— Понятно, — кивнул головой Игорь. — Но где же тут детектив?
— А вот слушайте. — Ревенко выставил вперёд руки, как бы призывая Игоря к терпению. — Итак, цех был там построен, И, надо сказать, работал отлично. Все довольны. И вдруг оказывается — это уже комиссия раскопала, — что на комбинате имеются только синьки технических чертежей цеха, а вот оригиналы… — Ревенко многозначительно поднял палец, — …оригиналы оказались в столе Евгения Петровича, со штампами нашего завода. То есть получилось, что он просто снял с наших чертежей копии и продал как самостоятельный проект. Вы понимаете? — Ревенко, все больше волнуясь, сделал энергичный жест кулаком и тут же развёл руки, словно сдаваясь. — Вот здесь уж налицо была корысть. И был действительно криминал.
— А что говорят члены бригады? — спросил Откаленко.
— Ну, они, получив деньги, конечно, говорят, что работали, создавали, так сказать, новое. Что же им остаётся? Я прямо не знаю, как Евгений Петрович мог так поступить. Просто, вы знаете, не верится.
Ревенко сокрушённо развёл руками.
— Да-а… Непохоже это на него, — покачал головой Виталий, дымя своей трубкой.
— Вы его разве знали? — удивился Ревенко.
— Когда-то. Ещё по школе.
— Эх! В детстве все было по-другому, и мы все были другими.
Ревенко с огорчением махнул рукой.
— В чем ещё обвинили Лучинина? — спросил Игорь.
— Да уж всех собак на него повесили, — раздражённо ответил Ревенко. — Ну, например, обвинили в незаконных командировках. Дело в том, что Евгений Петрович заключил с комбинатом ещё и договор от имени завода. О взаимной технической помощи. Мы им обещали командировать для руководства монтажом в новом цехе своего механика, а к началу пуска цеха — технолога. Кроме того, мы взялись подготовить четырнадцать их рабочих: такие, значит, курсы для них организовать у нас на заводе. А они нам взялись отгрузить кирпич, двести тысяч штук, и столько же тарной дощечки, которой у нас в тресте днём с огнём не сыщешь. Конечно, по существующим отпускным ценам. Вот из этого кирпича нам и удалось, наконец, начать строительство здания нового цеха. Красавец! Вы, наверное, его заметили, — Ревенко махнул рукой в сторону окна.
— Что же тут незаконного? — спросил Откаленко.
— А то, что министерство ещё не утвердило этот договор, а мы начали его выполнять. Нас очень торопил комбинат, да и мы спешили скорее начать строительство цеха, чтобы осенью кончить. И как раз подрядная организация хорошая подвернулась. Договор же, — Ревенко сделал выразительный жест рукой, — он ещё до сих пор по инстанциям ходит.
— Кто ездил от вас на комбинат? — спросил Виталий.
— На монтаж ездил механик, инженер Черкасов. А потом технолог Филатова.
Виталий усмехнулся.
— Это не они у вас сейчас в приёмной были?
— Совершенно верно, — Ревенко удивлённо посмотрел на него. — Вы и с ними знакомы?
— Нет. Просто так подумал, — улыбнулся Виталий. — Очень похожи на механика и технолога.
Но ему было совсем не смешно. Он слушал и не мог поверить тому, что слышит. И холодел от одной мысли, что Женька Лучинин мог совершить такое. Продать заводские чертежи! Впутать в это дело и других людей! И все из-за денег. Черт возьми, это же преступление. Самое настоящее преступление!
— И это доказано, с чертежами? — глухо спросил он.
— К сожалению, да. — Ревенко безнадёжно махнул рукой, и полное лицо его сморщилось, как от боли. — К сожалению, да, — упавшим голосом повторил он.
— И ему грозил суд?
— Вот именно.
— Вы полагаете, что из-за этого он и… погиб?
— А что же можно ещё предположить? — вздохнув, ответил Ревенко. — Правда, у него ещё, кажется, и семейные нелады были, — он досадливо махнул руками. — Все, как говорится, одно к одному.
— У него здесь, на заводе, были враги? — неожиданно спросил Виталий.
— Враги? — удивлённо переспросил Ревенко. — Что вы! Знаете, как любили у нас Евгения Петровича? Если бы каждого директора так… — и хмуро добавил: — А недовольные были. Они всегда бывают. Кому-то не дал квартиру, кого-то собирался уволить, кого-то отругал. Надо сказать, Евгений Петрович был… несдержанным человеком, если по правде говорить. Сколько я таких конфликтов сглаживал, если б вы знали!
— Кого же он, к примеру, хотел уволить?
— Уволить? — переспросил Ревенко. — Да вот хотя бы Носова. Есть у нас такой.
— За что же?
— За прогул.
— А квартиру кому не дал? — в свою очередь, спросил Игорь.
Ревенко повернулся к нему.
— Квартиру? Так сразу не вспомнишь. Если надо, я вам потом скажу.
— Да нет. Это не обязательно.
Виталий видел, что Ревенко взволнован и даже немного растерян. И конечно, понимал причину этой взволнованности и растерянности.
Во время разговора в кабинет то и дело заглядывали люди. Ревенко укоризненно качал головой и поднимал руки, давая понять, что он занят и входить нельзя. Но дела, видимо, требовали его внимания. И это тоже было понятно.
Да, Лучинин был здесь вожаком, это чувствовалось по всему, что говорил о нем Ревенко и, главное, как говорил. Ревенко, видимо, любил Лучинина по-настоящему. И уважал тоже. И все это так не вязалось с преступлением, которое совершил Лучинин и которое уже доказано. Доказано — вот что ужасно!
И впервые у Виталия закралось сомнение. Такой человек, как Женька, если он ничего не в состоянии был опровергнуть из этих обвинений, пожалуй, мог и решиться на страшный, последний шаг. Ведь Женька был горячим, невыдержанным, гордым человеком. И оказаться опозоренным, пойти под суд…
Тем не менее больше задерживать Ревенко было нельзя. Это они поняли оба, и Игорь, взглянув на Виталия, сказал:
— Последний вопрос, Владимир Яковлевич…
— Почему же последний? — энергично возразил Ревенко, и на полном лице его отразилась досада. — Я ведь в вашем распоряжении. И полагаю, что вам ещё далеко не все ясно. А должно быть все ясно. Абсолютно все! Иначе как же можно?
— Ну, если хотите, то пока последний, — улыбнулся Игорь. — Скажите, почему была назначена такая экстренная ревизия?
Ревенко сердито развёл руками.
— Не знаю. Мне, вы понимаете, неловко было требовать объяснений.
— А Лучинин, он требовал?
— Евгений Петрович, как назло, был в это время болен.
— Вот как? — удивился Виталий и тут же решительно добавил: — Всё. Мы вас больше не смеем задерживать.
Но тут дверь кабинета в очередной раз приоткрылась, и на пороге возник русоволосый парень в старой, стираной гимнастёрке, аккуратно заправленной под широкий армейский ремень, на котором огнём горела большая, со звездой медная пряжка.
Парень безбоязненно, со скрытой усмешкой огляделся по сторонам и, привычно расправив под ремнём невидимые складки гимнастёрки, чётко произнёс:
— Разрешите, Владимир Яковлевич, обратиться к гостям.
— Ну вот. А я как раз о тебе подумал, — сказал Ревенко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66