Ведите себя как следователи или судебно-медицинские эксперты на месте преступления. Все имеет значение, даже пыль. Ничего не обтирать, не очищать, не сметать. Пыль веков — это золотая пыль. Металлические предметы, которые могут окисляться, или деревянные, которые могут рассыпаться, сейчас же покрывайте слоем жидкого парафина. И помните, каждый может в любую минуту, в любой час, днем и ночью прийти ко мне показать, что он нашел, или видел, или сообразил, — я всегда буду с ним. Ну, а теперь за работу. Берите все лопаты, — скомандовал Толмачев, — все, все без исключения, мы все сегодня участвуем. Начнем с квадрата Б8. Эспер Константинович, идите впереди!
Толмачев взял из кучи одну из лопат, внимательно посмотрел на нее и одобрительно хмыкнул. Все мы двинулись за ним в предназначенный квадрат, где нас уже ждал Листер.
— Теперь нужно сделать первый удар, — сказал Толмачев. — Кому будет принадлежать эта честь?
— Вам, профессор, — сказал глубоким голосом высокий седобородый Юнус Ходжаев. Он хорошо и чисто говорил по-русски. Позже я узнал, что он был не узбек, а семипалатинский киргиз, кончил военную школу и участвовал не в одном путешествии Географического общества.
— Да, да, — заикаясь, поддержал Лишкин.
Все головы повернулись к нему. Он покраснел.
— Нет, сделайте вы, — обратился Толмачев к Ходжаеву. — Это земля ваших предков. Я не хочу, чтобы кто-нибудь сказал, что пришли урусы и нарушили ее покой.
— Я не имею права или учености, когда вы здесь, — опять поклонился Юнус Ходжаев.
— Знаете что, — вмешался Листер, — позвольте мне, как бывшему военному, предложить то, что у нас практикуется. Строят корабль мастера, плавают на нем моряки, но по традиции спускает его на воду женщина. Она дает ему жизнь.
— Что ж, прекрасная вещь, — ответил Толмачев. — И это мы не раз практиковали. Но кому же? — Он обвел глазами присутствующих.
— Просим Александру Ивановну, — отозвался Юнус Ходжаев.
— Я с удовольствием бы это сделала, — сказала Александра Ивановна, — но я тоже урус, и, стало быть, остается то же возражение.
— Мне кажется, — вновь заговорил Листер, — мы устраним все недоразумения, если наша вчерашняя именинница и Лейла обе возьмут на себя крестины этих раскопок. И это будет новое слово в Азии.
Чувствуя за собой молчаливое одобрение, Листер взял за руки смущенных девушек — белокурую Катю и темноволосую Лейлу, подвел их к рубежу, оглянулся на Толмачева и, когда тот кивнул, сказал:
— Во славу науки, начинайте!
Девушки сделали один-два слабых удара, а потом, глядя друг на друга и лукаво улыбаясь, стали копать веселее, вынимая почти по целой лопате. Песок поддавался легко. Постепенно присоединились другие. Листер незаметно указывал каждому место. Вскоре можно было видеть лишь склоненные спины, разгоряченные лица и взбрасываемые лопаты чистого мелкого желтого песка.

3
В то утро, разумеется, ничего не нашли. Никто, кроме, может быть, самых наивных, и не надеялся на это. После обеда Толмачев объявил, что земляных работ в этот день больше не будет, так как предстоят проводы гостей, потом фотографирование.
— Может быть, вы имели в виду, — несмело спросил я, — сначала фотографирование, а потом проводы гостей?
— Нет, молодой человек, я сказал именно то, что хотел: сначала проводы, потом фотографирование.
Я пожалел, что выскочил.
Я заметил, что перед отъездом Паша много говорил с Листером, потом с Борисом и непринужденно смеялся.
Около четырех часов гости, включая женщин и Юнуса Ходжаева, уже сидели в пролетках и линейках.
Я подошел к Александре Ивановне.
— Вы устали, наверно? — спросил я.
— Нет, я ведь ничего не делала, — ответила она чистосердечно. — Скорее могла устать Катя, но она у нас двужильная, хотя вы этого и не знаете.
Мое лицо выражало вопрос.
— Она все эти годы до недавнего времени провела в деревне у больной тетки и всю работу сама делала, и по дому, и в огороде. Она и корову подоит, и лошадь запряжет, и не хуже вас, мальчишек, верхом ездит, — пояснила Александра Ивановна.
Разговор наш был прерван сигналом к отправлению, и уже через несколько минут гости махали нам платками из удалявшихся экипажей.
— А теперь, Глеб, — обратился ко мне Толмачев, когда мы вновь зашли в палатку, — нет ничего удивительного в том, что вы меня не поняли. Ведь я имел в виду фотографирование не отъезжающих, а нашей работы. Сейчас мы будем клеймить и фотографировать все наши инструменты: лопаты, клинья — все абсолютно, что мы приносим на территорию раскопок.
Мне это показалось излишней формальностью.
— Зачем? — спросил я.
— Затем, — ответил он, — чтобы строго отграничивать то, что мы найдем, от того, чем мы ищем.
— Но это мы и так знаем, — все еще неясно понимая, в чем дело, сказал я.
— Предположим, — терпеливо продолжал Толмачев, — что пока вы, я, пятый, десятый, а лучше всего Эспер Константинович знает наши орудия. Но вот вдруг обвал и все наши орудия — надеюсь, не мы сами — проваливаются, раскопки приостанавливаются, потом возобновляются через год или через десять лет, и тогда скажите, какими силами новая археологическая экспедиция, найдя заржавевший кусок железа, сможет сказать, меч ли это Александра Македонского или лопата, например, Бориса Ратаевского, хотя я вас, — он повернулся к Борису, — что-то сегодня с лопатой не помню.
— Нет, я был, — пробормотал покрасневший Борис, — только дальше, с краю.
— А, если с краю, тогда все прекрасно.
— Ну, и что из этого вытекает? — спросил я.
Я чувствовал себя как на семинаре в руках опытного и умного профессора, которому настойчивый вопрос больше по душе, чем наиточнейший ответ.
— Последствия, мой дорогой, — отвечал Толмачев, — могут быть, как говорят, неисчислимые. Если это меч Александра Македонского, я имею в виду его солдат, значит, они знали железо, был железный век, выплавка чугуна, закалка и еще тысяча вещей. Мы получаем ключ к их хозяйству, к победе над персами и другими народами Востока. Если же это лопата не Александра Македонского, а моя или ваша, значит, железа в то время у греков не было, вооружение было другое, война другая, соотношение сил другое, история другая. В виде предостережения расскажу вам эпизод из истории археологии. Мы все любим Египет, и в какой-то мере все мы на изучении его воспитались и сложились. Мы знаем, что египтяне великолепно обрабатывали камень, изготовляли бронзу, производили фаянс и стекло. Но вот железа за ними не числилось. Однако нашлись археологи, которым обязательно хотелось, чтобы египтяне его знали и чтобы у Египта был железный век. В качестве доказательства они приводили два кусочка железа, найденные в одной из пирамид в Саккара. Спорить было трудно, пока не установили, что эти два кусочка железа были долотьями одной европейской археологической экспедиции, работавшей на раскопках этой пирамиды полустолетием раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54