Медленно, чинно, не торопясь. Пульсирующее пространство. Так пульсирует Вселенная. Этот лифт, словно маленький атом Вселенной. Я — ядро, протон. Его стены — орбита движения моего электрона.
Даже если я поднимусь на седьмой этаж... Даша не отдаст мне письмо. Если у меня не будет письма, я не сделаю того, что должен. Страшная правда.
Мой план прост — превратить все вещество Вселенной в антивещество. Антивещество — это вещество гигантской плотности. Оно сжато. В нем нет расстояний между ядрами атомов и электронами, как у вещества.
Если представить себе, что Солнце — ядро атома, а планеты — электроны, движущиеся по своим орбитам, то антивещество — солнце и планеты, сложенные в одну авоську. Антивещество — это вещество экстремальной плотности с гигантской гравитационной силой. Это то, что называется Черной дырой.
Чтобы превратить вещество в антивещество, а всю Вселенную в одну большую Черную дыру, нужна огромная энергия. Эта энергия во Вселенной есть — именно столько ее потребовалось для Большого взрыва. Но после взрыва она рассеялась. Теперь ее нужно собрать. А для этого нужен резонанс, необходимо синхронизировать процессы.
У Даши в квартире на седьмом этаже письмо. В нем ключ к моей формуле. Нужно только подставить его в формулу. А дальше все пойдет своим ходом — большое количество «случайностей» приведет к последствиям вселенского масштаба. Осталась всего пара шагов. И на последние пару шагов у меня просто нет сил. Несправедливо.
Если превратить одну только Землю в антивещество, она уместится у меня на ладони. У этого шарика будет масса Земли. Великое сосредоточие силы. Черная дыра на ладони. А вся Вселенная — шарик, величиной с Землю.
Если вся Вселенная утрамбуется в одну большую Черную дыру, вещество в ней перемешается. Антивещество — это абсолютный хаос, оно гомогенно. В таком состоянии Вселенная сможет существовать только мгновение. Потом будет взрыв. Это как тасовать колоду карт. Новая комбинация будет удачнее прежней.
Мне 23 года. Я видел многое и многое понял. Эта Вселенная — самая неудачная из всех возможных комбинаций энергий. Ее высшее существо — человек. И это высшее существо — апогей ее развития. Но он ниже низкого! Он не заслуживает жизни. Все, что он сделал — это потерял душу. Развитие Вселенной по данной ветви не должно продолжаться.
Все рожденное должно умереть. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода», — так говорил Христос. Так он говорил о своей смерти. Не умерший — не воскреснет. Не воскресший — не узнает жизни вечной. Все рожденное должно умереть.
Я должен...
Тут мои путаные размышления, которыми я пытался так безуспешно привести себя в чувство, прервались. Двери лифта с грохотом захлопнулись. Он взлетал. Меня вжало в пол. От свиста заложило уши. Стены сдвинулись.
Пушечное ядро, которым выстрелили в бесконечность. А в этом ядре — слизень.
*******
О т перегрузки меня затошнило. И вырвало бы, но уже через сотую долю секунды лифт выплюнул меня на площадку седьмого этажа. Словно хищник, разочаровавшийся в добыче и не желающий продолжать трапезу.
— Ты меня достал, гаденыш! — на площадке стоял коричневый. — Возьми себя в руки! Слабак! Немедленно достань это письмо! Ты слышишь, что я тебе говорю?!
Его пластилиновая шея, словно змея, вытянулась на несколько метров и кольцами повисла в воздухе. Коричневая голова объезжала меня со всех сторон, будто камера на специальном кране-штативе. От ее кругового движения меня затошнило еще больше.
Наконец, шея коричневого оплела мое тело, и я был поставлен перед Дашиной дверью. Коричневый нажал на звонок. В тишине давно уже спящего подъезда раздался нервный, надрывный гудящий треск.
За дверями квартиры началось движение.
— Кто там?! — раздался раздраженный голос Дашиной мамы.
— Это я, Митя, — пролепетал я. — А Даша спит?
Конечно, спит! Третий час ночи!
— Но мне нужно с ней переговорить...
Дверь приоткрылась. Недовольное лицо укутанной в халат женщины воззрилось на меня сквозь образовавшийся проем:
— Ты совсем больной, да?..
— Ну, пожалуйста...
— Я тебе говорю, идиот, она спит! — Даши— на мама собиралась закрыть дверь. — Иди домой, завтра все решишь.
— Но мне надо сейчас...
Коричневый стоял в темноте рядом с дверью и шептал:
— Оттолкни ее, оттолкни! Пройди в комнату и возьми письмо. Оно на комоде, рядом с музыкальным центром. Ну, толкай! Толкай!
— Да пошел ты! — я выругался на коричневого.
— Чего?! — мамаша приняла это на свой счет.
— Это я не вам, простите...
— Козел! — рявкнула она и дверь захлопнулась у меня перед самым носом.
— Кретин! Слабовольный кретин! — орал коричневый. — Ладно, недоделок! Я сделаю это за тебя...
И он начал барабанить в дверь. Он не просто стучал, он ломился в эту несчастную фанерную перегородку. Штукатурка сыпалась. Из квартиры стали доноситься крики. Мама кричала на Дашу, Даша на маму. Суть их препирательств сводилась к тому, кого вызывать — милицию или психиатрическую скорую помощь.
Я порывался уйти, сбежать отсюда. Ничем хорошим все это закончиться не могло. Но коричневый держал меня своей шеей, словно удавкой. Я умолял его прекратить это или отпустить меня. Я стоял перед ним на коленях. Плакал. Но он только злился и барабанил в дверь еще сильнее.
Через десять-пятнадцать минут она действительно поддалась, покосилась и уже готова была слететь с петель. Но тут прибыл наряд милиции.
Я объяснял им, что это не я. Что у меня не было намерения вредить этим людям. Что мне просто нужно было письмо. Что дверь выламывал коричневый. Что я его не знаю. Что у него длинная шея. Я им показывал на него, но они не реагировали.
Когда на моих запястьях щелкнули наручники, коричневый стоял рядом и злорадствовал. Потом он появился в участке и поливал меня всеми возможными бранными словами. Я хотел, чтобы он признался, чтобы он сказал милиционерам, кто все это затеял.
Но он только смеялся надо мной. Только смеялся...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сначала почерк в тетради был ровный.
Шариковая ручка аккуратно выводила каждую букву.
Кое-где на полях прилагались схемы и рисунки.
Было видно, что делавший эти записи человек очень старался.
Второй день «реализации плана» был законспектирован карандашом, который, судя по всему, писавший затачивал зубами.
Неровные, прыгающие буквы. Множество исправлений.
Слова сливаются друг с другом.
Местами карандаш рвет бумагу.
Здесь тоже были рисунки и схемы.
Но не на полях, а в центре страницы.
В основном, круги, заштрихованные неровной круговой линией.
Черные, искусственные, «поставленные» карандашом кляксы.
К вечеру третьего дня у автора дневника вновь появилась ручка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Даже если я поднимусь на седьмой этаж... Даша не отдаст мне письмо. Если у меня не будет письма, я не сделаю того, что должен. Страшная правда.
Мой план прост — превратить все вещество Вселенной в антивещество. Антивещество — это вещество гигантской плотности. Оно сжато. В нем нет расстояний между ядрами атомов и электронами, как у вещества.
Если представить себе, что Солнце — ядро атома, а планеты — электроны, движущиеся по своим орбитам, то антивещество — солнце и планеты, сложенные в одну авоську. Антивещество — это вещество экстремальной плотности с гигантской гравитационной силой. Это то, что называется Черной дырой.
Чтобы превратить вещество в антивещество, а всю Вселенную в одну большую Черную дыру, нужна огромная энергия. Эта энергия во Вселенной есть — именно столько ее потребовалось для Большого взрыва. Но после взрыва она рассеялась. Теперь ее нужно собрать. А для этого нужен резонанс, необходимо синхронизировать процессы.
У Даши в квартире на седьмом этаже письмо. В нем ключ к моей формуле. Нужно только подставить его в формулу. А дальше все пойдет своим ходом — большое количество «случайностей» приведет к последствиям вселенского масштаба. Осталась всего пара шагов. И на последние пару шагов у меня просто нет сил. Несправедливо.
Если превратить одну только Землю в антивещество, она уместится у меня на ладони. У этого шарика будет масса Земли. Великое сосредоточие силы. Черная дыра на ладони. А вся Вселенная — шарик, величиной с Землю.
Если вся Вселенная утрамбуется в одну большую Черную дыру, вещество в ней перемешается. Антивещество — это абсолютный хаос, оно гомогенно. В таком состоянии Вселенная сможет существовать только мгновение. Потом будет взрыв. Это как тасовать колоду карт. Новая комбинация будет удачнее прежней.
Мне 23 года. Я видел многое и многое понял. Эта Вселенная — самая неудачная из всех возможных комбинаций энергий. Ее высшее существо — человек. И это высшее существо — апогей ее развития. Но он ниже низкого! Он не заслуживает жизни. Все, что он сделал — это потерял душу. Развитие Вселенной по данной ветви не должно продолжаться.
Все рожденное должно умереть. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода», — так говорил Христос. Так он говорил о своей смерти. Не умерший — не воскреснет. Не воскресший — не узнает жизни вечной. Все рожденное должно умереть.
Я должен...
Тут мои путаные размышления, которыми я пытался так безуспешно привести себя в чувство, прервались. Двери лифта с грохотом захлопнулись. Он взлетал. Меня вжало в пол. От свиста заложило уши. Стены сдвинулись.
Пушечное ядро, которым выстрелили в бесконечность. А в этом ядре — слизень.
*******
О т перегрузки меня затошнило. И вырвало бы, но уже через сотую долю секунды лифт выплюнул меня на площадку седьмого этажа. Словно хищник, разочаровавшийся в добыче и не желающий продолжать трапезу.
— Ты меня достал, гаденыш! — на площадке стоял коричневый. — Возьми себя в руки! Слабак! Немедленно достань это письмо! Ты слышишь, что я тебе говорю?!
Его пластилиновая шея, словно змея, вытянулась на несколько метров и кольцами повисла в воздухе. Коричневая голова объезжала меня со всех сторон, будто камера на специальном кране-штативе. От ее кругового движения меня затошнило еще больше.
Наконец, шея коричневого оплела мое тело, и я был поставлен перед Дашиной дверью. Коричневый нажал на звонок. В тишине давно уже спящего подъезда раздался нервный, надрывный гудящий треск.
За дверями квартиры началось движение.
— Кто там?! — раздался раздраженный голос Дашиной мамы.
— Это я, Митя, — пролепетал я. — А Даша спит?
Конечно, спит! Третий час ночи!
— Но мне нужно с ней переговорить...
Дверь приоткрылась. Недовольное лицо укутанной в халат женщины воззрилось на меня сквозь образовавшийся проем:
— Ты совсем больной, да?..
— Ну, пожалуйста...
— Я тебе говорю, идиот, она спит! — Даши— на мама собиралась закрыть дверь. — Иди домой, завтра все решишь.
— Но мне надо сейчас...
Коричневый стоял в темноте рядом с дверью и шептал:
— Оттолкни ее, оттолкни! Пройди в комнату и возьми письмо. Оно на комоде, рядом с музыкальным центром. Ну, толкай! Толкай!
— Да пошел ты! — я выругался на коричневого.
— Чего?! — мамаша приняла это на свой счет.
— Это я не вам, простите...
— Козел! — рявкнула она и дверь захлопнулась у меня перед самым носом.
— Кретин! Слабовольный кретин! — орал коричневый. — Ладно, недоделок! Я сделаю это за тебя...
И он начал барабанить в дверь. Он не просто стучал, он ломился в эту несчастную фанерную перегородку. Штукатурка сыпалась. Из квартиры стали доноситься крики. Мама кричала на Дашу, Даша на маму. Суть их препирательств сводилась к тому, кого вызывать — милицию или психиатрическую скорую помощь.
Я порывался уйти, сбежать отсюда. Ничем хорошим все это закончиться не могло. Но коричневый держал меня своей шеей, словно удавкой. Я умолял его прекратить это или отпустить меня. Я стоял перед ним на коленях. Плакал. Но он только злился и барабанил в дверь еще сильнее.
Через десять-пятнадцать минут она действительно поддалась, покосилась и уже готова была слететь с петель. Но тут прибыл наряд милиции.
Я объяснял им, что это не я. Что у меня не было намерения вредить этим людям. Что мне просто нужно было письмо. Что дверь выламывал коричневый. Что я его не знаю. Что у него длинная шея. Я им показывал на него, но они не реагировали.
Когда на моих запястьях щелкнули наручники, коричневый стоял рядом и злорадствовал. Потом он появился в участке и поливал меня всеми возможными бранными словами. Я хотел, чтобы он признался, чтобы он сказал милиционерам, кто все это затеял.
Но он только смеялся надо мной. Только смеялся...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Сначала почерк в тетради был ровный.
Шариковая ручка аккуратно выводила каждую букву.
Кое-где на полях прилагались схемы и рисунки.
Было видно, что делавший эти записи человек очень старался.
Второй день «реализации плана» был законспектирован карандашом, который, судя по всему, писавший затачивал зубами.
Неровные, прыгающие буквы. Множество исправлений.
Слова сливаются друг с другом.
Местами карандаш рвет бумагу.
Здесь тоже были рисунки и схемы.
Но не на полях, а в центре страницы.
В основном, круги, заштрихованные неровной круговой линией.
Черные, искусственные, «поставленные» карандашом кляксы.
К вечеру третьего дня у автора дневника вновь появилась ручка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26