Да, мы голодали семнадцать дней, но это было не полное голодание! Каждый день хоть понемногу, но ели, и желудки наши работали. И он — не только как доктор, но и как полноправный член экспедиции — не может это не знать по себе. Хотя, конечно, каждый из нас понимал, что, согласно правилам техники безопасности, к еде следует отнестись со всей осторожностью.
После мучительных профессиональных раздумий, длившихся секунды полторы или, может быть, две, доктор решительно сдался.
И мы набросились.
Мы отрезали толстый слой белоснежного масла и клали его на изумительно пахнущий кусок черного хлеба. Потом ели ложками рыбу в томате, а после снова принимались за хлеб с маслом, нагрузив ломоть невероятным количеством джема. А покончив с ним, вновь накидывались на рыбу в томате.
Заморив червячка, попили настоящего чая, а я высосал больше половины банки сгущенки.
После обеда мы пришли к единодушному мнению, что так в тайге вполне можно жить. И мы еще на день остались здесь, потому что было бы безумием тащить все продукты с собой.
К вечеру мы принимали гостей. На дым костра явился молодой парень-пастух с двумя большими собаками. Он сообщил несколько заинтересовавших нас новостей: в реке, по которой мы шли, оказывается, обитают одни пескари. И брать их надо исключительно на короеда. Где брать короеда, он не сказал. А в Енисее полно тайменя, только его надо с лодки ловить. И кроме того, в этих местах за неделю до нас объявился медведь, задрал корову и утащил ее в лес. Он выел у коровы язык и вымя, после чего ее закопал, видимо собираясь вернуться.
Рассказывая эту историю, парень очень неодобрительно говорил о корове, всем своим видом показывая, каким недостойным животным она при жизни была: «Дура-корова... Всегда отставала... Ее не жалко. Сама виновата. Мне из-за нее ни за что попадало».
На ужин мы ели то же самое, что за обедом, и еще ели грибы. Теперь, густо посолив, мы уплетали их с большим удовольствием. Мы считали, что после всех изысканных яств о грибах и думать будет противно, однако нет—подумали и, отметив в себе чувство глубокого удовлетворения, съели.
Эта ночь была, кажется, самой длинной. Просыпался я точно каждый час, как по будильнику. Все смотрел на небо: когда же рассвет? Толя тоже не спал, то и дело вылезал к костру, шевелил толстой палкой влажные осиновые поленья. А те только и могли, что нудно, издевательски тлеть.
Покидая последнюю стоянку в тайге, мы оставили почти все, чем обладали. Пленка наша с прожженными дырами во многих местах прочно натянута на крепкие колья и наверняка долго еще простоит. И котелок оставили тоже—как знать, может, кому-нибудь и сгодится. В тайге есть обычай: на заимке оставлять для других. Ну, а нам, кроме этого добра, оставить и нечего.
Толя деловито, старательно полоскал в Енисее корзину: здесь она уже не понадобится.
Леша долго, тщательно мыл руки и ноги в реке, непрерывно посвистывая.
А я упакую сейчас свой блокнот в полиэтиленовый пакет, чтобы не промок по дороге—дождик-то капает маленький, и буду готов. Даже не верится, что к вечеру мы вернемся в большой город, где люди спят в теплых домах, на кроватях. Вот ведь какие мы: сначала мечтаем о хлебе и соли, а получив это и значительно больше, желаем вкусить очередное благо цивилизации.
Часа через четыре пути мы вошли в тот самый поселок, из которого вышли, как мне показалось, бесконечно давно. Вернулись в него точно с противоположной стороны.
Судя по всему, наше появление прошло для всех незамеченным: поселок был очень большой, люди занимались своими делами, а одеты мы были так, что интереса не вызывали ни в ком. Разве только в столовой: кассир и буфетчица долго шептались, глядя на нас. Подозреваю, что со дня основания этой столовой вряд ли за один присест кто-нибудь съедал столько же, сколько собирались съесть мы. Впрочем, мы просто переоценили свои возможности. Но уж очень хотелось отведать и щей, и рассольника, а потом съесть наконец второе горячее блюдо, приготовленное по рецепту, принципиально отличавшемуся от того, по которому с несокрушимым постоянством готовил наш Алексей. Но все заказанное одолеть мы оказались просто не в силах. Мы прожили в тайге трудное, но и счастливое время. Тайга подарила нам дни, которые мы несомненно никогда не забудем. По-моему, это были прекрасные дни. Еще и еще раз мы спокойно взглянули на самих себя со стороны, и даже в глубь своего «я» заглянули. Было время о многом подумать и кое-что переоценить.
Мы вышли из тайги обновленные, хочется даже сказать—очищенные. От чего... От тех волнений, которые ежедневно поставляет жизнь, а может быть, и еще от чего-то наносного...
Ели мы в тайге то, что смогли в ней найти. Ее земля была нам постелью, а звездное небо служило пологом. Впрочем, почему только звездное?... Каждую ночь, ложась спать, я невольно ощущал себя где-то между небом и землей. Странное чувство... Пусть до звезд далеко, но и земля, казалось, лежала где-то за нами...
Мы были одиноки все это время. Насколько могут быть одиноки три человека, затерянные в дремучем лесу. Не знаю, как мои товарищи, но я очень часто физически ощущал свое одиночество, даже и не думая о том, что на многие километры вокруг нет ни одного, не считая нас самих, человека. Только в горах, в пустыне и в море можно испытать еще такое же одиночество.
Я думал не раз: нам-то еще хорошо, нас трое. Но как же тяжело одному оставаться в тайге, имея в руках только то, что было у нас! Что ж из того, что мы не всегда сразу находили общий язык и временами чувствовали, что друг от друга устали? Зато сколько раз каждый из нас ощущал поддержку товарища...
Что я раньше знал о тайге?... Очень немного, хотя приходилось и прежде бывать в ней. Само слово «тайга» означало для меня только одно: грозный лес. Глухой, бескрайний, жестокий и молчаливый. Грозный.
Теперь я научился лучше ее понимать. Я знаю теперь, что можно заставить ее сменить гнев на милость, если со знанием и со спокойной уверенностью воспринимать все то, что она предлагает.
Да, верно, тайга молчалива, сурова. Она может дать приют, накормить, но она же может и бесследно поглотить человека. Она снисходительна к тем, кто верит ей, кто понимает ее или по крайней мере хочет понять. И она же оборачивается безжалостной к тем, кто страшится ее, кто не в состоянии от страха или по безрассудству оценить ее грозную силу.
Мы полюбили тайгу. И если бы кто-то спросил меня: «Пошел бы снова на эти холодные, бессонные ночи, на эти несоленые грибы, вид которых вызывал отвращение, пошел бы снова на это, зная, насколько все тяжело?»
Конечно, пошел бы! И оба моих товарища тоже. Мы говорили об этом. В жизни каждого человека, наверное, есть такие периоды, в которые по каким-либо причинам жилось нелегко, может, и трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47