Как только они вышли, Рандольф открыл было рот, но я знаком велела ему молчать. Комната прослушивалась, как и все остальные помещения в этом здании. Так что Рандольф сидит, тихо посапывая, и, уставившись в окно, жует мундштук трубки. Чтобы чем-то себя занять, я пишу эти строки.
Несомненно, они испытали потрясение. Но я пока не уверена, что наш блеф удался.
Рандольф представил им письменные показания, данные им под присягой и заверенные у нотариуса, подтверждающие, что он был свидетелем моего брака с Майроном в Мексике, в Монтеррее. До самого последнего момента я опасалась, что у меня будут трудности с Рандольфом. К счастью, его жадность в конце концов убедила его пойти на риск и сделать все, что требуется. Тем не менее он нервничает, как кот, стащивший мясо с хозяйского стола. Я тоже.
Бак в отличной форме.
– Это очень благородно с вашей стороны, док, прийти сюда и помочь нашей милой девочке. – Сейчас больше чем когда-либо Бак напоминает Поющего Стреляющего Ковбоя. – Естественно, мы хотим сделать все как надо.
– Хватит кудахтать, – сказала я жестко, – давайте займемся Гертрудиными тремястами пятьюдесятью пятью тысячами, которые, по общему мнению моих адвокатов, являются моей законной долей наследства.
– Разумеется, миссис Брекинридж, – вмешался Чарли Флеглер-младший, – как только мы получим информацию из нашего офиса в Нью-Йорке. Нам надо уточнить последнюю деталь… это касается только нашей стороны… потому что мы, – он повернулся к Рандольфу, – нисколько не сомневаемся в честности такого известного человека и автора, как доктор Монтаг.
– Благодарю вас, – ответила я за Рандольфа, который заметно помрачнел, что с ним бывает всегда, когда его хвалят (его отец никогда его не хвалил, и теперь во всякой похвале он подозревает подвох; в данном случае не напрасно).
– Я только что получил чек, – сказал Бак, держа чек, выписанный Американским банком, отделение в Беверли-Хиллз, – все оформлено на тебя и все такое.
И я, и Рандольф приободрились при виде вожделенной добычи: триста пятьдесят пять тысяч долларов более чем достаточно для того, чтобы обеспечить меня на следующие несколько лет, в течение которых я завершу работу Майрона и начну свою. Да, я решила заняться глубоким исследованием проблем коммуникации в современном мире. Каждый день, проведенный в студенческой среде, все больше убеждает меня в том, что я – единственный надежный свидетель и одновременно судья нарождающегося мира. Я одна обладаю достаточной интуицией, равно как и глубокими знаниями в философии и психологии, чтобы увидеть не только то, что есть человек, но и то, чем он станет, если освободится от предназначенной ему пока что единственной сексуальной роли, единственной индивидуальности… если осмелится слиться воедино с другими людьми, обменяться своей сущностью с другими мужчинами и женщинами; в новом мире, где не будет никаких ограничений для игры человеческого духа, человек окажется способен воплотить в жизнь самые дерзкие фантазии. Я – богиня, а другие пусть будут тем, чем они хотят быть в театре, называемом миром, в котором скоро все тела и все мысли будут принадлежать всем и каждому и никто не будет читать книг, ибо это – удел одиночек, все равно что ходить одному в ванную или самому с собой заниматься любовью, в то время как есть множество тебе подобных, готовых разделить с тобой эти телесные удовольствия. Я – пророчица, я вижу новый мир так же четко, как эти странички, на которых время от времени делаю пометки в ожидании Бака и Чарли Флеглера-младшего, говорящих по телефону в соседней комнате.
Я решила и дальше преподавать в Академии, если Бак меня оставит… в чем сомневаюсь. Но я все же попытаюсь очаровать его, если только еще не поздно; ведь не только я изучаю и наблюдаю студентов, но и они многое получают от общения со мной. Если мне суждено уйти из Академии, придется найти что-то взамен: место, где я смогу формировать сознание молодых людей, особенно юношей, которым необходима дисциплина. После той ночи ночей в медкабинете мое стремление властвовать над мужчинами стало заметно слабее, если не исчезло совсем; мне это кажется довольно странным, но Рандольф считает, что в этом и заключается главное достижение, хотя он уверен, что я зашла слишком далеко, поскольку могла убить у Расти способность любить женщин, на что я ответила: «Разумеется, ведь именно этого я и добивалась. Я хотела научить его бояться женщин».
– Зачем? Почему было не научить его любить?
Временами Рандольф проявлял необыкновенную тупость.
– Потому, что только через страх, через шок, через насилие я могла помочь ему избавиться от его заблуждений; только так я могла изменить его взгляды на поведение мужчины. Мир уже перенаселен, и, чтобы Расти не смог еще увеличить его население, я должна была уничтожить его инстинкт размножения; я была вынуждена разрушить все, что было для него свято, включая неприкосновенность его зада.
– Прошу тебя, Майра, – казалось, Рандольфа стошнит, – ты же знаешь, какую реакцию вызывает у меня упоминание об анусе.
Почувствовав, что я намерена продолжать в том же духе, Рандольф постарался сменить тему разговора.
– Скажи, есть ли свидетельства, что пытка, которой ты его подвергла, принесла хоть какой-то результат – хороший или плохой?
– Он поссорился с Мэри-Энн…
– Случайный результат его раздражения.
– Вовсе нет. Он бросил ее ради Летиции Ван Аллен.
Я полностью откровенна с Рандольфом, но до сих пор у меня не было возможности рассказать ему во всех подробностях о моих попытках разлучить Мэри-Энн и Расти. По некоторым признакам Расти все еще любит Мэри-Энн. К счастью, в ее нынешнем состоянии она не желает иметь с ним ничего общего, и я уверена, что, пока она со мной, я смогу поддерживать этот ее настрой еще некоторое время. В сознании Расти факт, что она живет с женщиной, изнасиловавшей его, послужит тому, что он будет отождествлять Мэри-Энн со мной, и это по крайней мере поможет сохранить нынешнюю дистанцию между бывшими любовниками.
– Судя по рассказам Летиции, его качества любовника очень сильно улучшились, после того что я с ним сделала.
– Откуда тебе знать? Ты же никогда не занималась с ним любовью.
– Мэри-Энн говорила мне, что он всегда был необыкновенно нежен с ней… в детстве у нее была травма, и она не выносит грубости в любви, поэтому для нее так важно, что Расти был нежен. Но с Летицией Расти вел себя, как бешеный бык, мял, гонял ее со всей силой своего темперамента; в ее лице он мстил мне – к ее удовольствию, конечно.
– Интересно, – вот и все, что сказал Рандольф по этому поводу. Надо признать, однако, что на него все происшедшее произвело достаточно сильное впечатление, несмотря на то, что, как еврей и дантист, он не мог полностью принять мое новое отношение к человеческому роду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52