Она могла держать подле себя целую свору миловидных, кудрявых и совершенно целых пажей с лучшей в государстве родословной.
В числе прочих версий бытовала, разумеется, и та, в которой грязные языки утверждали, будто бы ее с Кеннетом связывает нечто более интимное, чем война, и что оказываемые им услуги далеко не в прошлом… Ей даже припомнилась недавняя история, когда пришлось на высшем уровне разбираться с разъяренным папенькой одного из таких миловидных и кудрявых, осмелившегося в присутствии Кеннета аф Крейга щегольнуть остроумием на эту тему. Фамильный нос, форма которого возводилась в культ с незапамятных времен, Кеннет перерубил ребром ладони в долю секунды, закрыв тем самым вопрос о поединке на любом оружии и заставив записного острослова дорого заплатить за минуту хамства. Лицезреть ярость значительного лица, задавленную подобострастием, было забавно, однако приходилось признать, что она по пустому в принципе поводу обзавелась врагом. Версия, разумеется, не умерла, ушла в подполье, и вслух ее не повторяли. Глядя на «секретаря и стража» другими глазами, как бы снизу, из толпы, Аранта отмечала про себя эту сдержанную резкость, так украшающую мужчин и подразумевающую решительность и быстроту; тонкие твердые черты лица и тот почти незаметный оттенок, заставляющий заподозрить в нем жестокость, как в человеке, с которым жестоко поступили; и голубые глаза, сверкающие из-под льняной челки, словно из-под забрала, и не без оснований полагала, что если бы не увечье, а возможно, даже и невзирая на него, юноша, стоящий за ее плечом, мог бы числиться первым соблазнителем столицы. В своем кругу, конечно. Не стоило и думать об этом, сидя рядом с Рэндаллом.
«Ну, кто о чем, а я — о наболевшем».
Она заметила, что Кеннет моментально осмотрел крыши и освещенные окна, в проемах которых плотно стояли люди, и теперь ловил каждый направленный в ложу взгляд. Темных окон не было среди глядящих на площадь, а если бы были, то это уже затрагивало функции королевской службы безопасности, потому что нет ничего проще, чем натянуть лук или арбалет, глядя из темноты на освещенный праздник.
— Кеннет, — спросила Аранта, оборачиваясь к нему и вполне отдавая себе отчет, как выглядит со стороны площади, пожирающей ее глазами, этот жест, свидетельствующий как минимум о некоторой близости. Ну да ведь должен же кто-то кормить толпу сплетнями. — Оттуда стрела долетит?
— Моя бы долетела, — не раздумывая ни секунды, ответил тот, наклоняясь к ее уху. — Но ты можешь не беспокоиться. Я успею.
«Что именно ты успеешь? — хотела спросить она. — Выхватить ее из воздуха?»
Но Рэндалл успел вставить слово даже раньше, чем она догадалась.
— Может, мне следовало взять вас в свои телохранители, молодой человек? — Когда ему приходилось непосредственно общаться с Кеннетом, Рэндалл всегда делал вид, будто не помнит его имя. Аранта надеялась, что это оттого, что ему перед лучником неловко, а не из-за банальной и неуместной ревности, не имеющей никакого отношения к любви. Однако вполне отдавала себе отчет в том, насколько беспочвенны ее надежды. — Я шучу. Ваше самопожертвование выглядело бы весьма героично, но, к сожалению, в нем совершенно нет нужды. Возможно, вам неизвестно, что присутствие миледи в этой ложе абсолютно гарантирует нас от любого рода метательного оружия. Я несказанно рад ее присутствию в том числе и по этой причине.
Холодный и ернический тон. «Ты нуждаешься в том, чтобы тебя любила толпа, — отстраненно подумала Аранта. — А для этого тебе нужно, чтобы тебя любила я. Вот почему я в этой ложе. Таковы условия сделки».
— Простите, ми… Ваше Величество, — ответил Кеннет королю через ее голову, — только я не слишком в это верю.
Рэндалл вскинул брови, демонстрируя комичное возмущение.
— Если, как говорят, общая сумма чувств в природе неизменна, то куда девается верноподданническое почтение?
А правда, куда, взялась размышлять Аранта. Может быть, еще слишком рано утверждать, что ей удалось вырвать Кеннета из-под Рэндаллова приговора, обрекающего того на унылое существование никому не нужного калеки. Однако… что случилось с нею самой? Куда делся тот головокружительный восторг, который она испытывала, будучи рядом с королем всего лишь год назад? Ей казалось, будто в первый раз это произошло, когда обнаружилось, что Рэндалл способен сказать или сделать такие вещи, которые ей не нравятся. Что вообще само по себе было странно. И она, и Кеннет были добротно обработаны магией. Кеннет, сказать по правде, даже дважды, не считая того случая, когда она сама с ним это проделала. Какого тогда черта они вообще способны трепыхаться? Она не чувствовала себя менее могущественной, внутри нее по-прежнему, и даже сверх того, жила уверенность в собственных исключительных силах. Значит ли это, что магия Рэндалла более не властна над ней? Причем не только над ней? Рэндалл позволил ей расцвести, и в своем расцвете она сумела перебороть ту власть, что он установил над ней. Но если прав проклятый инквизитор Уриен, заронивший сомнения в ее душу, то находясь рядом с королем, не выводит ли она невольно своим истинным отношением толпу из-под его власти? И, Создатель, не представляет ли она для него опасности? И не понял ли Рэндалл этого сам и намного раньше? И не потому ли он хочет пользоваться ею до тех пор, ему это хоть сколько-нибудь выгодно, и в конце концов жениться на ней и дать ей место, сверх которого она не прыгнет?
После того как король занял место в ложе, приготовления к празднеству не могли продолжаться долго. Негоже заставлять коронованную персону ждать. Распорядитель в оранжево-желтых, разделенных по вертикали цветом штанах и камзоле вышел в сопровождении двух факельщиков на подиум, задрапированный черной тканью и тонущий во тьме.
— Ваше Величество, милорды и миледи, почтенные горожане и горожанки, — возвестил он, воздевая руки вверх. — Примите меры к безопасности ваших кошельков!
После чего сгинул, спустившись по боковой лесенке, а служители пошли вдоль подиума в направлении к Белому Дворцу, зажигая свечи в больших стеклянных пузырях, стоявших по обе стороны и бывших невидимыми до тех пор, пока в них не вспыхнул свет.
Одни из пузырей остались на подиуме, другие были подняты вверх на тонкой стальной проволоке, тем самым обеспечив нижний и верхний свет. Толпа на площади восторженно ахнула и, пожалуй, осталась бы удовлетворена, даже если бы ей больше ничего не показали. Но сегодня великие не ограничивались малым. Последние восторженные возгласы смыло волной мертвой благоговейной тишины. По подиуму, напоминавшему сейчас искрящуюся лунную дорогу, искусно маневрируя между светильниками, неторопливо скользила гранд-дама в длинных, необыкновенно объемных юбках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
В числе прочих версий бытовала, разумеется, и та, в которой грязные языки утверждали, будто бы ее с Кеннетом связывает нечто более интимное, чем война, и что оказываемые им услуги далеко не в прошлом… Ей даже припомнилась недавняя история, когда пришлось на высшем уровне разбираться с разъяренным папенькой одного из таких миловидных и кудрявых, осмелившегося в присутствии Кеннета аф Крейга щегольнуть остроумием на эту тему. Фамильный нос, форма которого возводилась в культ с незапамятных времен, Кеннет перерубил ребром ладони в долю секунды, закрыв тем самым вопрос о поединке на любом оружии и заставив записного острослова дорого заплатить за минуту хамства. Лицезреть ярость значительного лица, задавленную подобострастием, было забавно, однако приходилось признать, что она по пустому в принципе поводу обзавелась врагом. Версия, разумеется, не умерла, ушла в подполье, и вслух ее не повторяли. Глядя на «секретаря и стража» другими глазами, как бы снизу, из толпы, Аранта отмечала про себя эту сдержанную резкость, так украшающую мужчин и подразумевающую решительность и быстроту; тонкие твердые черты лица и тот почти незаметный оттенок, заставляющий заподозрить в нем жестокость, как в человеке, с которым жестоко поступили; и голубые глаза, сверкающие из-под льняной челки, словно из-под забрала, и не без оснований полагала, что если бы не увечье, а возможно, даже и невзирая на него, юноша, стоящий за ее плечом, мог бы числиться первым соблазнителем столицы. В своем кругу, конечно. Не стоило и думать об этом, сидя рядом с Рэндаллом.
«Ну, кто о чем, а я — о наболевшем».
Она заметила, что Кеннет моментально осмотрел крыши и освещенные окна, в проемах которых плотно стояли люди, и теперь ловил каждый направленный в ложу взгляд. Темных окон не было среди глядящих на площадь, а если бы были, то это уже затрагивало функции королевской службы безопасности, потому что нет ничего проще, чем натянуть лук или арбалет, глядя из темноты на освещенный праздник.
— Кеннет, — спросила Аранта, оборачиваясь к нему и вполне отдавая себе отчет, как выглядит со стороны площади, пожирающей ее глазами, этот жест, свидетельствующий как минимум о некоторой близости. Ну да ведь должен же кто-то кормить толпу сплетнями. — Оттуда стрела долетит?
— Моя бы долетела, — не раздумывая ни секунды, ответил тот, наклоняясь к ее уху. — Но ты можешь не беспокоиться. Я успею.
«Что именно ты успеешь? — хотела спросить она. — Выхватить ее из воздуха?»
Но Рэндалл успел вставить слово даже раньше, чем она догадалась.
— Может, мне следовало взять вас в свои телохранители, молодой человек? — Когда ему приходилось непосредственно общаться с Кеннетом, Рэндалл всегда делал вид, будто не помнит его имя. Аранта надеялась, что это оттого, что ему перед лучником неловко, а не из-за банальной и неуместной ревности, не имеющей никакого отношения к любви. Однако вполне отдавала себе отчет в том, насколько беспочвенны ее надежды. — Я шучу. Ваше самопожертвование выглядело бы весьма героично, но, к сожалению, в нем совершенно нет нужды. Возможно, вам неизвестно, что присутствие миледи в этой ложе абсолютно гарантирует нас от любого рода метательного оружия. Я несказанно рад ее присутствию в том числе и по этой причине.
Холодный и ернический тон. «Ты нуждаешься в том, чтобы тебя любила толпа, — отстраненно подумала Аранта. — А для этого тебе нужно, чтобы тебя любила я. Вот почему я в этой ложе. Таковы условия сделки».
— Простите, ми… Ваше Величество, — ответил Кеннет королю через ее голову, — только я не слишком в это верю.
Рэндалл вскинул брови, демонстрируя комичное возмущение.
— Если, как говорят, общая сумма чувств в природе неизменна, то куда девается верноподданническое почтение?
А правда, куда, взялась размышлять Аранта. Может быть, еще слишком рано утверждать, что ей удалось вырвать Кеннета из-под Рэндаллова приговора, обрекающего того на унылое существование никому не нужного калеки. Однако… что случилось с нею самой? Куда делся тот головокружительный восторг, который она испытывала, будучи рядом с королем всего лишь год назад? Ей казалось, будто в первый раз это произошло, когда обнаружилось, что Рэндалл способен сказать или сделать такие вещи, которые ей не нравятся. Что вообще само по себе было странно. И она, и Кеннет были добротно обработаны магией. Кеннет, сказать по правде, даже дважды, не считая того случая, когда она сама с ним это проделала. Какого тогда черта они вообще способны трепыхаться? Она не чувствовала себя менее могущественной, внутри нее по-прежнему, и даже сверх того, жила уверенность в собственных исключительных силах. Значит ли это, что магия Рэндалла более не властна над ней? Причем не только над ней? Рэндалл позволил ей расцвести, и в своем расцвете она сумела перебороть ту власть, что он установил над ней. Но если прав проклятый инквизитор Уриен, заронивший сомнения в ее душу, то находясь рядом с королем, не выводит ли она невольно своим истинным отношением толпу из-под его власти? И, Создатель, не представляет ли она для него опасности? И не понял ли Рэндалл этого сам и намного раньше? И не потому ли он хочет пользоваться ею до тех пор, ему это хоть сколько-нибудь выгодно, и в конце концов жениться на ней и дать ей место, сверх которого она не прыгнет?
После того как король занял место в ложе, приготовления к празднеству не могли продолжаться долго. Негоже заставлять коронованную персону ждать. Распорядитель в оранжево-желтых, разделенных по вертикали цветом штанах и камзоле вышел в сопровождении двух факельщиков на подиум, задрапированный черной тканью и тонущий во тьме.
— Ваше Величество, милорды и миледи, почтенные горожане и горожанки, — возвестил он, воздевая руки вверх. — Примите меры к безопасности ваших кошельков!
После чего сгинул, спустившись по боковой лесенке, а служители пошли вдоль подиума в направлении к Белому Дворцу, зажигая свечи в больших стеклянных пузырях, стоявших по обе стороны и бывших невидимыми до тех пор, пока в них не вспыхнул свет.
Одни из пузырей остались на подиуме, другие были подняты вверх на тонкой стальной проволоке, тем самым обеспечив нижний и верхний свет. Толпа на площади восторженно ахнула и, пожалуй, осталась бы удовлетворена, даже если бы ей больше ничего не показали. Но сегодня великие не ограничивались малым. Последние восторженные возгласы смыло волной мертвой благоговейной тишины. По подиуму, напоминавшему сейчас искрящуюся лунную дорогу, искусно маневрируя между светильниками, неторопливо скользила гранд-дама в длинных, необыкновенно объемных юбках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79