.. — согласился Толян. — И что твоя жизнь, Ильич? Вот ты троих настругал. Не пьешь уже. Бригадир. В церковь ходишь. И что с того? Кому оно
все надо.
Ильич шелестел блистером. Он принял еще две таблетки.
— Надо, — отрубил он осипшим голосом. — Кто ж Божий промысел знает? Как есть, так и должно быть. У Бога отчета не спрашивают.
— Ей, Ильич, — Толян обеспокоился. — Что-то ты совсем... Эй! Ты слышишь меня, нет?
Ильич не отвечал. Мужики подбежали к кровати:
— Ильич, ты чё? Ильич! Врача надо звать! Началась суматоха. Прибежали медсестры.
Послали за терапевтом. Вызвали сантранспорт. Ильичу делали искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.
В сознание он не приходил. Только синел все больше и больше. Терапевт появился минут через десять-пятнадцать и констатировал смерть.
Мужики причитали. Сестры охали. Санитары вынесли тело.
Когда Ильичу делали искусственное дыхание, из кармана его штанов вывалился больничный ключ. Он здесь один от всех дверей. Я спрятал его в кулаке. Вытянутая металлическая трубка с приплюснутыми краями. Словно патрон. Последний патрон...
Наследство Ильича.
*******
Я лежу на постели, на которой сегодня умер Ильич. Сначала я боялся на нее ложиться. Но на полу холодно.
Вот как — жил человек и умер. Вся жизнь. Конец. Пришел мне решетку вставить, чтобы я не убежал. А ключ оставил. В мире все так. Цель и результат — вещи разные.
Я еще никогда не видел, как умирают. Живьем не видел. Видел по телевизору, как смертные приговоры приводят в исполнение. Но так — нет. Интересно представить себя покойником.
Мне почему-то жалко Ильича. Странно, я ведь совсем его не знал. Почему мне его жалко? И почему меня только сейчас испугала эта постель. Может, в ней и до этого кто-то умер, но я не боялся. А теперь вдруг испугался.
Сколько еще таких людей, которых я совсем не знаю. Они живут и умирают. Каждую минуту, наверное. Может и чаще — каждую секунду. Раз — и кто-то умер. Почему я не печалюсь из-за этого постоянно?
Теперь у меня есть ключ. Ключ — это свобода. Я дождусь, пока все уснут. Петр проведет «строевые занятия», попьет чифир и вырубится. А я уйду. Просто уйду. Спокойно. Ничего не боясь.
Петр допьет чифир. Он еще завтра будет его пить. Завтра — последний раз. Потому что его задушат. Петр умрет. Петра не жалко. Умрет — и ладно. Он недобрый. Ильич был добрый, его жалко.
Кто-то поступит в больницу и будет спать на кровати Петра. Кровати же не выкидывают, когда кто-нибудь на них умирает. И этот новенький не будет знать, что на его кровати Петр умер. И ему не будет страшно. Интересно, а Петру сейчас не страшно?
Сегодня он будет спать на кровати, на которой завтра умрет. Страшно спать на кровати, на которой ты умрешь? Наверное, страшно. А ходить по улице, где ты можешь умереть? Почему люди не боятся? Мы можем умереть где угодно.
Никто не знает, где он умрет. Разве Ильич знал, когда входил в мой изолятор, что умрет здесь? Нет, не знал. И не боялся. А умер. Смерть вокруг. Смерть — неизбежность. Мир умирает постоянно. Он находится в состоянии постоянного умирания. Страшно. Он уже мертвый.
Мне казалось в метро, что кругом мертвецы. Мне не казалось. Кругом были мертвецы. Вокруг мертвецы. Все покойники. Смерть. Страшно. Как жить, если кругом смерть? Куда я собираюсь бежать, если кругом смерть? От смерти не убежишь. Я тоже покойник.
Что это были за люди — черный и белый? ДАО. Чего они от меня хотят? Они говорят, что я Избранный. Кем? Завтра они обещали мне принести дверную ручку Стаса. Если я сегодня убегу отсюда, то останусь без ручки.
А зачем мне ручка? Если ее вставить в специальное отверстие для ручки и повернуть, то мир рухнет. Он — зыбкий.
Я — Ангел смерти.
Глупость. Какая глупость! Я собираюсь дать этому миру то, что у него уже есть. Он полон смерти. В нем живут покойники. Зачем они живут?
«У Бога отчета не спрашивают». Что Ильич имел в виду?
Мои мысли путаются. Я пытался найти за окном коричневого, но его словно корова языком слизала. Он — моя галлюцинация. Я его изобличил в этом, и теперь ему стыдно показываться мне на глаза.
Но разве мир не галлюцинация? Если все зыбко... Если он уже мертвый... Разве он не галлюцинация? Но если он галлюцинация, то и я тоже галлюцинация. Я — своя галлюцинация. Все, что я знаю о себе, это одна большая галлюцинация. Иллюзия. Обман.
Не на что опереться.
Что сейчас с Ваней? Он, наверное, стал овощем. Был человеком, а потом — бах! Электрический разряд — и он овощ. Исчезла галлюцинация. Он ушел от самого себя так же, как от меня сбежал коричневый.
Ильич жил и умер. Ваня был человеком и стал овощем. Ваню тоже жалко. Он хоть и странный, но хороший. Он никому зла не желал. Ему было стыдно, что он живет. Теперь он будет жить, но ему не будет стыдно, потому что он — овощ.
Хитро придумала Зоя Петровна. Это она здесь всем заправляет. «Эксцессы на отделении». Она из них. Все подстраивают, все организуют. Череда событий. Все не случайно. Я в больницу, а здесь Петр. Он бьет Дутова, а сваливают на меня. И меня в изолятор.
Специально, я думаю, Зоя подослала мне этих рабочих, чтобы я смерть увидел. А зачем? Чтобы я боялся. Запугивание — это самый эффективный способ воздействия на сознание. Меня трудно зомбировать — у меня душа есть. Вот и придумали этот спектакль.
Спектакль? А что если Ильич не умер? Да, они просто разыграли его смерть! Инсценировка! И вели себя все очень наигранно — паниковали, бегали, кричали. Дыхание искусственное... Хорошие актеры, ничего не скажешь. Я даже поверил.
И все это, чтобы подбросить мне ключ? Это наживка, крючок — попадусь или не попадусь. Сидят, наверное, сейчас — гадают.
Но если Ильич не умер, то почему мне было страшно ложиться на кровать, где он лежал? Я что, понарошку боялся? Странно, разве страх бывает понарошку? Но если он не умер, то как можно бояться?
Все — галлюцинация.
«Ты сам галлюцинируешь или закидываешься?»
Мои мысли играют в лапту.
*******
П о моим расчетам сейчас около четырех часов утра. Все уже должны спать. Я вставляю ключ в скважину, поворачиваю его, и дверь открывается.
В коридоре темно и пусто. Изоляторы — один, другой, третий. Я прохожу мимо них к следующей двери, она ведет на отделение.
Вставляю ключ, поворачиваю его, дверь открывается. Ноги подкашиваются, не слушаются. В голове винегрет. Ощущение, что в нее через уши залили свинец.
Я пытаюсь ступать тихо, чтобы никого не разбудить. Пусть спят. Сон дает силы. Им нужно спать. У них совсем нет сил. Они все покойники.
Бегство. Я осуществляю побег. Или я попался на удочку обмана? Может быть, меня уже поджидают с веревками, смирительными рубашками, шприцами? Что они хотят со мной сделать, когда поймают? Зачем я им нужен?
Я прохожу мимо дверных проемов, смотрю внутрь палат. Там койки. Они стоят совсем рядом друг к другу, словно толпятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26