Однако когда завершены юношеские интернализации и реинтеграции, важные аспекты ди-адных идеальных объектов, как правило, включаются во вновь установленные индивидом личностные самостные и объектные идеалы.
После разрешения диадных и триадных конфликтов пациента, а также после различных фазово-специфичес-ких идентификаций, которые были в достаточной мере завершены и интегрированы, можно ожидать относительную эмансипацию пациента от своих эволюционных объектов. Наиболее надежно это будет проявляться в установлении им интернализованных личностных идеалов как для себя, так и для своего объекта любви, которые более не скроены по образцам бессознательных родительских моделей или их экстернализованных представителей.
Важно осознавать, что отказ от идеализированных эволюционных объектов редко, если вообще когда-либо, является полным, он также не свободен от регрессии в стрессовых ситуациях. Это представляется особенно справедливым относительно взаимоотношений некоторых пациентов мужского пола со своими матерями. В отличие от дочери, на протяжении всех эволюционных лет мать будет в большинстве случаев продолжать оставаться главным объектом любви сына; мать часто разнообразными путями отвечает взаимностью на эту преданность. Особая привязанность, существующая между матерью и сыном, как правило, несмотря на успешно разрешенный сыном подростковый кризис, более легко возрождается через регрессию, которая, по-видимому, в меньшей степени происходит с женщинами вообще. Умирающие солдаты зовут своих матерей, в то время как аналогичные призывы к первому поставщику любви и безопасности, по-видимому, менее часто встречаются среди женщин в соответствующих критических обстоятельствах.
Так же как сын предан матери как идеальному объекту любви, он склонен быть предан отцу как диадному образцу для подражания. Эта объектно сохраняемая часть двойной идеализации отца, по-видимому, не только обеспечивает основу для солидарности между мужчинами, но часто избегает соответствующей интеграции в личностный идеал Собственного Я. Намного более часто, чем женщины, мужчины продолжают на протяжении всей жизни искать объекты для подражания в различных иерархических системах общества. Почти повсеместный голод по диадным взаимоотношениям с представителем отца (см. также Bios, 1985), в особенности когда он ошибочно принимается и интегрируется пациенту как негативная эдипальная привязанность, проявляемый в настоящее время в переносах невротических мужчин на своих аналитиков-мужчин, часто показывает склонность сопротивляться декатектированию и интегрированию в личностный идеал Собственного Я пациента. Это та область в переносе пациента, которая особенно привлекательна для контрпереносных потребностей аналитика в учениках, из чего следует, что ей надо уделять особое внимание, в особенности в тренинговых анализах.
Постаналитические взаимоотношения взрослого пациента со своими нынешними родителями не подвергались значительному обсуждению в психоаналитической литературе. В целом ожидается, что невротический пациент станет предъявлять меньше требований к своим родителям после успешного анализа; они больше не считаются ответственными и не обвиняются в связи с трудностями пациента. Вместо этого пациент, как правило, относится к ним благосклонно или по крайней мере нейтрально, как к людям, которые сделали все возможное в рамках их собственных проблем и предпосылок.
Смешивание пациентом своих нынешних родителей с образами родителей как неудачных эволюционных объектов периода его эволюционной задержки лишь сравнительно недавно было достаточно проанализировано и понято, когда пациент заканчивает свое успешно завершенное психоаналитическое лечение. Следовательно, аналитик обычно не может следить за дальнейшим развитием взаимоотношений пациента со своими родителями, а также не может надежно предсказать эти взаимоотношения. Однако, у меня такое впечатление, что бывшие аналитические пациенты со своей недавно установленной относительной автономией склонны не столько стремиться к узнаванию своих родителей как личностей с точки зрения своей новой личности, освободившейся от груза нерешенных прошлых проблем, сколько выстраивать вторичные защиты относительно новых отношений со своими родителями. Это часто включает иллюзию, что возросшее у бывшего пациента понимание своих прошлых переживаний с родителями как эволюционными объектами одновременно обеспечило его полным знанием личностей родителей. Это содействует развитию стереотипных взаимоотношений, в которых к родителю в лучшем случае относятся и обращаются со снисходительной благожелательностью как к человеку, чьи мысли, чувства и особенности предположительно досконально известны и предсказуемы для его проанализированного отпрыска.
Чаще родители склонны с облегчением и благодарностью принимать такое изменение в ранее проблематичных отношениях к ним со стороны их сына или дочери. Все заинтересованные стороны могут чувствовать, что между ними установились хорошие и взрослые взаимоотношения. Такая ситуация может в большинстве случаев быть достаточно хорошим или даже наилучшим возможным достижением в том, что касается взаимоотношений бывшего пациента к своим нынешним родителям. Однако в тех редких случаях, где обе стороны мотивированы и способны предпринимать попытку узнавания друг друга на новом, индивидуальном и автономном уровне, результатом может быть особенно обогащающая и вознаграждающая близость между автономными взрослыми индивидуальностями, разделяющими долгую общую историю. Если бывшему пациенту удается стать подлинным другом своим прежним эволюционным объектам, переживание индивидом личностной автономии может быть скреплено радостным и умиротворяющим чувством его бесповоротности и окончательности.
Взаимоотношения между аналитиком и пациентом обычно заканчивается с окончанием аналитических взаимоотношений. Это уникальные взаимоотношения между экспертом и клиентом, в которых может быть пережит и понят весь диапазон человеческого развития и форм привязанности. Экспертная роль аналитика в этом процессе существенным образом заключается в роли нового разви-тийного объекта, которая завершена, когда пациент более не нуждается в развитийных объектах. Это не означает, однако, что в связи с этим аналитик становится доступен в качестве текущего объекта для дружбы и любви пациента. То, что он становится текущим объектом для пациента, означает конец, а-не начало взаимоотношений. Работа аналитика заключается в освобождении пациента от его потребности как в трансферентных, так и в новых развитийных объектах, предлагая пациенту использование себя для этих целей таким образом, который ведет к постепенному исчезновению этих потребностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
После разрешения диадных и триадных конфликтов пациента, а также после различных фазово-специфичес-ких идентификаций, которые были в достаточной мере завершены и интегрированы, можно ожидать относительную эмансипацию пациента от своих эволюционных объектов. Наиболее надежно это будет проявляться в установлении им интернализованных личностных идеалов как для себя, так и для своего объекта любви, которые более не скроены по образцам бессознательных родительских моделей или их экстернализованных представителей.
Важно осознавать, что отказ от идеализированных эволюционных объектов редко, если вообще когда-либо, является полным, он также не свободен от регрессии в стрессовых ситуациях. Это представляется особенно справедливым относительно взаимоотношений некоторых пациентов мужского пола со своими матерями. В отличие от дочери, на протяжении всех эволюционных лет мать будет в большинстве случаев продолжать оставаться главным объектом любви сына; мать часто разнообразными путями отвечает взаимностью на эту преданность. Особая привязанность, существующая между матерью и сыном, как правило, несмотря на успешно разрешенный сыном подростковый кризис, более легко возрождается через регрессию, которая, по-видимому, в меньшей степени происходит с женщинами вообще. Умирающие солдаты зовут своих матерей, в то время как аналогичные призывы к первому поставщику любви и безопасности, по-видимому, менее часто встречаются среди женщин в соответствующих критических обстоятельствах.
Так же как сын предан матери как идеальному объекту любви, он склонен быть предан отцу как диадному образцу для подражания. Эта объектно сохраняемая часть двойной идеализации отца, по-видимому, не только обеспечивает основу для солидарности между мужчинами, но часто избегает соответствующей интеграции в личностный идеал Собственного Я. Намного более часто, чем женщины, мужчины продолжают на протяжении всей жизни искать объекты для подражания в различных иерархических системах общества. Почти повсеместный голод по диадным взаимоотношениям с представителем отца (см. также Bios, 1985), в особенности когда он ошибочно принимается и интегрируется пациенту как негативная эдипальная привязанность, проявляемый в настоящее время в переносах невротических мужчин на своих аналитиков-мужчин, часто показывает склонность сопротивляться декатектированию и интегрированию в личностный идеал Собственного Я пациента. Это та область в переносе пациента, которая особенно привлекательна для контрпереносных потребностей аналитика в учениках, из чего следует, что ей надо уделять особое внимание, в особенности в тренинговых анализах.
Постаналитические взаимоотношения взрослого пациента со своими нынешними родителями не подвергались значительному обсуждению в психоаналитической литературе. В целом ожидается, что невротический пациент станет предъявлять меньше требований к своим родителям после успешного анализа; они больше не считаются ответственными и не обвиняются в связи с трудностями пациента. Вместо этого пациент, как правило, относится к ним благосклонно или по крайней мере нейтрально, как к людям, которые сделали все возможное в рамках их собственных проблем и предпосылок.
Смешивание пациентом своих нынешних родителей с образами родителей как неудачных эволюционных объектов периода его эволюционной задержки лишь сравнительно недавно было достаточно проанализировано и понято, когда пациент заканчивает свое успешно завершенное психоаналитическое лечение. Следовательно, аналитик обычно не может следить за дальнейшим развитием взаимоотношений пациента со своими родителями, а также не может надежно предсказать эти взаимоотношения. Однако, у меня такое впечатление, что бывшие аналитические пациенты со своей недавно установленной относительной автономией склонны не столько стремиться к узнаванию своих родителей как личностей с точки зрения своей новой личности, освободившейся от груза нерешенных прошлых проблем, сколько выстраивать вторичные защиты относительно новых отношений со своими родителями. Это часто включает иллюзию, что возросшее у бывшего пациента понимание своих прошлых переживаний с родителями как эволюционными объектами одновременно обеспечило его полным знанием личностей родителей. Это содействует развитию стереотипных взаимоотношений, в которых к родителю в лучшем случае относятся и обращаются со снисходительной благожелательностью как к человеку, чьи мысли, чувства и особенности предположительно досконально известны и предсказуемы для его проанализированного отпрыска.
Чаще родители склонны с облегчением и благодарностью принимать такое изменение в ранее проблематичных отношениях к ним со стороны их сына или дочери. Все заинтересованные стороны могут чувствовать, что между ними установились хорошие и взрослые взаимоотношения. Такая ситуация может в большинстве случаев быть достаточно хорошим или даже наилучшим возможным достижением в том, что касается взаимоотношений бывшего пациента к своим нынешним родителям. Однако в тех редких случаях, где обе стороны мотивированы и способны предпринимать попытку узнавания друг друга на новом, индивидуальном и автономном уровне, результатом может быть особенно обогащающая и вознаграждающая близость между автономными взрослыми индивидуальностями, разделяющими долгую общую историю. Если бывшему пациенту удается стать подлинным другом своим прежним эволюционным объектам, переживание индивидом личностной автономии может быть скреплено радостным и умиротворяющим чувством его бесповоротности и окончательности.
Взаимоотношения между аналитиком и пациентом обычно заканчивается с окончанием аналитических взаимоотношений. Это уникальные взаимоотношения между экспертом и клиентом, в которых может быть пережит и понят весь диапазон человеческого развития и форм привязанности. Экспертная роль аналитика в этом процессе существенным образом заключается в роли нового разви-тийного объекта, которая завершена, когда пациент более не нуждается в развитийных объектах. Это не означает, однако, что в связи с этим аналитик становится доступен в качестве текущего объекта для дружбы и любви пациента. То, что он становится текущим объектом для пациента, означает конец, а-не начало взаимоотношений. Работа аналитика заключается в освобождении пациента от его потребности как в трансферентных, так и в новых развитийных объектах, предлагая пациенту использование себя для этих целей таким образом, который ведет к постепенному исчезновению этих потребностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166