Ты, наверное, голодный! — спохватилась Вера.
Сухарев усмехнулся:
— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?
— В каком смысле?
— Ну, кровать воры не вынесли?
— Не знаю.
Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.
— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.
— Вот и славно, — заключил Сухарев.
Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.
Активное тепло, исходящее от Егора, убеждало ее в этом.
И когда потом на кухне он жарил яичницу им на ужин, она почти спокойно набрала на мобильнике телефон больницы и спросила о состоянии матери. Там все оказалось без изменений. Но Вера знала, ей подсказывала интуиция, что ничего страшного сейчас случиться не может. Черная полоса в ее жизни закончилась.
Сухарев вошел в темноту и зажег огонь.
Эпилог
Колеса лязгнули под головой, и поезд с легким скрежетом затормозил. Вероника открыла глаза и поднесла поближе руку с часами.
— Полвторого, — сообщил Сухарев с верхней полки.
— Ты не спишь?
Сухарев покачал головой. Спрыгнул вниз.
— Колеса мешают? — улыбнулась Вероника и покосилась на крупный рыжий апельсин, качающийся на столике.
— Через полчаса — таможня. И к тому же поезд часто тормозит, боюсь, что ты свалишься с полки.
Вероника сладко потянулась и взбила подушку. Сухарев усмехнулся, поймал покатившийся апельсин и стал аккуратно срезать ножиком тонкие полоски корки. Поезд понемногу разгонялся. Вероника жмурилась, попадая в полосы белого света фонарей, и с аппетитом поглощала ватные продолговатые корки. Купе заполнял острый цитрусовый аромат.
— Как ты можешь это есть? — ворчал Егор, отрезая очередную тонкую дольку. — Горько ведь?
— Не-а, — хитро щурилась она. — Сладко…
Покончив с коркой, женщина быстро и заразительно расправилась с сочными дольками.
Сухарев подвинулся к ней и осторожно устроил ладонь на ее животе.
— У бедного ребенка уже отрыжка апельсиновая, — ворчливо пробормотал он, наклоняя голову. Он приложил ухо туда, где только что держал ладонь.
— Что там слышно? — поинтересовалась Вероника. — Что делают дети в два часа ночи?
— Его твои апельсины могли разбудить, — бухтел Сухарев. — Ты бы лучше бутерброд съела.
— Пора привыкнуть к капризам беременной женщины.
— Беременность тут ни при чем. Ты просто сильно волнуешься. Ты дрожишь от мысли о предстоящей встрече. Разве не так?
Вера подобрала под себя ноги и укрылась одеялом.
— От тебя ничего не скроешь, — улыбнулась она. — Да, я волнуюсь. Я не видела дочь столько лет! Не представляю, какая она, как воспримет меня, что скажет, о чем спросит. Я не могу не думать об этом!
Сухарев спрятал в свою ладонь ее холодные пальцы.
— Она хочет тебя видеть. Иначе не согласилась бы на встречу.
Вероника недоверчиво мотнула головой.
— Это ни о чем не говорит. Можно хотеть увидеть человека, чтобы сказать, как ненавидишь его.
— Не выдумывай. Ты должна настроиться на хорошее. Утром мы будем в Германии. Нас встретит твоя сестра. Ты обо всем ее расспросишь.
— Ты прав, дорогой. Готовь документы, скоро таможня.
На рассвете, когда поезд пролетал мимо мультяшных крошечных ферм, напоминающих декорации к Красной Шапочке, Вероника уже собралась и сидела полностью одетая. Муж спал, и она не торопилась его будить. Ему собраться — минутное дело. А вот ей действительно необходимо собраться с мыслями и привести в порядок эмоции. Кажется, с тоге? самого дня, когда в квартире раздался звонок из Германии, душа ее не знала покоя. Инга разыскала Юлю!
Более того, они виделись несколько раз, и Юля даже бывала у тетки в гостях!
— Надеюсь, теперь ты простишь меня и перестанешь дуться? — спрашивала Инга ничуть не изменившимся голосом. — Собирайся и приезжай ко мне. Юля жаждет познакомиться с матерью.
Господи! Вероника не верила собственным ушам.
Юля учится во Франции, в двух часах езды от Инги!
Невероятно.
Целую неделю после звонка Веронику тряс легкий озноб. Ее кидало из одной крайности в другую.
Она то впадала в радостную эйфорию, танцуя по квартире и напевая себе под нос, то надолго замолкала, свернувшись клубком в кресле. Если бы не Сухарев, и в том и в другом случае уравновешивающий ее настроение, дело могло кончиться нервным срывом.
Вероника достала из коробок всех кукол, которых мастерила когда-то для дочери, мечтая о встрече. Куклы дождались своего часа. У каждой в кармашке лежала открытка с указанием дня и часа своего рождения. И каждая заканчивалась словами: «Доченька, я люблю тебя!» Вера заменила только упаковки. Теперь куклы лежали в блестящих коробках, перевязанных бантами. Сколько ожиданий, сборов, волнений! Когда наконец хлопоты с загранпаспортами остались позади, а Эллу Ильиничну забрали из больницы и та привыкла к сиделке, Вероникин живот уже упруго торчал из плаща. Она была на седьмом месяце беременности. Они отправились в Германию втроем — Егор, Вероника и ее живот. Теперь казалось, что все, что приходится испытывать, получается вдвойне, как порция с добавкой. На подъезде к Бремену она почти стучала зубами от волнения. Егор проснулся и быстро взял ситуацию в свои руки. Он заставил ее переложить вещи в сумке под предлогом того, что не умещается его электробритва.
Она отвлеклась, и только когда перрон чужого вокзала поплыл навстречу, Вероника полностью отдалась ожиданию.
Инга не сразу узнала сестру. Она настроила свое восприятие на ту давнюю Нику, с колючим взглядом исподлобья, с оставшейся в ней подростковой неуклюжестью. Инга вначале лишь скользнула взглядом по элегантно одетой даме в бежевом плаще, которую заботливо поддерживал высокий интересный мужчина.
Инга торопливо перебрала глазами остальных пассажиров, но своей сестры среди них не обнаружила. И тогда ей пришлось вернуться взглядом к паре, которая не спешила покидать перрон.
— Инга! — позвала дама. Черты ее показались Инге знакомыми.
Беременность очень шла Нике, а спутник ее просто светился как молодожен. Женщина отделилась от своего спутника и пошла навстречу сестре.
— Ника! — Сестры обнялись, и Инга, еще не отойдя от замешательства, стала что-то торопливо объяснять про мужа, не правильно припарковавшего машину и теперь разбирающегося с полицейским, про собаку, которая ни в какую не желала остаться дома… Она .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Сухарев усмехнулся:
— А у тебя в квартире найдется что-нибудь помягче, чем этот палас?
— В каком смысле?
— Ну, кровать воры не вынесли?
— Не знаю.
Она переместилась в сторону спальни и толкнула дверь. Кровать на месте. Только на многочисленных полках шкафа-купе зияет пустота.
— Вещи вынесли, а кровать оставили, — сообщила Вера.
— Вот и славно, — заключил Сухарев.
Он поднял ее и понес в спальню. Вера почувствовала, как постепенно оттаивает в его руках, как жизнь возвращается к ней. Она с удовольствием пробовала ее на вкус. У жизни был горьковато-пряный оттенок и великолепная смесь ароматов леса. Жизнь дарила ей нежность любимого мужчины, обещала наслаждение, манила за собой в неведомое ЗАВТРА. Впервые за многие месяцы Вера без страха подумала о будущем. Ей уже не казалась невероятной возможность счастья. У нее все будет хорошо. А почему нет? Она выпила до дна свою чашу страданий. Все плохое когда-нибудь кончается.
Активное тепло, исходящее от Егора, убеждало ее в этом.
И когда потом на кухне он жарил яичницу им на ужин, она почти спокойно набрала на мобильнике телефон больницы и спросила о состоянии матери. Там все оказалось без изменений. Но Вера знала, ей подсказывала интуиция, что ничего страшного сейчас случиться не может. Черная полоса в ее жизни закончилась.
Сухарев вошел в темноту и зажег огонь.
Эпилог
Колеса лязгнули под головой, и поезд с легким скрежетом затормозил. Вероника открыла глаза и поднесла поближе руку с часами.
— Полвторого, — сообщил Сухарев с верхней полки.
— Ты не спишь?
Сухарев покачал головой. Спрыгнул вниз.
— Колеса мешают? — улыбнулась Вероника и покосилась на крупный рыжий апельсин, качающийся на столике.
— Через полчаса — таможня. И к тому же поезд часто тормозит, боюсь, что ты свалишься с полки.
Вероника сладко потянулась и взбила подушку. Сухарев усмехнулся, поймал покатившийся апельсин и стал аккуратно срезать ножиком тонкие полоски корки. Поезд понемногу разгонялся. Вероника жмурилась, попадая в полосы белого света фонарей, и с аппетитом поглощала ватные продолговатые корки. Купе заполнял острый цитрусовый аромат.
— Как ты можешь это есть? — ворчал Егор, отрезая очередную тонкую дольку. — Горько ведь?
— Не-а, — хитро щурилась она. — Сладко…
Покончив с коркой, женщина быстро и заразительно расправилась с сочными дольками.
Сухарев подвинулся к ней и осторожно устроил ладонь на ее животе.
— У бедного ребенка уже отрыжка апельсиновая, — ворчливо пробормотал он, наклоняя голову. Он приложил ухо туда, где только что держал ладонь.
— Что там слышно? — поинтересовалась Вероника. — Что делают дети в два часа ночи?
— Его твои апельсины могли разбудить, — бухтел Сухарев. — Ты бы лучше бутерброд съела.
— Пора привыкнуть к капризам беременной женщины.
— Беременность тут ни при чем. Ты просто сильно волнуешься. Ты дрожишь от мысли о предстоящей встрече. Разве не так?
Вера подобрала под себя ноги и укрылась одеялом.
— От тебя ничего не скроешь, — улыбнулась она. — Да, я волнуюсь. Я не видела дочь столько лет! Не представляю, какая она, как воспримет меня, что скажет, о чем спросит. Я не могу не думать об этом!
Сухарев спрятал в свою ладонь ее холодные пальцы.
— Она хочет тебя видеть. Иначе не согласилась бы на встречу.
Вероника недоверчиво мотнула головой.
— Это ни о чем не говорит. Можно хотеть увидеть человека, чтобы сказать, как ненавидишь его.
— Не выдумывай. Ты должна настроиться на хорошее. Утром мы будем в Германии. Нас встретит твоя сестра. Ты обо всем ее расспросишь.
— Ты прав, дорогой. Готовь документы, скоро таможня.
На рассвете, когда поезд пролетал мимо мультяшных крошечных ферм, напоминающих декорации к Красной Шапочке, Вероника уже собралась и сидела полностью одетая. Муж спал, и она не торопилась его будить. Ему собраться — минутное дело. А вот ей действительно необходимо собраться с мыслями и привести в порядок эмоции. Кажется, с тоге? самого дня, когда в квартире раздался звонок из Германии, душа ее не знала покоя. Инга разыскала Юлю!
Более того, они виделись несколько раз, и Юля даже бывала у тетки в гостях!
— Надеюсь, теперь ты простишь меня и перестанешь дуться? — спрашивала Инга ничуть не изменившимся голосом. — Собирайся и приезжай ко мне. Юля жаждет познакомиться с матерью.
Господи! Вероника не верила собственным ушам.
Юля учится во Франции, в двух часах езды от Инги!
Невероятно.
Целую неделю после звонка Веронику тряс легкий озноб. Ее кидало из одной крайности в другую.
Она то впадала в радостную эйфорию, танцуя по квартире и напевая себе под нос, то надолго замолкала, свернувшись клубком в кресле. Если бы не Сухарев, и в том и в другом случае уравновешивающий ее настроение, дело могло кончиться нервным срывом.
Вероника достала из коробок всех кукол, которых мастерила когда-то для дочери, мечтая о встрече. Куклы дождались своего часа. У каждой в кармашке лежала открытка с указанием дня и часа своего рождения. И каждая заканчивалась словами: «Доченька, я люблю тебя!» Вера заменила только упаковки. Теперь куклы лежали в блестящих коробках, перевязанных бантами. Сколько ожиданий, сборов, волнений! Когда наконец хлопоты с загранпаспортами остались позади, а Эллу Ильиничну забрали из больницы и та привыкла к сиделке, Вероникин живот уже упруго торчал из плаща. Она была на седьмом месяце беременности. Они отправились в Германию втроем — Егор, Вероника и ее живот. Теперь казалось, что все, что приходится испытывать, получается вдвойне, как порция с добавкой. На подъезде к Бремену она почти стучала зубами от волнения. Егор проснулся и быстро взял ситуацию в свои руки. Он заставил ее переложить вещи в сумке под предлогом того, что не умещается его электробритва.
Она отвлеклась, и только когда перрон чужого вокзала поплыл навстречу, Вероника полностью отдалась ожиданию.
Инга не сразу узнала сестру. Она настроила свое восприятие на ту давнюю Нику, с колючим взглядом исподлобья, с оставшейся в ней подростковой неуклюжестью. Инга вначале лишь скользнула взглядом по элегантно одетой даме в бежевом плаще, которую заботливо поддерживал высокий интересный мужчина.
Инга торопливо перебрала глазами остальных пассажиров, но своей сестры среди них не обнаружила. И тогда ей пришлось вернуться взглядом к паре, которая не спешила покидать перрон.
— Инга! — позвала дама. Черты ее показались Инге знакомыми.
Беременность очень шла Нике, а спутник ее просто светился как молодожен. Женщина отделилась от своего спутника и пошла навстречу сестре.
— Ника! — Сестры обнялись, и Инга, еще не отойдя от замешательства, стала что-то торопливо объяснять про мужа, не правильно припарковавшего машину и теперь разбирающегося с полицейским, про собаку, которая ни в какую не желала остаться дома… Она .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88