожалел, что он здесь. Пожалел, что вообще когда-либо слышал про Олафа Редвина. Зажав между ног облезлый портфель, он пытался обдумать создавшееся положение.
– Вы его хорошо знали?
Она отвернулась.
– Очень хорошо.
Быть может, подумал Шон, она была знакома с Редвином по Норвегии. Нет, слишком молода. Ева будто прочла его мысли.
– Год назад Олаф предложил мне стать его ассистенткой: мои родители норвежцы, так что мы с ним оба говорим по-норвежски. Дома у него не ладилось, – медленно произнесла она, вспоминая. – Олаф мечтал уехать отсюда, поселиться на ферме где-нибудь в горах Норвегии…
– С вами?
Она по-прежнему сидела отвернувшись. Но сейчас посмотрела на Шона, слегка покраснела, чуть нахмурилась.
– Может быть.
– Извините, – сказал Шон. – Я видел, как вы вчера плакали.
Она кивнула.
– Многие его не любили. Но они плохо знали Олафа. Он… проявлял себя не с лучшей стороны в общении с людьми. Иногда давал волю раздражению, объяснявшемуся его разочарованием.
– Почему его убили?
– Он написал донесение. Собирался послать его…
– Майору Кортни?
Она с облегчением кивнула, будто в первый раз окончательно поверила, что Шон из числа друзей.
– Что случилось с этим донесением?
– Я его спрятала, – прошептала Ева. – Правда, второй экземпляр. Первый забрали они.
– Вы его читали?
Она снова кивнула.
– Но не все поняла.
– Вам повезло, что вас не тронули.
– Знаю. Но мне это, в общем, безразлично. Просто страшно, не более того.
– Вы, наверно, любили его?
– Я до сих пор люблю Олафа. Никогда в жизни не буду так любить.
– Как же он оказался впутанным в эту историю?
– Они завербовали его. Это сделал Обри. Они одинаково мыслили с Олафом. – Ева невесело усмехнулась. Во время всего разговора она смотрела не на Шона, а вправо, в пустоту, словно далеко-далеко что-то видела: Олафа Редвина, ферму в горах Норвегии. – По крайней мере он так считал. У Олафа ведь были весьма странные взгляды.
– Какие? – Интересно, что эта женщина нашла в сорокасемилетнем, разочаровавшемся Олафе Редвине, человеке с весьма странными взглядами, почему полюбила его. Не будь ей страшно, ее лицо, наверное, выглядело бы бесконечно спокойным, как у мадонны. Гладкие плечи, великолепная грудь, шея, широкие скулы. Страх в земных глазах Евы был как тень, мелькающая в глубоком тихом озере. – Какого рода взгляды? – Мысли Шона были наполовину заняты сейчас недавно вошедшим в бар молодым человеком, который посмотрел на них, и другим молодым здоровяком, пытавшимся рассказать ему об Иисусе Христе. Все в порядке. До такого никто не может додуматься. Но разве подобные торговцы словом господним не работают парами, не таскают с собой саквояжи с рекламными листками и журналами?
– Он ненавидел практически все в современной Англии. Думаю иногда, он ненавидел вообще все, что было после эпохи саг. Он часто мечтал о чистке, о Gotterdammerung. Но дальше красивых слов дело не шло. Это никому ничем не грозило. Даже его жене. – Ее губы сжались, из глаз исчез испуг. В них читалась теперь безграничная затаенная жесткость, безликая и страшная, как ледник. – У его жены тоже весьма странные взгляды. – Ева Ланд улыбнулась, пожала красивыми гладкими плечами, прикрытыми вышитой крестьянской блузкой. – Ее отец служил старшим сержантом в английской армии в Индии. Она изображает его полковником. Она и мать Олафа только и занимаются тем, что хвастают друг перед другом своими семьями. По-моему, каждая из них довела другую до сумасшествия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55