Если бы он не представлял собой какую-то ценность для науки, то, наверное бы ушел из жизни. Эта мысль возникала сама собой и заставляла краснеть. Хорошо хоть, люди не научились читать мысли и никто не знает, сколько ценен для человечества научный работник Тычков. Впрочем, размолвка с Любой в чем-то даже помогла Леве, дала ясность ума, остроту восприятия, и учеба у него пошла в гору.
Лева пытался вымолить прощение, правда, желание это шло от рассудка, а не от сердца. Если знаешь, что поступил нехорошо, то почему бы не исправить ошибку?
Люба намеривалась его простить, но не сразу, пусть попрыгает, будет знать, как себя вести. Волю дай, так и тебе череп просверлит, как кошке. Зануда. Ей вообще не хотелось встречаться с этим грубияном, но видеть, как он страдает и раскаиваться — в этом удовольствии было трудно себе отказать. Таким образом, процесс искупления затянулся на столь длительное время, что Любе до чертиков надоела эта канитель, и сам Лева осточертел хуже горькой редьки. Леве, как ни странно, тоже все надоело, и он вздохнул с облегчением, когда перестала почему-то звонить.
… Лева Тычков прохаживался по скверику, крохотному и сиротливому. С деревьями-маломерками, — Север. Академгородок стоит под сенью соснового бора, там хорошо думалось и мечталось с Любой. «А она ничуть не изменилась, сказала, полчаса, а прошло сколько уж, — Лева посмотрел на часы и удивился: — Двадцать минут».
Люба вышла в норковой шубе невероятной стоимости, и по тому, сколько естественности было в ее походке, видно было, что надевалась эта дорогая игрушка не от случая к случаю. Лева задрожал от радости и разочарования: Люба никогда не блистала красотой, но то, что было неопытностью, лукавством, живостью, стало брезгливостью и самодовольством. Она улыбнулась ему, и эта улыбка в какой-то мере рассеяла первое неблагоприятное впечатление, но Леве пришлось преодолеть этакий барьерчик, чтобы с ней заговорить.
Что же Люба? Заметив Тычкова, она подумала: «Володя, может быть, не находка, но и Лева не потеря». Да, он возмужал, но еле заметный землистый налет на лице, и веки набрякли под очками, должно быть, не очень здоров научный работник, а с тех пор, как она причастна к летающим, привыкла иначе относиться к здоровью. Нездоров — ну и сиди себе на земле!
Они остановились в двух шагах друг от друга. Вадька, в меховом комбинезоне похожий на медвежонка, только чрезвычайно тощего, присел и стал лопаткой накладывать снег на грузовик, комментируя по ходу дела свои действия. Лева скосил на него глаза, потом посмотрел в открытую, может ведь он разглядеть сына своей пионерки, ведь это не столько тяжкий проступок…
— Мне так удивительно, что у тебя ребенок.
— А я привыкла. Кстати, муж тоже есть. А ты как живешь?
— Ты знаешь, как трудно пробиваться. В науке — особенно. Много нас стало. Сегодня тебе пришла идея, а завтра о ней читаешь статью под чужой фамилией. Кого-то осенило раньше. Понимаешь?
— Не женился?
— Выбирать надо было — женитьба или аспирантура.
— Ясно… Как твой замечательный папа? Я его очень люблю.
— Папа умер.
— Извини.
— Да что уж. Боря меня обошел, кандидатскую защитил. Мама очень болеет, правая рука отнялась, как с отцом это случилось. А я вот в командировку к вам.
— Как адрес узнал?
— Секрет фирмы.
— В гости к нам придешь? — Люба пристально, даже жестко глянула ему в лицо, и тон ее был жестковатый, сквозь вялые черты проглядывала прежняя Люба, которую он любил. — Ты не думай, я тебя не назову. Инкогнито.
— Водопроводчиком, что ли, нарядится?
— Почти…
***
… Положив телефонную трубку, Володя глубоко вздохнул. Больше всего на свете он хотел бы оказаться дома, увидеть Любушку, родного человека. Хотя авиация и самый быстрый вид транспорта, разлуки от этого не становятся короче.
Дорогая, желанная женщина! Некоторые, уходя из дома, неделю, а то и больше, не вспоминают жену. А те, что прожили совместно с десяток лет, иначе, как кобра, не называют. Он начинает думать о возвращении, захлопнув дверь квартиры. Володя, если бы можно, вообще бы не уходил.
Люба — это чудо, он ее как в лотерею выиграл. Маленький поселок был горняцкий, а значит — мужской. Женщины, которые почему-то туда приезжали, казались необыкновенными красавицами, за них дрались.
Люба прилетела в поселочек с подружкой Верочкой, в одиночку на такое не отваживаются. Девушки окончили пищевой техникум и устремились туда, где труднее.
Верочка получила предложение еще в самолете и, потупив глаза, почти согласилась. Любушка решила не пороть горячку. «Жаль только, нет Левки! Пусть бы посмотрел», — шептала она, когда к ней подкатывалась «пилотня» — веселые могучие ребята, добряки. Они казались ей наивными, поскольку на самом деле были одержимыми и на первое место ставили самолет, как в той песне. Этим они походили на Леву.
Ей же нужен был такой, чтобы ни на кого не походил, это первое условия. Володя Добриенко, радист — был не такой, как все, правда, тощенький, как котенок, но ведь можно и откормить. «Стань таким, как я придумала», — поется не даром. Зато не курит и не пьет. Формально все не пьют, летный состав, а этот на полном серьезе. У него нет многочисленных родственников, которым приходится помогать. Ну, и вполне интеллигентный человек, Люба уже привыкла к интеллигентности, и обратной дороги нет. Зарплата у него, правда, поменьше, чем у летунов, но тоже весьма значительная, и он сразу сможет делать шикарные подарки. Правда, он еще плохо понимает, что такое шикарность, но это дело поправимое.
Скоро, благодаря изобретательным подсказкам Любушки, весь ассортимент поселкового магазина был исчерпан, осталась лишь норковая шуба, но такой подарок ко многому бы обязывал обоих.
Любушка так старалась на работе, что личный состав прибавил в весе. Лучшие куски доставались Володе, он говорил комплименты поварихе и водил ее на виду у всех завистников в кино.
В порыве чувств он написал матери о намерении жениться. И получил ответ — крупные дрожащие буквы на выцветшем тетрадном листке. Мать благословляла предстоящий шаг Володи и полагалась на его выбор, потому что в жизни он всего добился сам, без чьей-либо помощи и подсказки. Мать вложила в конверт двадцать пять рублей — как подарок на свадьбу, бдительная почта вынула из конверта деньги и оформила почтовый перевод.
Родители Любы узнали о Володе значительно раньше и все, вплоть до размера воротничка его форменной рубашки. И потребовали предъявить жениха лично. В один из полетов в родной город Любушки она попросила Володю занести посылку родителям. Икру да балыки.
Приняли хорошо, будто важную птицу. Володя не смущался ни капельки. Чья только в этом заслуга — его самого, или так было подстроено? На него глядело две пары глаз, не затуманенных влюбленностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124