Точно отвечай!
— Сами знаете какое, — хмуро произнёс Носов, глядя в пол.
— Отвечай. Честно отвечай.
Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.
При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.
— Чего отвечать-то? — отрывисто переспросил Носов. — Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.
— Командировку ему передал?
— Ну, передал…
— На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!
— На него и была.
— Как же ты смел послать двоих?
Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.
— Отвечайте, Носов, — сказал Игорь.
— А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.
У Ревенко на толстых щеках заходили желваки,
— Неправда, Носов, — покачал головой Игорь. — Булавкин говорит, что….
Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.
— Чего?.. — прохрипел Носов, — Чего?… — он задыхался.
Ревенко, поражённый, молчал.
— Булавкин жив, — медленно и холодно произнёс Игорь. — Он жив, Носов. И дал показания.
— Ничего не знаю! Ничего! — продолжал хрипеть Носов» не поднимая головы. — Пальцем его не трогал!
— Это мы знаем, — все так же холодно подтвердил Игорь. — Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.
— Ничего не знаю.
Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.
— Я разрешил: брать машину, Василий? — с холодной яростью спросил он. — Отвечай!
— Не знаю…
— То есть как это не знаешь?!
Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.
— Ну!.. — крикнул он, стукнув кулаком по столу. — Отвечай!
— Спокойно, Ревенко, — строго сказал Игорь.
Носов упрямо молчал, опустив голову.
— Так, Василий, — медленно, с горечью произнёс Ревенко. — Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?
Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.
— Я… он сам… — сбивчиво пробормотал Носов, — Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…
— Зачем ты привёл к нему Булавкина?! — срываясь на крик, спросил Ревенко.
Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.
— Чтобы… значит… не болтал…. — словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.
Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:
— Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..
Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.
Все молчали.
Новое опознание Анашина провели часа через два.
Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности — Анашин?
Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.
Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.
— Успокоится, — махнул рукой Игорь. — Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?
— С ним Булавкин был почти не знаком, — покачал головой Виталий. — Тут что-то не то.
— Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? — спросил Кучанский.
— Да, — согласился Игорь. — Тем более все это странно.
— К тому же, — продолжал Кучанский, — если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.
— Конечно, — снова подтвердил Игорь.
— Булавкин очень важное и сказал, — задумчиво произнёс Виталий. — Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».
Все трое молча переглянулись.
…В конце дня приехал наконец Савельев.
— Давайте приводить опознание, — отрывисто предложил он.
И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.
В кабинет вошла Лара Кожева.
Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.
Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:
— Вот он!.. Он шёл!..
— Успокойтесь, посмотрите внимательней, — сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. — Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…
Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:
— Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, — обернулась она к Виталию.
— Дура… — процедил сквозь зубы Анашин. — Разуй глаза…
— Молчите, — строго оборвал его Савельев.
И стал заполнять протокол опознания.
Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин — понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.
А потом Виталий поехал к Лучининой.
— Да, — сказала Ольга Андреевна. — Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…
— Это сейчас неважно, — мягко перебил её Виталий. — Сейчас самое важное — факты. Он больше ничего не сказал?
— Нет, — она грустно покачала головой. — Мы очень мало с ним говорили в последние дни.
— Как он был одет, когда ушёл?
— Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, — вдруг с отчаянием произнесла она.
— Неважно. Что ещё?
— Ещё? — переспросила Лучинина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Сами знаете какое, — хмуро произнёс Носов, глядя в пол.
— Отвечай. Честно отвечай.
Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.
При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.
— Чего отвечать-то? — отрывисто переспросил Носов. — Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.
— Командировку ему передал?
— Ну, передал…
— На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!
— На него и была.
— Как же ты смел послать двоих?
Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.
— Отвечайте, Носов, — сказал Игорь.
— А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.
У Ревенко на толстых щеках заходили желваки,
— Неправда, Носов, — покачал головой Игорь. — Булавкин говорит, что….
Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.
— Чего?.. — прохрипел Носов, — Чего?… — он задыхался.
Ревенко, поражённый, молчал.
— Булавкин жив, — медленно и холодно произнёс Игорь. — Он жив, Носов. И дал показания.
— Ничего не знаю! Ничего! — продолжал хрипеть Носов» не поднимая головы. — Пальцем его не трогал!
— Это мы знаем, — все так же холодно подтвердил Игорь. — Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.
— Ничего не знаю.
Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.
— Я разрешил: брать машину, Василий? — с холодной яростью спросил он. — Отвечай!
— Не знаю…
— То есть как это не знаешь?!
Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.
— Ну!.. — крикнул он, стукнув кулаком по столу. — Отвечай!
— Спокойно, Ревенко, — строго сказал Игорь.
Носов упрямо молчал, опустив голову.
— Так, Василий, — медленно, с горечью произнёс Ревенко. — Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?
Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.
— Я… он сам… — сбивчиво пробормотал Носов, — Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…
— Зачем ты привёл к нему Булавкина?! — срываясь на крик, спросил Ревенко.
Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.
— Чтобы… значит… не болтал…. — словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.
Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:
— Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..
Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.
Все молчали.
Новое опознание Анашина провели часа через два.
Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности — Анашин?
Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.
Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.
— Успокоится, — махнул рукой Игорь. — Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?
— С ним Булавкин был почти не знаком, — покачал головой Виталий. — Тут что-то не то.
— Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? — спросил Кучанский.
— Да, — согласился Игорь. — Тем более все это странно.
— К тому же, — продолжал Кучанский, — если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.
— Конечно, — снова подтвердил Игорь.
— Булавкин очень важное и сказал, — задумчиво произнёс Виталий. — Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».
Все трое молча переглянулись.
…В конце дня приехал наконец Савельев.
— Давайте приводить опознание, — отрывисто предложил он.
И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.
В кабинет вошла Лара Кожева.
Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.
Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:
— Вот он!.. Он шёл!..
— Успокойтесь, посмотрите внимательней, — сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. — Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…
Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:
— Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, — обернулась она к Виталию.
— Дура… — процедил сквозь зубы Анашин. — Разуй глаза…
— Молчите, — строго оборвал его Савельев.
И стал заполнять протокол опознания.
Девушка отошла к дивану, где сидели сосредоточенные, серьёзные Виталий, Кучанский и ещё двое мужчин — понятых, случайные люди, жильцы соседнего дома. Один из них встал, уступая ей место. Но она, всхлипнув, махнула рукой и торопливо достала из сумки платочек.
А потом Виталий поехал к Лучининой.
— Да, — сказала Ольга Андреевна. — Все так и было в тот вечер. Он взял только одну удочку и сказал, что ему надо подумать. Но мне показалось…
— Это сейчас неважно, — мягко перебил её Виталий. — Сейчас самое важное — факты. Он больше ничего не сказал?
— Нет, — она грустно покачала головой. — Мы очень мало с ним говорили в последние дни.
— Как он был одет, когда ушёл?
— Плащ, коричневый, «болонья». Кепка… я забыла, какая кепка, — вдруг с отчаянием произнесла она.
— Неважно. Что ещё?
— Ещё? — переспросила Лучинина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66