Это не сложнее, чем объявить королеву невинной силой Королевского Слова.
— Разве ты не хочешь, — спросил он, — чтобы я овдовел?
Аранта махнула рукой, не находя слов.
— К сожалению, тебе придется чувствовать себя виноватой.
— Да уж, — с пренебрежением сказала она. — Разумеется, молва посчитает меня виноватой. Это я своими нашептываниями отправляю королеву на плаху и перетягиваю корону на себя.
— Я повторяю, ты бы предпочла, чтобы я отправил костер тебя?
— По крайней мере я чувствовала бы себя лучше.
— Ну, это ты хватила сгоряча.
— Нет. Но, возможно, ты этого уже не понимаешь.
— Хвала Каменщику, нет.
— Я не помню, чтобы прежде ты поминал Каменщика.
— Мимикризируюсь помалу, — усмехнулся Рэндалл. Она зажмурилась и послала ему «картинку». В отличие от короля Аранта не могла делать это в любой момент по собственному желанию. Иногда у нее получалось, иногда — нет, и в тех случаях, когда две их воли сталкивались таким образом, она неизменно чувствовала себя слабее. Это было то, что про себя она называла словом «заколдовать». Рэндалл размахивал этой своей способностью направо и налево, подтверждая ее памятной по дням войны неистовой искренностью, и налагал на людей те самые путы любви и долга, в каких билась сейчас она сама. Заколдовать Рэндалла, как он когда-то заколдовал их обоих, было выше ее представления о собственных возможностях. Но сегодня этот образ сам собою вспыхнул на внутренней стороне ее сомкнутых век. Рэндалл Баккара в образе прекрасного золотого идола — никто в здравом уме не отказал бы ему в красоте! — пустотелый, но наполненный выше половины остывшим пеплом. Все внутри было выжжено, и совесть в том числе. Рэндалл раздраженно отмахнулся.
— Я ненавижу, — сказал он, — когда ты это делаешь. Неумело, но… досадно. Пора это прекратить. Ты знаешь, я предпочитаю иметь тебя рядом как женщину, потому что как магичка ты становишься невыносима. Тебя с твоими… способностями что-то часто заносит не туда. Я знаю, — добавил он мягче, словно сожалея о собственной резкости, — я лучше всех других знаю, как сопротивляется Условие. Это оно кричит в тебе. Ничего, кроме твоего Условия, не препятствует нам. Надо сломать его, иначе оно сломает тебя.
Дальнейший разговор был бы бессмысленным обменом колкостями и выпил бы у нее силы вернее, чем ночь страха перед разбитым окном. Аранта поднялась, показывая, что желала бы окончить разговор. Рэндалл потянулся к звонку.
— Я велел подготовить и убрать твои покои. Хотя, может быть, ты захотела бы переместиться в комнаты возле моих? Я полагаю, никто не усомнится в твоем праве занять их. Союз, проверенный временем, и все такое…
— Нет, — сказала Аранта, осененная внезапной мыслью. — Я возвращаюсь в Белый Дворец и там останусь… некоторое время. Могу я попросить тебя организовать мне более эффективную безопасность?
Строки письма звучали в ее голове, пока Аранта, спотыкаясь, шла через площадь обратно, к разбитому фасаду Белого Дворца, будто пергамент разговаривал с нею голосом Веноны Сарианы. Как будто не к невообразимо далекому и загадочному королю Амнези обращены были эти строки прихотливого витиеватого почерка, но, по-дружески, именно к ней. Как к сестре. Возможно, к сестре по несчастью.
"…в этой стране нет ни цвета, ни света, ни пространства. Ни жизни, ни счастья, ни воли, ни возможности дышать. Для того ли я выходила замуж, шла королевой в чужую страну, чтобы звать цветами разные оттенки серого? К любому новому их, как мулов, приходится тащить под уздцы, а то и гнать пинками. Но даже это меня не пугает. Немудрено испачкаться, раскрашивая мир в яркие краски. Здесь не на чем остановить взгляд, и здесь вообще нет ничего замечательного, за исключением Рэндалла Баккара.
Чудовище. Расчетливый циник, оседлавший приливную волну. Нет ничего, чем этот человек не мог бы воспользоваться. Но лучше всего у него получается играть на высоких чувствах. И мы с тобой не стали здесь исключением. Брак связал меня с человеком, которому в принципе безразличны и мои идеалы, и мое благополучие. Я сделала ошибку. Но я хотела бы смягчить для тебя ее последствия.
Не помогай ему. Не давай ему советов. Не называй его имя в числе твоих друзей. Не финансируй его безумства. Не покупай его товаров. Ни в коем случае не доверяй ему. Не поворачивайся к нему спиной.
Он есть. Сделай вид, будто его никогда не было. Он обладает слишком большой притягательной силой, чтобы, связавшись с ним, чувствовать себя в безопасности. Имея его за своей спиной, ты никогда не будешь знать, когда он отойдет в сторону.
Я люблю его. Я не хочу быть его женой".
И что самое печальное, спотыкаясь на углях и обломках, оставшихся на площади после ночных беспорядков, Аранта готова была подписаться под каждым из этих слов.
12. НОЧИ В ЖЕЛЕЗНОЙ БРОНЕ
Когда свечерело, двор таверны за первой столичной заставой наполнился приглушенным железным лязгом. Почти не слышалось речи, люди разговаривали меж собой вполголоса, быстрым шепотом, и двигались скоро, занимая посты вокруг ограды, у ворот и под окнами. Мечи покинули ножны и тускло светились под бледной, как рыбье брюхо, полудохлой луной. Трактирщик с семьей забился в заднюю комнату, откуда ему настоятельно рекомендовали не казать носа, трясся там за свою жизнь и имущество и явно не желал знать, кого сегодня принесла ему нелегкая. Один из пришлых встал на его пороге с оружием наголо. Фонарь у ворот погасили в знак того, что заведение закрыто. Несколько человек в тени навеса коновязи готовы были убедить в этом тех, кто пренебрег бы сим недвусмысленным сигналом.
Двое рослых прошли наверх, в лучшую комнату для гостей, осмотрели ее, проверив все щели, шкафы, сундуки и заглянув под кровать, заперли окна, заложив их щеколдами, сорвали занавески и простучали стены на предмет тайных ходов. Когда они закончили свое дело, в комнату вошел крупный мужчина в плаще поверх тяжелых выпуклых лат, порывавших, как казалось, каждый дюйм его тела. Ступеньки стонали под весом надетого на нем железа, а его способность передвигаться во всем этом много говорила о его природной физической силе. Он сел на скамью, спиной к стене, держа окно слева, а дверь — справа, двое встали по его бокам, еще двое, вошедших следом, — по обе стороны двери.
Огня не зажигали. В этом месте, в этот час исключали всякую случайность.
Ожидание их продлилось, впрочем, недолго. Снизу, с мощенного булыжником двора донеслась поступь одинокой лошади. Путника встретили, о чем-то негромко спросили. Он столь же негромко ответил, видимо, убедив воротную стражу. Спустя полминуты послышались быстрые шаги на лестнице. Голоса стражи в коридоре, и снова как будто удовлетворивший ее ответ. Дверь открылась, обрисованный ворвавшимся в нее лунным светом человек, закутанный с ног, головы в плащ с капюшоном, ступил на порог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Разве ты не хочешь, — спросил он, — чтобы я овдовел?
Аранта махнула рукой, не находя слов.
— К сожалению, тебе придется чувствовать себя виноватой.
— Да уж, — с пренебрежением сказала она. — Разумеется, молва посчитает меня виноватой. Это я своими нашептываниями отправляю королеву на плаху и перетягиваю корону на себя.
— Я повторяю, ты бы предпочла, чтобы я отправил костер тебя?
— По крайней мере я чувствовала бы себя лучше.
— Ну, это ты хватила сгоряча.
— Нет. Но, возможно, ты этого уже не понимаешь.
— Хвала Каменщику, нет.
— Я не помню, чтобы прежде ты поминал Каменщика.
— Мимикризируюсь помалу, — усмехнулся Рэндалл. Она зажмурилась и послала ему «картинку». В отличие от короля Аранта не могла делать это в любой момент по собственному желанию. Иногда у нее получалось, иногда — нет, и в тех случаях, когда две их воли сталкивались таким образом, она неизменно чувствовала себя слабее. Это было то, что про себя она называла словом «заколдовать». Рэндалл размахивал этой своей способностью направо и налево, подтверждая ее памятной по дням войны неистовой искренностью, и налагал на людей те самые путы любви и долга, в каких билась сейчас она сама. Заколдовать Рэндалла, как он когда-то заколдовал их обоих, было выше ее представления о собственных возможностях. Но сегодня этот образ сам собою вспыхнул на внутренней стороне ее сомкнутых век. Рэндалл Баккара в образе прекрасного золотого идола — никто в здравом уме не отказал бы ему в красоте! — пустотелый, но наполненный выше половины остывшим пеплом. Все внутри было выжжено, и совесть в том числе. Рэндалл раздраженно отмахнулся.
— Я ненавижу, — сказал он, — когда ты это делаешь. Неумело, но… досадно. Пора это прекратить. Ты знаешь, я предпочитаю иметь тебя рядом как женщину, потому что как магичка ты становишься невыносима. Тебя с твоими… способностями что-то часто заносит не туда. Я знаю, — добавил он мягче, словно сожалея о собственной резкости, — я лучше всех других знаю, как сопротивляется Условие. Это оно кричит в тебе. Ничего, кроме твоего Условия, не препятствует нам. Надо сломать его, иначе оно сломает тебя.
Дальнейший разговор был бы бессмысленным обменом колкостями и выпил бы у нее силы вернее, чем ночь страха перед разбитым окном. Аранта поднялась, показывая, что желала бы окончить разговор. Рэндалл потянулся к звонку.
— Я велел подготовить и убрать твои покои. Хотя, может быть, ты захотела бы переместиться в комнаты возле моих? Я полагаю, никто не усомнится в твоем праве занять их. Союз, проверенный временем, и все такое…
— Нет, — сказала Аранта, осененная внезапной мыслью. — Я возвращаюсь в Белый Дворец и там останусь… некоторое время. Могу я попросить тебя организовать мне более эффективную безопасность?
Строки письма звучали в ее голове, пока Аранта, спотыкаясь, шла через площадь обратно, к разбитому фасаду Белого Дворца, будто пергамент разговаривал с нею голосом Веноны Сарианы. Как будто не к невообразимо далекому и загадочному королю Амнези обращены были эти строки прихотливого витиеватого почерка, но, по-дружески, именно к ней. Как к сестре. Возможно, к сестре по несчастью.
"…в этой стране нет ни цвета, ни света, ни пространства. Ни жизни, ни счастья, ни воли, ни возможности дышать. Для того ли я выходила замуж, шла королевой в чужую страну, чтобы звать цветами разные оттенки серого? К любому новому их, как мулов, приходится тащить под уздцы, а то и гнать пинками. Но даже это меня не пугает. Немудрено испачкаться, раскрашивая мир в яркие краски. Здесь не на чем остановить взгляд, и здесь вообще нет ничего замечательного, за исключением Рэндалла Баккара.
Чудовище. Расчетливый циник, оседлавший приливную волну. Нет ничего, чем этот человек не мог бы воспользоваться. Но лучше всего у него получается играть на высоких чувствах. И мы с тобой не стали здесь исключением. Брак связал меня с человеком, которому в принципе безразличны и мои идеалы, и мое благополучие. Я сделала ошибку. Но я хотела бы смягчить для тебя ее последствия.
Не помогай ему. Не давай ему советов. Не называй его имя в числе твоих друзей. Не финансируй его безумства. Не покупай его товаров. Ни в коем случае не доверяй ему. Не поворачивайся к нему спиной.
Он есть. Сделай вид, будто его никогда не было. Он обладает слишком большой притягательной силой, чтобы, связавшись с ним, чувствовать себя в безопасности. Имея его за своей спиной, ты никогда не будешь знать, когда он отойдет в сторону.
Я люблю его. Я не хочу быть его женой".
И что самое печальное, спотыкаясь на углях и обломках, оставшихся на площади после ночных беспорядков, Аранта готова была подписаться под каждым из этих слов.
12. НОЧИ В ЖЕЛЕЗНОЙ БРОНЕ
Когда свечерело, двор таверны за первой столичной заставой наполнился приглушенным железным лязгом. Почти не слышалось речи, люди разговаривали меж собой вполголоса, быстрым шепотом, и двигались скоро, занимая посты вокруг ограды, у ворот и под окнами. Мечи покинули ножны и тускло светились под бледной, как рыбье брюхо, полудохлой луной. Трактирщик с семьей забился в заднюю комнату, откуда ему настоятельно рекомендовали не казать носа, трясся там за свою жизнь и имущество и явно не желал знать, кого сегодня принесла ему нелегкая. Один из пришлых встал на его пороге с оружием наголо. Фонарь у ворот погасили в знак того, что заведение закрыто. Несколько человек в тени навеса коновязи готовы были убедить в этом тех, кто пренебрег бы сим недвусмысленным сигналом.
Двое рослых прошли наверх, в лучшую комнату для гостей, осмотрели ее, проверив все щели, шкафы, сундуки и заглянув под кровать, заперли окна, заложив их щеколдами, сорвали занавески и простучали стены на предмет тайных ходов. Когда они закончили свое дело, в комнату вошел крупный мужчина в плаще поверх тяжелых выпуклых лат, порывавших, как казалось, каждый дюйм его тела. Ступеньки стонали под весом надетого на нем железа, а его способность передвигаться во всем этом много говорила о его природной физической силе. Он сел на скамью, спиной к стене, держа окно слева, а дверь — справа, двое встали по его бокам, еще двое, вошедших следом, — по обе стороны двери.
Огня не зажигали. В этом месте, в этот час исключали всякую случайность.
Ожидание их продлилось, впрочем, недолго. Снизу, с мощенного булыжником двора донеслась поступь одинокой лошади. Путника встретили, о чем-то негромко спросили. Он столь же негромко ответил, видимо, убедив воротную стражу. Спустя полминуты послышались быстрые шаги на лестнице. Голоса стражи в коридоре, и снова как будто удовлетворивший ее ответ. Дверь открылась, обрисованный ворвавшимся в нее лунным светом человек, закутанный с ног, головы в плащ с капюшоном, ступил на порог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79