По странному для меня стечению обстоятельств эта часть ложковилки и в фас и в профиль совершенно потрясающим образом походила на ковш землечерпалки средних размеров. Я только на мгновение представил ее в котелке, как сразу же понял: с Лешиной ложкой за ним не угнаться.
Наверное поэтому, а также потому, что дурной пример заразителен, я тоже решил сделать ложку. Когда Толя начинал свою работу, он сказал: «Я сделаю образцово-показательную ложку». Если он имел в виду показать, как быстро с ее помощью можно будет расправиться с котелком, то это у него, скорее всего, получилось. Я же предупредил откровенно: «А я сделаю загребущую ложку».
По правде сказать, я чувствовал себя крайне неважно от слабости, и резать ножом твердое дерево совсем не хотелось. Но я тоже решил приняться за дело.
Неожиданно для себя я увлекся и стал с ожесточением резать. Я забыл, что еще несколько минут назад чувствовал слабость, и ощутил неведомо откуда взявшийся прилив свежих сил. Я весь наполнился желанием скорее закончить работу и увидеть ее результат.
Стругая, я думал: интересное дело—если бы я не взялся за эту, ерундовую в общем работу, то лежал бы сейчас в апатии, вялый, полагая, что и в самом деле нет во мне сил. А их, оказывается, можно сказать, сколько угодно. Значит, в таких случаях, когда наступает апатия, надо обязательно заставлять себя делать что-то или хотя бы просто подвигаться. Поневоле подумаешь о пользе труда и его благотворном физиологическом воздействии на человека.
Ложка моя получилась удобной, даже красивой. По ее бокам, поближе к черенку, я вырезал пару далеких выступов и назвал их «ограничителями» — чтобы ложка не проходила в рот далеко. Кажется, Толя позавидовал этому новшеству. Тем более что ложка вопреки моим намерениям получилась еще и вместительнее Толиной. Надо бы не забыть получить за изобретение авторское свидетельство.
У Толи на самом кончике носа созрел великолепный фурункул с крупную жемчужину. Я спросил Лешу, не собирается ли он заняться лечением? Почему-то я был уверен, что Алексею известны секреты народной медицины и врачевателей древности, лечивших с помощью трав. Но ведь и он в свою очередь был недавно уверен, что я прекрасно ориентируюсь в лесу.
Алексей озабоченно помолчал и ответил: «Надо подумать».
— Не надо, — поспешно, но твердо произнес Коваленко.
Видимо, он не верит в возможности народной медицины или попросту не желает расставаться со своим ювелирным сокровищем.
На обед Леша приготовил совершенно изумительный супчик. Грибной. Нам с Толей представилась возможность испытать новые ложки.
Я своей остался очень доволен. Берет она столько, что за один раз проглотить невозможно. Стоило только погрузить ее в котелок и зачерпнуть, как уровень в нем резко понижался. Мне оставалось пожалеть лишь об одном: что Леша не приготовил мясную солянку, или харчо, или борщ по-московски. Про себя я поклялся: обязательно, несмотря ни на что, сохранить эту ложку, привезти домой и брать ее, когда буду ходить в гости.
А Толя обчертыхал свою ложку, как только смог: оказывается, она совсем ничего не берет. Как Толя ни подсовывал, как ни наклонял котелок, ложка в середине так и осталась девственно чистой. Можно было подумать, что этот суп с самого начала вызвал в ней отвращение. В конце концов Толя отложил ее в сторону и попросил Лешину ложку, пробурчав что-то относительно того, что свою он еще не доделал.
К обеду еще оставалась малина, и, когда мы ее начали есть, я с удивлением заметил, что ем не только без удовольствия, но даже и через силу. Спросил у Леши и Толи, не испытывают ли и они что-либо похожее? Толя неопределенно как-то ответил, а Леша сказал: «Да, что-то не хочется есть...» Наверное, слишком много за эти два дня съели малины. Ну, да ничего. Недолго нам мучиться. Больше малины нет и неизвестно, будет ли.
Неожиданно Толя как-то очень уж надсадно закашлялся. Оказывается, к нему в рот залетел любопытный комар и Толя ненароком его проглотил. Мне тоже случалось отведать комариного мяса, и я не могу сказать, что оно обладает изысканным вкусом. Дрянь насекомое, если честно сказать. Наглое. Лезет в рот, в глаза, в нос и в уши. И нет от него никакого спасения. Я читал, что индейцы боролись с комарами единственным способом: обмазывали лицо и руки тонким слоем разжиженной глины. Когда она высыхала, образовывалась корочка, проколоть которую комары не могли. Так вот, мы были очень близки к тому, чтобы как следует вымазать друг друга грязью. Из-за отсутствия глины.
К вечеру комары нас просто-напросто доконали. Казалось, еще немного—и мы бросимся бежать в разные стороны.
Дождь почти перестал, и мы поспешили этим воспользоваться, чтобы усовершенствовать наше жилище. Крыша над головой была, но с боков ветер заносил много воды, и мы старались отодвинуться подальше от края, съеживаясь в тесном пространстве. И вот теперь, когда ливень смилостивился, мы решили обнести наше логово чем-то вроде плетня. С трех сторон мы вбили несколько маленьких колышков и от земли до кровли плотно оплели их березовыми ветками. И сразу же дом обрел уютный, законченный вид. В нем стало даже теплее, ибо зеленые стены служили хорошей защитой от ветра. Одно плохо: комарам тоже захотелось комфорта и они буквально понабились в наше жилище. Тогда я надумал поставить один эксперимент.
Я встал рядом с костром, снял свитер и, резко им взмахивая, стал загонять дым внутрь дома. Это было не трудно, поскольку костер горел возле самого входа. Друзья мои моментально принялись чертыхаться и кашлять, требуя, чтобы я прекратил издевательство. В ответ я удвоил усилия, и вскоре Толя и Алексей совершенно скрылись в дыму. Я видел только четыре ноги, которые обеспокоенно дергались.
Конечно, я понимал, что друзья долго не выдержат, но надеялся, что и комары отдадут предпочтение свежему воздуху. Короче говоря, мне было очень интересно узнать, у кого нервы слабее—у моих друзей или у комаров — и кто из них первым кинется вон.
Эксперимент прошел очень успешно: комары, обалдевшие от дыма, куда-то попрятались, а Толя и Алексей, хоть и угорели, но остались. Правда, они проклинали меня на чем свет стоит. По лицам обоих при этом текли горючие слезы. Можно было подумать, что их жестоко обидели.
Для закрепления полученного результата я, несмотря на самые резкие протесты и возмущенные возгласы, доносившиеся из дома, повторил эксперимент. После этого под крышей осталось лишь считанное количество комариных особей. Они были не в силах унести свои ноги и неподвижно сидели на пленке. Ну с ними-то мы быстро разделались.
Ливень грянул, когда уж смеркалось. Но теперь он оказался против нас совершенно бессильным. Мы сидели в своем маленьком доме и смотрели, как ливень хлестал по высокой траве, по кронам деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Наверное поэтому, а также потому, что дурной пример заразителен, я тоже решил сделать ложку. Когда Толя начинал свою работу, он сказал: «Я сделаю образцово-показательную ложку». Если он имел в виду показать, как быстро с ее помощью можно будет расправиться с котелком, то это у него, скорее всего, получилось. Я же предупредил откровенно: «А я сделаю загребущую ложку».
По правде сказать, я чувствовал себя крайне неважно от слабости, и резать ножом твердое дерево совсем не хотелось. Но я тоже решил приняться за дело.
Неожиданно для себя я увлекся и стал с ожесточением резать. Я забыл, что еще несколько минут назад чувствовал слабость, и ощутил неведомо откуда взявшийся прилив свежих сил. Я весь наполнился желанием скорее закончить работу и увидеть ее результат.
Стругая, я думал: интересное дело—если бы я не взялся за эту, ерундовую в общем работу, то лежал бы сейчас в апатии, вялый, полагая, что и в самом деле нет во мне сил. А их, оказывается, можно сказать, сколько угодно. Значит, в таких случаях, когда наступает апатия, надо обязательно заставлять себя делать что-то или хотя бы просто подвигаться. Поневоле подумаешь о пользе труда и его благотворном физиологическом воздействии на человека.
Ложка моя получилась удобной, даже красивой. По ее бокам, поближе к черенку, я вырезал пару далеких выступов и назвал их «ограничителями» — чтобы ложка не проходила в рот далеко. Кажется, Толя позавидовал этому новшеству. Тем более что ложка вопреки моим намерениям получилась еще и вместительнее Толиной. Надо бы не забыть получить за изобретение авторское свидетельство.
У Толи на самом кончике носа созрел великолепный фурункул с крупную жемчужину. Я спросил Лешу, не собирается ли он заняться лечением? Почему-то я был уверен, что Алексею известны секреты народной медицины и врачевателей древности, лечивших с помощью трав. Но ведь и он в свою очередь был недавно уверен, что я прекрасно ориентируюсь в лесу.
Алексей озабоченно помолчал и ответил: «Надо подумать».
— Не надо, — поспешно, но твердо произнес Коваленко.
Видимо, он не верит в возможности народной медицины или попросту не желает расставаться со своим ювелирным сокровищем.
На обед Леша приготовил совершенно изумительный супчик. Грибной. Нам с Толей представилась возможность испытать новые ложки.
Я своей остался очень доволен. Берет она столько, что за один раз проглотить невозможно. Стоило только погрузить ее в котелок и зачерпнуть, как уровень в нем резко понижался. Мне оставалось пожалеть лишь об одном: что Леша не приготовил мясную солянку, или харчо, или борщ по-московски. Про себя я поклялся: обязательно, несмотря ни на что, сохранить эту ложку, привезти домой и брать ее, когда буду ходить в гости.
А Толя обчертыхал свою ложку, как только смог: оказывается, она совсем ничего не берет. Как Толя ни подсовывал, как ни наклонял котелок, ложка в середине так и осталась девственно чистой. Можно было подумать, что этот суп с самого начала вызвал в ней отвращение. В конце концов Толя отложил ее в сторону и попросил Лешину ложку, пробурчав что-то относительно того, что свою он еще не доделал.
К обеду еще оставалась малина, и, когда мы ее начали есть, я с удивлением заметил, что ем не только без удовольствия, но даже и через силу. Спросил у Леши и Толи, не испытывают ли и они что-либо похожее? Толя неопределенно как-то ответил, а Леша сказал: «Да, что-то не хочется есть...» Наверное, слишком много за эти два дня съели малины. Ну, да ничего. Недолго нам мучиться. Больше малины нет и неизвестно, будет ли.
Неожиданно Толя как-то очень уж надсадно закашлялся. Оказывается, к нему в рот залетел любопытный комар и Толя ненароком его проглотил. Мне тоже случалось отведать комариного мяса, и я не могу сказать, что оно обладает изысканным вкусом. Дрянь насекомое, если честно сказать. Наглое. Лезет в рот, в глаза, в нос и в уши. И нет от него никакого спасения. Я читал, что индейцы боролись с комарами единственным способом: обмазывали лицо и руки тонким слоем разжиженной глины. Когда она высыхала, образовывалась корочка, проколоть которую комары не могли. Так вот, мы были очень близки к тому, чтобы как следует вымазать друг друга грязью. Из-за отсутствия глины.
К вечеру комары нас просто-напросто доконали. Казалось, еще немного—и мы бросимся бежать в разные стороны.
Дождь почти перестал, и мы поспешили этим воспользоваться, чтобы усовершенствовать наше жилище. Крыша над головой была, но с боков ветер заносил много воды, и мы старались отодвинуться подальше от края, съеживаясь в тесном пространстве. И вот теперь, когда ливень смилостивился, мы решили обнести наше логово чем-то вроде плетня. С трех сторон мы вбили несколько маленьких колышков и от земли до кровли плотно оплели их березовыми ветками. И сразу же дом обрел уютный, законченный вид. В нем стало даже теплее, ибо зеленые стены служили хорошей защитой от ветра. Одно плохо: комарам тоже захотелось комфорта и они буквально понабились в наше жилище. Тогда я надумал поставить один эксперимент.
Я встал рядом с костром, снял свитер и, резко им взмахивая, стал загонять дым внутрь дома. Это было не трудно, поскольку костер горел возле самого входа. Друзья мои моментально принялись чертыхаться и кашлять, требуя, чтобы я прекратил издевательство. В ответ я удвоил усилия, и вскоре Толя и Алексей совершенно скрылись в дыму. Я видел только четыре ноги, которые обеспокоенно дергались.
Конечно, я понимал, что друзья долго не выдержат, но надеялся, что и комары отдадут предпочтение свежему воздуху. Короче говоря, мне было очень интересно узнать, у кого нервы слабее—у моих друзей или у комаров — и кто из них первым кинется вон.
Эксперимент прошел очень успешно: комары, обалдевшие от дыма, куда-то попрятались, а Толя и Алексей, хоть и угорели, но остались. Правда, они проклинали меня на чем свет стоит. По лицам обоих при этом текли горючие слезы. Можно было подумать, что их жестоко обидели.
Для закрепления полученного результата я, несмотря на самые резкие протесты и возмущенные возгласы, доносившиеся из дома, повторил эксперимент. После этого под крышей осталось лишь считанное количество комариных особей. Они были не в силах унести свои ноги и неподвижно сидели на пленке. Ну с ними-то мы быстро разделались.
Ливень грянул, когда уж смеркалось. Но теперь он оказался против нас совершенно бессильным. Мы сидели в своем маленьком доме и смотрели, как ливень хлестал по высокой траве, по кронам деревьев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47