его класс отличился в сборе металлического лома, и Тычков, как командир отряда, ездил в Артек. Он только не мог понять, почему Любушке не нравится его менторский тон, который ни у кого иного не вызывал неприятия.
Она пожелала избавиться от его влияния, и обстановка, казалось, тому благоприятствовала: город большой, растянутый, а академический городок вообще в часе езды, времени у Левы, с его уплотненной программой, мало, встречались редко, он даже слал ей письма, и Любе это казалось старомодным.
Среди вундеркиндов Лев был далеко не первый, его брат Боря оказался талантливее. Во всяком случае, перешагнул через класс, догнал старшего. Люба с младшим чувствовала себя проще, да и времени Борису на занятия требовалось гораздо меньше, пока Лев пыхтит над интегралом, эта парочка гуляет по академгородковскому лесу или же смотрит новый кинофильм.
Окончив школу, Лева поступил в университет, причем баллов ему хватило только на вечерний, и он устроился работать в одну из лабораторий академического городка. Там просверливали череп кошке, нарезали резьбу и вкручивали пробку с электродами. Любу этот научный метод неприятно поразил, даже снилось, как страдает в руках Левы их сиамская кошка Лаура, под звуки пионерского салюта «будь готов душить котов!», а пробуждение обрушилось головной болью.
— А вот и я, — воскликнула Надя. -Как у тебя вкусно пахнет!
— Проголодалась? У меня бигус есть. Хочешь?
— Спрашиваешь! Давай быстрее!
Дурашливость вполне соответствовала правилам хорошего тона Нади, одна из заповедей которой звучала так: «Морду лопатой — и пошел». Непринужденность она ценила превыше всего. Уплетая за обе щеки, она умудрялась вести непринужденную беседу. Насытившись, попросила фен, поскольку своего не было, а у Любушки импортный. Манипулируя с волосами, Надя не умолкала, голос ее доносился из ванной комнаты, хотя в квартире старого дома, построенного еще пленными японцами, акустика была глухая. Они с Любушкой переговаривались, форсируя голос, будто с разных берегов широкой реки. Вскоре умолкли обе, утомившись, да и тема возвращения Володи не бездонна.
— Ну, я пошла, — весело сказала Надя. — Как ты меня подкормила! Спасибочки. Телефон я переключаю. В случае чего — постучу. Спать что-то захотелось.
Взглянув на Надю, никак нельзя было найти ее сонной, беседа, ванна и ужин придали ей бодрости. Теперь она, пожалуй, не уступит Любушке в элегантности. Покрутившись перед зеркалом в прихожей, она уверенно выдернула вилку квартирного телефона общего пользования из розетки, включила вилку другого аппарата, стоявшего у ее тахты, прошла в свою комнату, как была в халате, легла. Телевизор, синий плафон у лежанки, ощущение живого покоя.
Любушка откровенно завидовала благоустройству этой комнаты, особенно рабочему месту Женьки, устроенному у окна: легкий канцелярский стол был отгорожен ажурным самодельным стеллажом, смонтированным на трех водопроводных трубах от пола до потолка. Они не могли позволить себе так распорядиться жилой площадью и выделить рабочее место Володе. Правда, Евгению оно тоже не было особо нужно, если возникала необходимость почитать профессиональные медицинские журналы, он брел на кухню и там, на краешке кухонного стола, шумно глотая крепкий чай, занимался повышением квалификации.
Надя смотрела телевизор, читала детектив и курила. И непрерывно поглядывала на телефон, ожидая звонка. И дождалась. Телефон протрещал, как будто в другой жизни, как цикада в далекой южной несбыточной ночи, где привязанность между мужчиной и женщиной возникают просто так, от дуновения ветерка и обрывка мелодии, а тормозящие центры отключены из-за отсутствия какого-либо маломальского холодка ненадежности, необходимости готовиться к подвоху природу, а человек — часть ее. Надя прилегла поудобнее и сняла трубку. Она любила разговаривать лежа, так непринужденнее. Далекий мужской голос шептал ей ласковые слова. Они мягко вползали в квартиру по гибким проводам.
— Да-да, — отвечала она. — Конечно. Одна. Как это понимать? Ах, вот оно что! Нет, ни в коем случае! Не пойдет. Я так устала. Я уже сплю. Остальные — нет. Не в этом дело. Вернется, но не раньше утра. Много работы. Авария или еще что-то. Катастрофа. Привет? Передам. Нет, лучше сам передай. Ну, нет настроения, понимаешь? Русским языком говорю. — Телефонная трубка нагрелась в руке, напиталась запахом ее крема. — Не смей! — И тут поняла, что связи нет, опять эта Машка строит из себя. Решительно направилась в прихожую. — Ты что это отключаешь, не спрося! — Произнесла сквозь зубы и качнула бедром в вырезе халата.
— Отстань!
— У человека важный разговор, а тут подходят, прерывают, — продолжала Надя, обращаясь к кому-то третьему. — Как это называется? Нельзя минутку подождать?
— Сгинь, — отмахнулась Маша и продолжила говорить в трубку.
— Совесть надо иметь!
— А ты смелее, — вела свой разговор Маша. — Ты медсестра. Уважение должны иметь. Твой халат — это мундир. А будут приставать — пощечину. Так и запомни. Звони. Пока!
— Могла бы это позже сказать? Прервала телефонный разговор, очень важный.
— Ну, ты, — с презрительной гримасой остановила Надин словесный поток Маша. — Долго ты будешь разоряться? Тебя не переслушаешь, не переждешь. Телефон общий. Какое ты имеешь право переключать? Я на станцию пожалуюсь, пусть оштрафуют.
— Жалуйся-жалуйся, а мы встречное заявление подадим, чтобы здесь отрезать, а у нас оставить. — Надя знала, что несет чушь, и сбавила громкость. — Знаешь же, санавиация, в любой время выдернуть могут.
— Меня тоже могут. Ну и что? — Маша не успела развить свою мысль, телефон зазвонил, и она схватила трубку. — На-а, санавиация, — сунула трубку Наде, глаза ее вспыхнули.
— Да, я, — сказала Надя в трубку. Ей трудно было говорить негромко. Она откашлялась. — Подожди, переключу. Перезвони.
Маша рассмеялась ей в спину и ушла на кухню.
— Привет работникам плиты! Все варишь? Боевая готовность номер два? — Маше совсем не хотелось ни с кем говорить, но она не могла не задавать тон. — Прилетает, что ли?
Маша налила воду в электрический чайник. Она любила выпить чашку чая после работы, посидеть полчасика в тишине и по возможности в одиночестве, чтобы поставить точку рабочему дню.
Любушка— голубушка обрадовалась новому обществу. Она слышала разговор в прихожей. Ей было немного приятно, что Надю так отбрили, пусть не задается. Однако обидно за Надю, с которой связано двухлетнее знакомство. Сказать бы что-нибудь это чудачке, такое язвительное. Впрочем, успеется.
— Как твои алкоголики?
— Справляемся. Возвращаем обществу мужчин, будь они неладны. За своего-то не боишься?
— Ты же знаешь, ему нельзя. Работа такая. А он работу любит.
— Деньги, то есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124