Огонь танковых орудий живо разметал переправу. Люди тонули. Одни повертывали назад, другие перебирались на правый берег реки, под крепостные стены, и погибали под ними. Артиллерия осады подошла к Муховцу и принялась бить по танкам. Черные смерчи пыли и дыма завихрились между машинами. Снаряд ударил в башню танка, – стальной звон оглушил Юханцева. Но снаряд почему-то не разорвался. Второй пришелся по броне танка и, взрываясь, заклинил пушку в башне. Юханцев припал к смотровой щели.
– Давай задний! – крикнул он водителю.
Три снаряда разорвались впереди.
– Попали в вилку. Теперь давай полный вперед!
Но танк был подбит. Юханцев выскочил на мостовую. Что делать? Что делать? Бронебойным угодило в башню соседнего танка. Машину встряхнуло, и она заплясала. «Сейчас взорвутся баки!» – с тоской подумал Юханцев. Водитель обреченной машины открыл люк и глотнул воздуха. Его белое чумазое лицо с красными глазами и широко раскрытым ртом мелькнуло перед Юханцевым.
– Выходи! – крикнул комиссар.
Водитель посмотрел на него, словно не понимая, мотнул головой и захлопнул люк. Он погибнет с машиной. Танк выпустил из себя гигантскую струю огня. Гитлеровцы сплошной толпой валили в пробоину. И вдруг горевший танк вздрогнул и понесся к ним навстречу. Стреляя и давя, он мчался, пока, наконец, охваченный пламенем, окутанный дымом, не остановился и не припал в неожиданном бессилии на левый бок…
Теперь под прямой обстрел попал Белый дворец. В этом прекрасном старинном здании жил когда-то Суворов; потом – молодой гусар Грибоедов. Здесь в восемнадцатом году был подписан мир с Германией. Часть дворца лежала в развалинах. Но нижний этаж с тяжелыми сводами и узкими, как бойницы, окнами мог сослужить еще одну службу – последнюю службу опорного пункта крепости, которая не сдается. Как очутился Юханцев у Белого дворца, он и сам не знал. Как оказался внутри, среди своих, не заметил и не запомнил. Только радостные крики людей, встречавших огнем из окон прибой неприятельской атаки, хорошо запомнились ему. Кто-то сказал:
– Голыми руками не возьмут, товарищ комиссар! Еще и церковь отбивается…
Юханцев представил себе затхлые, промозглые руины крепостной церкви, стены в сажень толщиной, полукруглые окошки. Солдат был прав: голыми руками не взять. Был в цитадели еще один опорный пункт: Дом комсостава. Но о нем Юханцев ни от кого ничего не слыхал. Была Тереспольская башня…
Тереспольская башня продержалась еще несколько суток. Гарнизон ее состоял из взвода солдат. Командовал взводом молодой лейтенант Наганов. С первого дня войны он не выходил из башни и отбивал атаку за атакой. Мало-помалу солдаты Наганова выбывали из строя. Шквальный огонь гитлеровских пулеметов косил людей. Наконец Наганов остался один. Вот его невысокая, худощавая фигурка маячит на полутемной башенной лестнице, и бледное, строгое лицо с узкими, плотно сжатыми губами кажется поразительно неподвижным. Все существо лейтенанта напряжено, как мускул, на котором повис небывало тяжкий груз. Он отходит лицом к врагу, поднимаясь со ступеньки на ступеньку и непрерывно отстреливаясь из пистолета «TT». Полевая сумка лейтенанта изорвана осколком; из нее торчат кусок топографической карты с какими-то пометками и пробитая пулей тетрадь с конспектом урока «Стрелковый взвод в обороне». В кармане гимнастерки – комсомольский билет, аккуратно обвернутый чистой бумагой. Это и весь лейтенант Наганов в тот день и час, когда он защищал в одиночку приворотную башню старой крепости Брест. В 1812 году наполеоновский маршал Ней вьюжной морозной ночью подошел к костру, возле которого грелись отступавшие из России французские солдаты. Один из них спросил его: «Кто ты?» – «Я арьергард великой армии, – сказал он, – я – маршал Ней». Эта красивая фраза, такая удобная для мемуарно-анекдотической истории Сегюров и Коленкуров, в течение целого столетия вспоминалась с восторженным уважением к горделивой памяти полководца. Еще с большим правом на истинность могла бы быть сказана и другая фраза: «Я – гарнизон Тереспольской башни; я – лейтенант Алексей Наганов». Но Наганов не говорил никаких фраз. Он только отстреливался из пистолета «TT», медленно поднимаясь на второй этаж. Здесь, на площадке, он остановился. В пистолете оставалось четыре патрона: три – в обойме, один – в канале ствола. Отсюда ему удалось свалить еще одного гитлеровца. И отсюда же, пополам перерезанный очередью из автомата, он рухнул вниз.
В этот день смолкли и Белый дворец и церковь; но Дом комсостава продолжал стрелять.
* * *
Санитарные поезда из серо-черных вагонов с желто-зеленой маскировкой и красными крестами на белых кругах один за одним уходили на запад от железнодорожной станции Брест. Это сорок пятая дивизия четвертой германской армии, осаждавшая крепость, отправляла в тыл своих раненых. Кругом вокзала – орудия всех видов: полевые, штурмовые, противотанковые; броневики, грузовые машины, походные кухни, легковые авто, цистерны и передвижные громкоговорители рот пропаганды. В пристанционном домике мигают электрические лампочки – то вспыхивают, то тускнеют, гаснут совсем и снова вспыхивают. Это придает бесцветному скучному дому вид загадочной театральной декорации. В большой комнате – неправдоподобное скопление кроватей, диванов, подушек, стульев, шезлонгов, скамеек, гамаков и пустых чемоданов. На письменном столе – бутылка кюммеля. За столом – гитлеровский генерал. Он что-то пишет; подумает, приложится к рюмке и снова пишет.
Командир сорок пятой дивизии генерал-майор Оскар фон Дрейлинг составлял донесение: сопротивление крепости Брест сломлено; завтра крепость будет занята войсками фюрера. Донесение адресовалось командующему четвертой армией для передачи Гитлеру. Бегство фон Дрейлинга из Советской России в Германию, удачно предпринятое и осуществленное им девятнадцать лет назад, оказалось далеко не таким беспроигрышным шагом, как можно было предполагать. Для приезжих в Германии положительно не хватало места. «Русский хвост» тянулся за фон Дрейлингом; всякий, кому не лень, наступал на этот хвост, и тогда «большевик» вскрикивал от боли. Долгое время фон Дрейлинг бедствовал материально и морально. Лишь преодолев величайшие трудности, удалось ему, наконец, втереться в рейхсвер на незаметную должность в маленьком штабе. Но и здесь было нелегко. Армия из десяти дивизий, из ста тысяч человек, – что за армия? А служба? Во-первых, неинтересна; во-вторых, бесперспективна; в-третьих, абсолютно неустойчива. Толпы старых кайзеровских офицеров осаждали штабные канцелярии. Предложение настолько превышало спрос, что сомнительный выходец из России ежедневно ожидал вылета в окно. И так продолжалось до тридцать третьего года – уничижение, щелчки по самолюбию, защемленный хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Давай задний! – крикнул он водителю.
Три снаряда разорвались впереди.
– Попали в вилку. Теперь давай полный вперед!
Но танк был подбит. Юханцев выскочил на мостовую. Что делать? Что делать? Бронебойным угодило в башню соседнего танка. Машину встряхнуло, и она заплясала. «Сейчас взорвутся баки!» – с тоской подумал Юханцев. Водитель обреченной машины открыл люк и глотнул воздуха. Его белое чумазое лицо с красными глазами и широко раскрытым ртом мелькнуло перед Юханцевым.
– Выходи! – крикнул комиссар.
Водитель посмотрел на него, словно не понимая, мотнул головой и захлопнул люк. Он погибнет с машиной. Танк выпустил из себя гигантскую струю огня. Гитлеровцы сплошной толпой валили в пробоину. И вдруг горевший танк вздрогнул и понесся к ним навстречу. Стреляя и давя, он мчался, пока, наконец, охваченный пламенем, окутанный дымом, не остановился и не припал в неожиданном бессилии на левый бок…
Теперь под прямой обстрел попал Белый дворец. В этом прекрасном старинном здании жил когда-то Суворов; потом – молодой гусар Грибоедов. Здесь в восемнадцатом году был подписан мир с Германией. Часть дворца лежала в развалинах. Но нижний этаж с тяжелыми сводами и узкими, как бойницы, окнами мог сослужить еще одну службу – последнюю службу опорного пункта крепости, которая не сдается. Как очутился Юханцев у Белого дворца, он и сам не знал. Как оказался внутри, среди своих, не заметил и не запомнил. Только радостные крики людей, встречавших огнем из окон прибой неприятельской атаки, хорошо запомнились ему. Кто-то сказал:
– Голыми руками не возьмут, товарищ комиссар! Еще и церковь отбивается…
Юханцев представил себе затхлые, промозглые руины крепостной церкви, стены в сажень толщиной, полукруглые окошки. Солдат был прав: голыми руками не взять. Был в цитадели еще один опорный пункт: Дом комсостава. Но о нем Юханцев ни от кого ничего не слыхал. Была Тереспольская башня…
Тереспольская башня продержалась еще несколько суток. Гарнизон ее состоял из взвода солдат. Командовал взводом молодой лейтенант Наганов. С первого дня войны он не выходил из башни и отбивал атаку за атакой. Мало-помалу солдаты Наганова выбывали из строя. Шквальный огонь гитлеровских пулеметов косил людей. Наконец Наганов остался один. Вот его невысокая, худощавая фигурка маячит на полутемной башенной лестнице, и бледное, строгое лицо с узкими, плотно сжатыми губами кажется поразительно неподвижным. Все существо лейтенанта напряжено, как мускул, на котором повис небывало тяжкий груз. Он отходит лицом к врагу, поднимаясь со ступеньки на ступеньку и непрерывно отстреливаясь из пистолета «TT». Полевая сумка лейтенанта изорвана осколком; из нее торчат кусок топографической карты с какими-то пометками и пробитая пулей тетрадь с конспектом урока «Стрелковый взвод в обороне». В кармане гимнастерки – комсомольский билет, аккуратно обвернутый чистой бумагой. Это и весь лейтенант Наганов в тот день и час, когда он защищал в одиночку приворотную башню старой крепости Брест. В 1812 году наполеоновский маршал Ней вьюжной морозной ночью подошел к костру, возле которого грелись отступавшие из России французские солдаты. Один из них спросил его: «Кто ты?» – «Я арьергард великой армии, – сказал он, – я – маршал Ней». Эта красивая фраза, такая удобная для мемуарно-анекдотической истории Сегюров и Коленкуров, в течение целого столетия вспоминалась с восторженным уважением к горделивой памяти полководца. Еще с большим правом на истинность могла бы быть сказана и другая фраза: «Я – гарнизон Тереспольской башни; я – лейтенант Алексей Наганов». Но Наганов не говорил никаких фраз. Он только отстреливался из пистолета «TT», медленно поднимаясь на второй этаж. Здесь, на площадке, он остановился. В пистолете оставалось четыре патрона: три – в обойме, один – в канале ствола. Отсюда ему удалось свалить еще одного гитлеровца. И отсюда же, пополам перерезанный очередью из автомата, он рухнул вниз.
В этот день смолкли и Белый дворец и церковь; но Дом комсостава продолжал стрелять.
* * *
Санитарные поезда из серо-черных вагонов с желто-зеленой маскировкой и красными крестами на белых кругах один за одним уходили на запад от железнодорожной станции Брест. Это сорок пятая дивизия четвертой германской армии, осаждавшая крепость, отправляла в тыл своих раненых. Кругом вокзала – орудия всех видов: полевые, штурмовые, противотанковые; броневики, грузовые машины, походные кухни, легковые авто, цистерны и передвижные громкоговорители рот пропаганды. В пристанционном домике мигают электрические лампочки – то вспыхивают, то тускнеют, гаснут совсем и снова вспыхивают. Это придает бесцветному скучному дому вид загадочной театральной декорации. В большой комнате – неправдоподобное скопление кроватей, диванов, подушек, стульев, шезлонгов, скамеек, гамаков и пустых чемоданов. На письменном столе – бутылка кюммеля. За столом – гитлеровский генерал. Он что-то пишет; подумает, приложится к рюмке и снова пишет.
Командир сорок пятой дивизии генерал-майор Оскар фон Дрейлинг составлял донесение: сопротивление крепости Брест сломлено; завтра крепость будет занята войсками фюрера. Донесение адресовалось командующему четвертой армией для передачи Гитлеру. Бегство фон Дрейлинга из Советской России в Германию, удачно предпринятое и осуществленное им девятнадцать лет назад, оказалось далеко не таким беспроигрышным шагом, как можно было предполагать. Для приезжих в Германии положительно не хватало места. «Русский хвост» тянулся за фон Дрейлингом; всякий, кому не лень, наступал на этот хвост, и тогда «большевик» вскрикивал от боли. Долгое время фон Дрейлинг бедствовал материально и морально. Лишь преодолев величайшие трудности, удалось ему, наконец, втереться в рейхсвер на незаметную должность в маленьком штабе. Но и здесь было нелегко. Армия из десяти дивизий, из ста тысяч человек, – что за армия? А служба? Во-первых, неинтересна; во-вторых, бесперспективна; в-третьих, абсолютно неустойчива. Толпы старых кайзеровских офицеров осаждали штабные канцелярии. Предложение настолько превышало спрос, что сомнительный выходец из России ежедневно ожидал вылета в окно. И так продолжалось до тридцать третьего года – уничижение, щелчки по самолюбию, защемленный хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67