Я слышу скрип кровати за перегородкой, шлепанье босых ног, грохот опрокинутого стула. Назойливые звонки прекращаются.
– Гриша, тебя Ирина Осиповна!
– С первым апреля!
– Нет, серьезно.
– С первым апреля!
– Она спрашивает, можешь ли ты сегодня в одиннадцать прийти в институт. Она будет ждать у ворот… Да-да, он слышит, он не спит, Ирина Осиповна.
Щелкнул рычажок.
Прийти в институт к Ирине? С утра?! Будет ждать у ворот? Удивительный сегодня день!
3
– Вы не сердитесь, что я разбудила вас? – встретила меня Ирина. – Но вы сказали, что не бываете дома весь день. Я боялась вас упустить.
А на улице весна. В окнах отражается голубое небо. Из водосточных труб с грохотом выскакивают сосульки, разлетаясь стеклянными брызгами. Дворники скрежещут скребками, счищая слежавшийся снег. Автомашины проваливаются по ступицу в снежную кашу, обдают прохожих грязно-желтым душем. Жизнерадостно звенят капли.
Ирина щурится от солнца. Лучи золотят ее волосы. Она изменилась, стала взрослее и еще красивее. Она другая. Прежде мне хотелось схватить ее за руки и с хохотом кружить по комнате, сейчас хочется смотреть в глаза и проникновенно молчать. И я так и делаю – проникновенно молчу.
– Отчего вы не написали ни разу? – спрашивает она.
– Так, – отвечаю я.
Я уже забыл о прошлом. Передо мной другая, новая Ирина, и с этой новой незачем считаться старыми обидами. И я вижу – Ирина понимает меня.
– Возможно, мы будем видеться очень часто, – говорит она.
Спасибо, Катюша, за твою первоапрельскую шутку!
4
– Вы даже не спрашиваете, зачем я пригласила вас, – говорит Ирина. – Я хочу познакомить вас с одним очень интересным человеком. Уверена, что вы понравитесь друг другу. Это мой шеф – Леонид Павлович Маринов. В прошлом году мы ездили в Приволжскую область, а сейчас собираемся в тайгу.
При упоминании об «интересном человеке» я почему-то испытываю неприязнь к этому Маринову.
А фамилию такую я слышал, вспоминаю. Мне говорили: «Был хороший полевой геолог Маринов. Потом запутался, залез в дебри теории, пытается опровергнуть основы, чудак. И так на двух геологов три теории».
Да, в геологии теорий много. Предмет у нас такой: мы спорим о ненайденных месторождениях, невидимых пластах, событиях, случившихся миллионы и миллиарды лет назад. Миллиард – число, не поддающееся воображению. Я, например, не прожил на свете миллиарда секунд. За миллиард лет от самых грозных катастроф остаются неясные следы, пунктирные намеки. Даже высокие горы стираются до основания, суша становится морским дном или превращается в камень. На полуторакилометровом слое из окаменевшего ила, песка и пыли стоит Москва. Русская равнина и все другие – это занесенные пылью веков морщины планеты, – так предполагалось до сих пор.
Ненайденные месторождения, предполагаемые события – вот материал, над которым размышляет геолог. Фактов мало – они как островки в море догадок. Люди солидные уважают только факты, они твердо стоят на твердой земле и презирают предположения. Легкомысленные или отважные очертя голову бросаются в океан неведомого со своей стотысячной догадкой. Видимо, «очень интересный» шеф Ирины принадлежит к этой категории. Кто же он – отважный или легкомысленный?
5
Маринов стоял на трибуне – сорокалетний атлетического вида мужчина, слишком громоздкий для комнаты. Пиджак ему был узковат. Он был похож на борца-чемпиона, надевшего обычный костюм, а такие люди лучше выглядят в майке и трусах.
Да, судя по внешности, Маринов, видимо, был хорош в поле – с киркой, с лопатой или молотком… А тут он топчется на трибуне, беспомощный, как медведь в тенетах. Что-то хочет опровергнуть и опрокинуть.
Маринов заметно волновался: отирал лоб платком, поправлял галстук, откашливался. Я заметил, что у Ирины появился румянец на щеках, и окончательно настроился недоброжелательно. «Ну что можно открыть принципиально нового в Приволжской области? – подумал я. – Были там толковые люди, изъездили вдоль и поперек. Самомнение у этого Маринова, воображает себя умнее всех».
Должно быть, Маринов не один раз слышал подобные возражения, потому что начал он с оправданий.
Нет, он не воображает себя умнее всех. Тот, кто находит новое, необязательно самый умный. Рабочий, который изобрел новый клапан для насоса, не выше Галилея. Но он использует все достижения механики от Галилея до наших дней и превосходит Галилея на своем участке.
За открытиями не всегда нужно ехать в неизведанные страны – и в старых районах можно найти новое, когда встает новая задача. В прошлом веке не искали урановых руд и не находили их поэтому. Находит тот, кто ищет. Новое видит тот, у кого новая точка зрения. У него, Маринова, новая точка зрения. На то свои причины…
Вероятно, у Маринова были наилучшие намерения – он уверял, что он не зазнайка. Но, когда человек стоит на трибуне перед видными учеными, седовласыми академиками, и битых полчаса рассуждает, по какой причине он превзошел их, это производит плохое впечатление.
Потом Маринов перешел к фактам: вот что он увидел в Приволжской области. Он хотел быть беспристрастным – давал описания, чтобы мы сами делали выводы. Но беда в том, что он-то всё видел своими глазами, а мы слушали его описания. По словесному описанию представить себе человека невероятно трудно, местность – еще труднее. А думать об этой местности и делать выводы вовсе невозможно. Зал скучал, зевал, перешептывался. И я среди других с нетерпением ожидал, когда же Маринов кончит перечислять известняки и глины.
Поэтому вывод Маринова был неожиданным и для меня и для всех. Вопреки мнению геологов, Маринов утверждал, что под Русской равниной нет «морщин» (складок, как говорят геологи), что фундамент равнины – плоская глыба, расколотая трещинами, и что вдоль трещин надо искать полезные ископаемые, в частности нефть, а до сих пор искали ее неверно.
«Ого, хватил! – подумал я. – Искали неверно, но находили. Нашли на Урале, в Башкирии, на Эмбе…»
Зал загудел неодобрительно. Всем показалось, что Маринов слишком много берет на себя.
И действительно, начались выступления одно другого резче.
Худой и долговязый палеонтолог нашел у Маринова две ошибки и намекнул, что докладчик человек несведущий. «Предельщиком» назвал Маринова какой-то областной геолог за то, что тот утверждал, что нефть есть возле трещин, а не на всей территории Приволжской области. Выступали еще многие, всех не упомнишь, а под конец – Толя Тихонов, мой однокурсник, ныне аспирант (он обогнал меня, пока я был на фронте), изящный молодой человек, великий мастер страстно громить… Толя заговорил о моральном облике советского ученого, намекая на то, что в научном институте не может оставаться такой человек, как Маринов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Гриша, тебя Ирина Осиповна!
– С первым апреля!
– Нет, серьезно.
– С первым апреля!
– Она спрашивает, можешь ли ты сегодня в одиннадцать прийти в институт. Она будет ждать у ворот… Да-да, он слышит, он не спит, Ирина Осиповна.
Щелкнул рычажок.
Прийти в институт к Ирине? С утра?! Будет ждать у ворот? Удивительный сегодня день!
3
– Вы не сердитесь, что я разбудила вас? – встретила меня Ирина. – Но вы сказали, что не бываете дома весь день. Я боялась вас упустить.
А на улице весна. В окнах отражается голубое небо. Из водосточных труб с грохотом выскакивают сосульки, разлетаясь стеклянными брызгами. Дворники скрежещут скребками, счищая слежавшийся снег. Автомашины проваливаются по ступицу в снежную кашу, обдают прохожих грязно-желтым душем. Жизнерадостно звенят капли.
Ирина щурится от солнца. Лучи золотят ее волосы. Она изменилась, стала взрослее и еще красивее. Она другая. Прежде мне хотелось схватить ее за руки и с хохотом кружить по комнате, сейчас хочется смотреть в глаза и проникновенно молчать. И я так и делаю – проникновенно молчу.
– Отчего вы не написали ни разу? – спрашивает она.
– Так, – отвечаю я.
Я уже забыл о прошлом. Передо мной другая, новая Ирина, и с этой новой незачем считаться старыми обидами. И я вижу – Ирина понимает меня.
– Возможно, мы будем видеться очень часто, – говорит она.
Спасибо, Катюша, за твою первоапрельскую шутку!
4
– Вы даже не спрашиваете, зачем я пригласила вас, – говорит Ирина. – Я хочу познакомить вас с одним очень интересным человеком. Уверена, что вы понравитесь друг другу. Это мой шеф – Леонид Павлович Маринов. В прошлом году мы ездили в Приволжскую область, а сейчас собираемся в тайгу.
При упоминании об «интересном человеке» я почему-то испытываю неприязнь к этому Маринову.
А фамилию такую я слышал, вспоминаю. Мне говорили: «Был хороший полевой геолог Маринов. Потом запутался, залез в дебри теории, пытается опровергнуть основы, чудак. И так на двух геологов три теории».
Да, в геологии теорий много. Предмет у нас такой: мы спорим о ненайденных месторождениях, невидимых пластах, событиях, случившихся миллионы и миллиарды лет назад. Миллиард – число, не поддающееся воображению. Я, например, не прожил на свете миллиарда секунд. За миллиард лет от самых грозных катастроф остаются неясные следы, пунктирные намеки. Даже высокие горы стираются до основания, суша становится морским дном или превращается в камень. На полуторакилометровом слое из окаменевшего ила, песка и пыли стоит Москва. Русская равнина и все другие – это занесенные пылью веков морщины планеты, – так предполагалось до сих пор.
Ненайденные месторождения, предполагаемые события – вот материал, над которым размышляет геолог. Фактов мало – они как островки в море догадок. Люди солидные уважают только факты, они твердо стоят на твердой земле и презирают предположения. Легкомысленные или отважные очертя голову бросаются в океан неведомого со своей стотысячной догадкой. Видимо, «очень интересный» шеф Ирины принадлежит к этой категории. Кто же он – отважный или легкомысленный?
5
Маринов стоял на трибуне – сорокалетний атлетического вида мужчина, слишком громоздкий для комнаты. Пиджак ему был узковат. Он был похож на борца-чемпиона, надевшего обычный костюм, а такие люди лучше выглядят в майке и трусах.
Да, судя по внешности, Маринов, видимо, был хорош в поле – с киркой, с лопатой или молотком… А тут он топчется на трибуне, беспомощный, как медведь в тенетах. Что-то хочет опровергнуть и опрокинуть.
Маринов заметно волновался: отирал лоб платком, поправлял галстук, откашливался. Я заметил, что у Ирины появился румянец на щеках, и окончательно настроился недоброжелательно. «Ну что можно открыть принципиально нового в Приволжской области? – подумал я. – Были там толковые люди, изъездили вдоль и поперек. Самомнение у этого Маринова, воображает себя умнее всех».
Должно быть, Маринов не один раз слышал подобные возражения, потому что начал он с оправданий.
Нет, он не воображает себя умнее всех. Тот, кто находит новое, необязательно самый умный. Рабочий, который изобрел новый клапан для насоса, не выше Галилея. Но он использует все достижения механики от Галилея до наших дней и превосходит Галилея на своем участке.
За открытиями не всегда нужно ехать в неизведанные страны – и в старых районах можно найти новое, когда встает новая задача. В прошлом веке не искали урановых руд и не находили их поэтому. Находит тот, кто ищет. Новое видит тот, у кого новая точка зрения. У него, Маринова, новая точка зрения. На то свои причины…
Вероятно, у Маринова были наилучшие намерения – он уверял, что он не зазнайка. Но, когда человек стоит на трибуне перед видными учеными, седовласыми академиками, и битых полчаса рассуждает, по какой причине он превзошел их, это производит плохое впечатление.
Потом Маринов перешел к фактам: вот что он увидел в Приволжской области. Он хотел быть беспристрастным – давал описания, чтобы мы сами делали выводы. Но беда в том, что он-то всё видел своими глазами, а мы слушали его описания. По словесному описанию представить себе человека невероятно трудно, местность – еще труднее. А думать об этой местности и делать выводы вовсе невозможно. Зал скучал, зевал, перешептывался. И я среди других с нетерпением ожидал, когда же Маринов кончит перечислять известняки и глины.
Поэтому вывод Маринова был неожиданным и для меня и для всех. Вопреки мнению геологов, Маринов утверждал, что под Русской равниной нет «морщин» (складок, как говорят геологи), что фундамент равнины – плоская глыба, расколотая трещинами, и что вдоль трещин надо искать полезные ископаемые, в частности нефть, а до сих пор искали ее неверно.
«Ого, хватил! – подумал я. – Искали неверно, но находили. Нашли на Урале, в Башкирии, на Эмбе…»
Зал загудел неодобрительно. Всем показалось, что Маринов слишком много берет на себя.
И действительно, начались выступления одно другого резче.
Худой и долговязый палеонтолог нашел у Маринова две ошибки и намекнул, что докладчик человек несведущий. «Предельщиком» назвал Маринова какой-то областной геолог за то, что тот утверждал, что нефть есть возле трещин, а не на всей территории Приволжской области. Выступали еще многие, всех не упомнишь, а под конец – Толя Тихонов, мой однокурсник, ныне аспирант (он обогнал меня, пока я был на фронте), изящный молодой человек, великий мастер страстно громить… Толя заговорил о моральном облике советского ученого, намекая на то, что в научном институте не может оставаться такой человек, как Маринов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69