ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Два дня потратим, это нам дорого встанет.
Возразить было нечего, и мы молчали.
– А когда хотите ехать?
– Это от вас зависит! Мы хоть сейчас…
– Спешить некуда. Завтра переправимся, и ладно.
Значит, на Кельму. Я взглянул на Маринова. Он задумчиво складывал карту, глядя в окно. Почему-то именно сейчас мне бросились в глаза седые виски, обострившиеся скулы, морщины под глазами. Я подумал, что он, в сущности, пожилой человек и нуждается в отдыхе. Но очень уж хотелось проверить наши догадки на Кельме. Есть ли там купола или нет?
– Только волок прибавился. А там безразлично – Лосьва или Кельма. Вниз по течению легче будет, – сказал я Маринову.
– Да-да, Гриша… – отозвался он. – Ты уж потерпи. Если разболится рука, я постараюсь заменить.
Я хотел подбодрить его, а он подбадривал меня.
3
Выехали мы довольно поздно. Вечером старик замесил тесто и с утра начал печь хлеб. Эту ответственную работу он, как глава артели, не доверял женщинам.
Вынув аппетитные поджаристые буханки с приставшими к ним березовыми листьями (хлеб заворачивают в листья, чтобы зола не пачкала корку), старик спросил у меня чистый мешок и положил туда хлеб. Маринов полез было за деньгами, но старик отмахнулся – дескать, некогда, потом – и велел собираться в дорогу.
Я сел в нашу собственную лодку, Маринов со стариком – в артельную. Девушки разобрали весла. Гребли они умело, но не по-спортивному – короткими частыми гребками, не помогая себе корпусом. На здешних узких, заросших протоках длинные весла неудобны. И деревянные уключины не позволяют делать размах.
Старик важно покрикивал:
– Прямо! Правей! Навались!
Но, по-моему, его никто не слушал.
Маринов, стараясь вознаградить артель за потерянное время, стрелял не жалея патронов, бил уток на воде и влет. Старик с восхищением крутил головой. У него самого влет не получалось. Как говорил он: «Ружье обзаживало». Это означало – получается недолет.
Прежде чем мы доехали до волока, Маринов настрелял две большие связки. Высадившись на берег, старик сразу же развел костер и начал жарить уток. Готовил он довольно просто: обдирал самые длинные перья, остальные палил на огне, а затем насаживал утку на деревянный вертел. Жарилась утка вместе со внутренностями. Старик объяснял, что брезгать не к чему – утка ест рыбу, а рыба чистая: все время в воде моется.
Между тем девушки с шутками и смехом вытащили нашу лодку на берег, несколькими гвоздями прибили к килю доски, чтобы дно не протиралось на волоке, привязали лямки, и можно было начинать сухопутное плавание.
Мы в последний раз пообедали с гостеприимной артелью.
– А это вам на дорожку, – сказал старик, прощаясь, и вручил мне мешок с хлебом и берестяный туес с соленой рыбой. – А больше нет ничего, не обессудьте!
Маринов протянул ему часы, сапоги и все наши деньги.
– Обойдемся как-нибудь, – сказал он мне, – затребуем из Москвы по телеграфу.
Но старик не захотел брать. Он даже пояснил, что брать у нас нельзя – неприлично. Если бы на озере были две артели и одна помогала нам, а другая работала на себя, тогда другое дело. Но, поскольку обращаться вам больше некуда, значит, они обязаны подсобить.
– Ведь вы в пути, – твердил он. – Послать письмо, конечно, можно. А ну как зазимуете? Если бы летом, взял бы плату, взял бы. А тут осень. Да нет, чего там, поезжайте с богом!
4
Волок на Кельму проходил по мелкому верховому болоту. На пригорках посуше здесь лежали кругляши, служившие вместо катков, в иных местах – пачки еловых ветвей, а в низинках ничего не было, там лодка скользила по воде или по илу.
Старик отправил с нами троих – Лукерью, Фелицату и Степаниду. Девушки дружно взялись за лямки, мы с Мариновым налегли сзади, и, с грохотом прыгая по кругляшам, как по деревянным волнам, наша лодка поплыла через водораздел.
Вскоре стало жарко. Пар шел от нас. А девушкам нелегкая работа казалась развлечением. Они старались разогнать лодку так, чтобы мы отстали, и заливались радостным смехом, когда кто-нибудь из нас падал.
– Эк ты, паря! – кричали они. – Пошто землю носом пашешь? Ослаб, должно? Садись, ужо довезем тебя до Москвы!
– До Москвы, чать, волока нет?
– А был бы, добежала бы?
– В самом деле, девушки, приезжайте к нам в Москву!
– Ну, куда нам, еще заблудимся там. Наше дело таежное, на медведя с рогатиной – это мы понимаем.
– А я приеду, – объявила Лукерья. – Прямо к тебе, Григорий Андреевич. Не прогонишь?
Я стал с увлечением описывать Москву. Девушки не раз видели в книгах изображение Кремля, Красной площади, станций метро, но плохо представляли масштабы. И, когда я говорил им «Столбы мраморные, с эту елку ростом…», им казалось, что я преувеличиваю.
– Чать, душно под землей, дышать нечем?
– Да нет, светло и просторно. А людей-то, людей! Считайте сами: каждые две минуты поезд, в поезде шесть вагонов, в вагонах сорок сидячих мест. А в часы пик, тогда давка… Леонид Павлович, вы помните, что на свете существует давка?
Вокруг нас расстилалось обширное болото с редкими березками. Почти все они были сломаны, стояла только кора, наполненная трухой. По просторному небу ползли сизые тучи. На горизонте синела тайга. До нее было километров десять.
И мы отлично знали, что на всем этом пространстве находится тринадцать человек – рыбачья артель – и мы с Мариновым. Даже не верилось, что где-то существует город с миллионами жителей, многоэтажные дома, асфальтированные магистрали с потоками автомобилей, которые нужно сдерживать светофором, чтобы они не столкнулись. Смешно было и думать о столкновениях на волоке, где одну лодку перетаскивали и то не каждый год.
– Лучше я пришлю вам открытки, – сказал я, так и не сумев объяснить, что такое уличное движение. – Письма к вам доходят?
– А как же… как ляжет снег – привезут. А весной мы сами домой поедем.
– Тогда пришлю подарки. Кому что хочется?
Степанида попросила сережки, Фелицата – узорный платок.
– А мне ничего не надо, – сказала Лукерья. – Я и так вас не забуду.
Так, перемежая работу разговорами, мы незаметно миновали волок. Путь пошел под гору, девушки разогнали лодку и с ходу спустили ее на воду.
– Ну, вот она, ваша Кельма желанная!
Надо было прощаться. Хотелось поблагодарить как следует за помощь и за дружеское участие. Я пошарил в кармане и нашел только один ножик с полосатым черенком. Один на троих. В армии делали такие из специальных стекол. Девушки тут же разыграли его. И Фелицата с торжеством завязала подарок в уголок платка.
Неожиданно Лукерья запела. Это было причитание: и песня, и плач. Заунывным голосом, нараспев, говорила она, что она одна на свете, некому ее приласкать, приголубить. И молодые годы проходят на пустынном озере, куда гости заглядывают раз в пять лет и то спешат скорее уехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69