Но ток все шумел, и Дуняшка, вытерев мокрое раскаленное на солнце лицо, снова принималась за работу. Спина горела огнем, кружилась голова, нос был забит пылью, во рту тоже было противно от пыли, и вообще она чувствовала себя разбитой. Веялка остановилась, и Шура вдруг бросилась на другую сторону к Катерине.
— Что с тобой? — испуганно поддержала она бледную Катерину.
— Ой, не можу… Голова кругом пишла, — прошептала Катерина.
Ее вдруг начало рвать. Шура поддерживала. Дуняшка отвернулась. Она тоже почувствовала тошноту.
— Ой, девка, а ты, часом, не тяжелая? — с сочувствием спросила Шура. — Ну, отдохни, отдохни! Посиди тут.
Шура подвела Катерину к вороху, усадила на теплое зерно и вернулась к веялке. Вместо Катерины встала Верка, полная девушка. Веялка застучала вновь.
Дуняшка немного отдохнула во время заминки, но голова кружиться не перестала. Стук барабана заполнил голову, воздуха не хватало, и она крепко сжимала губы, чтобы пыль не попадала в рот, часто-часто дышала носом, а сама машинально двигала и двигала лопатой.
Веялка остановилась.
— Ну что ты виснешь на ручке, а? — закричала Шура. — Это тебе что, Ванька Макеев, что ли? Ты дави, дави на нее, крути!
— А я что, по-твоему, делаю! — огрызнулась Верка.
— Спишь на ходу, вот что ты делаешь! Здоровая кобыла! Тебе одной крутить надо, а ты повиснешь на ручке и висишь, а я должна и веялку и тебя ворочать. Как с Катериной работаешь, так рай, а как с этой встанешь— руки отваливаются!
— Может, ты сама работать не хочешь, а я виноватая! — закричала Верка.
— Ах, так! Это, значит, я работать не хочу. Валька! — позвала Шура другую сменщицу. — Иди крути с Веркой, а я с ней больше не встану!
— А я что, лошадь, что ли? — недовольно отозвалась Валька, засыпавшая в это время зерно.
— Что вы все на меня нападаете, — сморщила лицо, заплакала Верка. — Что я вам сделала?
— Тьфу! — в сердцах сплюнула Шура. — Дали лодырей да калек, и работай с ними как хочешь!
Дуняшке вдруг сделалось плохо. Она, держась за живот и быстро хватая воздух ртом, побрела в сторону. Шура кинулась к ней. Поддержала, усадила рядом с Катериной.
— Садись, садись, милая! Вот так! — приговаривала она, как ребенку. — Схватки, что ли? Рожать-то тебе скоро ай нет?
— Через две недели, должно, — прошептала Дуняшка.
— Да нет, гляжу я, раньше начнутся. Ты, видно, уже не работница. Вон бледная какая стала, как простыня. Может, ребятам сказать, они тебя домой отвезут да бабку позовут, она посмотрит?..
— Не надо. Я сама… дойду. Посижу только.
Дуняшка прилегла на теплую пшеницу. Через некоторое время боль в животе прекратилась. Полегчало. Она лежала и смотрела, как женщины, тяжело наклоняясь, вслед за ручкой, крутили барабан. «Устали, наверно! Обед скоро…» — подумала Дуняшка, встала и подошла к ним.
— Ну, девки, я пойду.
— Может, тебе провожатого дать? — спросила Шура.
— Не надо. Дойду сама… Только завтоком надо сказать.
— Сейчас позову. — Шура стала высматривать среди снующих по току людей худую фигуру Петьки Егоркина. Увидела, закричала и замахала рукой.
Завтоком подошел.
— Дуняшке плохо стало. Домой отпустить надо.
Дуняшка стояла, виновато опустив голову, и перебирала пальцами складки платья на груди.
— Раз плохо, пускай идет. Это дело такое, ядрена корень… Может, тебя подвезти?
— Мы предлагали… отказывается.
— Ну ладно, — завтоком отошел.
— Дуня, ты в платок пшенички насыпь. В последний раз ты, наверно, на току. Насыпь, насыпь, не бойся.
— Да-а! Михалыч заметит…
— Не заметит! Он мужик хороший, хоть и заметит, промолчит.
Шура сняла с головы Дуняшки платок, встряхнула его и насыпала провеянной пшеницы, завязала концы. Дуняшка видела, как завтоком взглянул на Шуру и отвернулся.
Она взяла узелок и направилась к деревне. Решила идти домой над речкой под огородами, опасалась встретить на улице милиционера. Дуняшка спустилась к речке и побрела по тропинке, раздвигая гибкие ветви ивняка. Они были теплые и пыльные. По другому берегу речки проходила дорога в райцентр. Изредка по ней пробегали, поднимали пыль полуторки и громоздкие угловатые «ЗИСы-Уралы». Они везли зерно на элеватор. Тропинка раздвоилась. Одна вела дальше по берегу, а другая спускалась вниз к реке. Дуняшка, осторожно ступая по ступеням, сошла вниз. Там на берегу была лавочка, с которой брали воду из реки поливать грядки овощей. На ней грелась на солнце большая зеленая лягушка. Когда Дуняшка приблизилась, она с шумом плюхнулась в воду и тут же вынырнула недалеко от берега. Дуняшька сняла тапки, села на теплые доски лавочки и с наслаждением опустила ноги в парную воду. Было тихо. По воде разбегались круги от ног и расплескивали отражение солнца и высоких белых облаков. Солнце раскачивалось на волнах, рассыпалось на искорки и слепило глаза. Вода прозрачна. Видно, как из глубины тянутся стебли камышей. Тонкие стрекозы неслышно кружились над водой, выбирая место, куда присесть. Дуняшка умылась, смочила водой обгоревшую шею и босиком по тропинке пошла дальше. До своей избы она не могла пройти по берегу. Нужно было выйти по меже на улицу и по переулку пройти несколько дворов. Дуняшка торопливо, не оглядываясь, перешла улицу и направилась к своей избе. «Только бы милиционер не выскочил!»— подумала она. И как раз в это время услышала сзади погромыхивание телеги. Кто-то ехал по главной улице, с которой только что она свернула в переулок. Ехал не спеша, но в ту же сторону. Дуняшка заторопилась, почти побежала.
«Господи, пронеси! Господи, пронеси! — кружилось в голове. — Дом уж рядом, рядом! Еще два двора. Господи, пронеси! — Но и телега все ближе, ближе. Слышно, как она въехала в переулок. Дуняшка задыхалась. — Только не оглядываться! Один дом еще! Можа, пронесет!»
— Дунька! А ну постой на минутку! — раздался спокойный мужской голос.
Она невольно оглянулась на ходу. Ее догонял бригадир Андрей Исаевич. Он увидел девушку и решил узнать, почему она так рано ушла с работы, поговорить с ней, может, пора ей отдохнуть перед родами. Но Дуняшка, оглянувшись на него, еще быстрее побежала к дому. Почувствовав, что что-то здесь не то, Андрей Исаевич хлопнул кнутом по спине лошади.
Дуняшка распахнула калитку, захлопнула ее за собой и, совсем задыхаясь, выбиваясь из сил, побежала к крыльцу. В животе кололо. Она даже не видела, что возле избы стоит отец. Он напился утром за жареной печенкой, не пошел на работу. Около плетня Ивана Игнатьевича бригадир осадил лошадь.
— А ну погоди! Кому говорю! — крикнул он, соскочил с телеги и направился к калитке.
— Куда прешься, гад! Ай забыл, на чей двор попал! — остановил его Иван Игнатьевич и шагнул к крыльцу, подхватил топор, который со вчерашнего вечера стоял у столба.
Бригадир шмыгнул из палисадника, вскочил на телегу и крикнул:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80