Вернуться?
Поговорить с ним?
Побить его?
Может, все это просто недоразумение?
Свидетельствует ли что-нибудь в пользу его невиновности?
Не переусердствовала ли я, как мне это свойственно?
Или я отреагировала даже слишком спокойно и оставила в живых негодяя, а вместо того, чтобы испортить ему всю жизнь, испортила только костюмы?
Окажись на моем месте Катарина Пютц, стариннейшая подруга моей юности, Филипп бы так легко не отделался. Три года назад Кати обнаружила, что ее друг, программист, уже полгода ей изменяет – и с кем? со своим банковским советником! В ответ на это она наполнила ванну, добавила для аромата масла еловой хвои – чтобы успокоиться и расслабиться – полежала двадцать минут в горячей воде, побрила ноги, тщательно протерла их кремом, плавно прошла, облаченная в один лишь тюрбан из полотенца, в его кабинет, взяла его компьютер и дискеты с сохраненными копиями, возвратилась в ванную и утопила все в душистой, пахнущей хвоей пене.
Затем сложила свои вещи и навсегда исчезла из его жизни.
«Ура, ура, ура», – говорит она, лучисто улыбаясь, в конце истории, которую с удовольствием всем рассказывает. В конце концов, она вышла замуж за маклера по недвижимости. У него посредническая фирма по дорогостоящим объектам в Мюнстере и окрестностях, а у нее – любовные отношения с младшим партнером ее мужа.
Мы созваниваемся по крайней мере раз в месяц, и всегда, когда я навещаю родителей, то вижусь с Кати. Мы обе выросли в Хоенхольде, деревне близ Мюнстера, и когда встречаемся, делаем то же самое, что и тогда, когда были маленькими девочками. Как будто время останавливается. Гуляем по полям, где мы валялись тринадцатилетними, жуя травинки и мечтая о мальчишках на два класса старше. Опускаем голые ноги в ручей, в котором, скорее всего, слишком много сточных вод. Сидим вечером на террасе моих родителей, вспоминаем о том, каково это, смотреть во вторник вечером «Даллас», трясясь от страха перед средой и сдвоенным уроком французского в восемь утра.
Вспоминаем, как нам обеим не давалась латынь, и как я списывала у Кати английский, а она у меня – математику, и работы получались с одинаковыми ошибками. Вспоминаем, как прогуливали педагогику и искусство и вместо этого сидели в пивной на площади Принципалмаркт и пробовали курить.
Мы вместе танцевали под «99 воздушных шаров» и «Депеш мод». Мы однажды попали на концерт «The Cure» и «Дюран Дюран», мы живьем видели Майкла Джексона, когда у него еще был нормальный цвет лица. Мы были как родные.
Мы сидим на террасе. Говорим, говорим, говорим. Как будто нам шестнадцать, и скоро выйдет моя мама, в халате и немыслимых домашних туфлях, погладит Катарину по голове, поцелует меня в лоб и скажет:
«Спокойной ночи обеим. Я иду спать. Когда мне завтра тебя разбудить, дорогая?»
__________
Что же мне делать? Поехать домой?
С Катариной на террасе обсудить дальнейшие действия?
Может, мне улететь первым рейсом на юг, потому что, когда человек несчастлив, лучше уж ему при этом загорать?
Марпл облаяла на лугу пару восточногерманских кротовых нор. Я смотрю на часы. Двадцать минут назад я ему позвонила. Надеюсь, он скоро будет.
Когда десять минут назад я пересекала границу Берлина, одиночество показалось непереносимым. Через тринадцать километров я заплакала сильнее и попыталась отвлечься на сообщение немецкого радио.
Через двадцать километров боли и страданий, когда я поймала радио «Oldies but Goldies», песенка моя была спета:
Yesterday
All my troubles seemed so far away
Now it seems as though they're here to stay
Oh I believe – in yesterday.
Как нарочно.
Я ехала верной дорогой, ограничения скорости не было, и я включила мигалку. Спит ли еще Филипп?
Знает ли он уже, что его жизнь изменилась и ему нечего надеть?
Why she had to go,
I don't know, she wouldn't say.
Съезжаю на площадку для отдыха, останавливаюсь и выхватываю мобильник из кармана, как выхватывает свой кольт ковбой, которому угрожает опасность.
Никакой я не lonely rider.
И вообще я не lonely.
Yesterday
Love was such an easy game to play,
Now I need a place to hide away,
Oh I believe in yesterday.
Я выключаю радио. Кончен yesterday. Сегодня это сегодня. А сегодня дерьмовый день. И теперь я по горло сыта необходимостью переносить все это в одиночку. Два часа одиночества – непосильная ноша для того, кто обычно за секунду успевает доложить о своих заботах целой куче сочувствующих друзей.
«Алло, – всхлипнула я в трубку, заливаясь слезами, – знаешь, что случилось… это важно, я так несчастна».
Рыдания. Всхлипывания. Пытаюсь собраться.
«Ты можешь приехать?»
Дрожащий голосок. Требовательный.
«Стоянка Штолпер Хайде на восточном шоссе» Писк.
«Это же двадцать пятый километр по шоссе А10».
С надеждой.
«Да? Спасибо! Пожалуйста, поскорее!»
8:10
«Наконец-то!»
Я вскакиваю и машу темно-зеленому спортивному MG, который медленно выруливает на площадку.
У меня на глаза наворачиваются слезы, так я рада его видеть. Того, у кого MG.
Номер: Б-БГ-2500.
БГ – это Бургхард Гинстер.
2500 означает длину его гениталий. 25 сантиметров. Но сведения, похоже, устарели. Человек такого маленького роста, как Бурги, должен был бы все время валиться вперед или выглядеть так, будто у него три ноги, соответствуй эти цифры действительности.
Он любит приврать по поводу размера своих гениталий, но во всем остальном на моего друга и парикмахера Бурги всегда можно положиться.
Он выходит из машины. С корзиной для пикника в одной руке и сумкой-холодильником – в другой. На нем кепка с надписью «неряха» и темно-красное кимоно с золотым драконом на спине. Он похож на гетеросексуала, который на карнавал нарядился гомосексуалистом.
«Мне нравится соответствовать штампам и помогать людям утвердиться в их неприязни к гомосексуалистам», – говорит он. Но мне-то лучше знать. К Бурги ярлыки подходят просто и скромно. Он классический гомик, как из учебника.
«Я позаботился о главном, – говорит Бурги. – Здесь завтрак! – Он поднимает корзину. – Здесь шампанское! – Он поднимает сумку. – А вот времени переодеться не было».
8:20
Бургхард Гинстер – человек, который не выносит, когда окружающая обстановка оскорбляет его своеобразные эстетические представления.
Я с благоговением смотрю, как Бурги превращает площадку Штолпер Хайде в стильное, уютное местечко.
Он расстилает белую, вышитую красными маками скатерть. Раскладывает тарелки, приборы, льняные салфетки. Коробочки с различными сырами, ростбиф и свинина с поджаренной корочкой. Конфитюр, три сорта хлеба, круассаны. Баночка белужьей икры и две бутылки «Вдовы Клико».
Я часто бывала у Бурги дома, спасалась у него в тяжелые времена, когда из-за очередного разрыва с Филиппом срочно нуждалась в убежище. Я видела его расслабленным, лежащим на диване, поедающим в огромных количествах шоколадные конфеты «Мон шери» и смотрящим в двадцатый раз Барбру Стрейзанд в фильме «Jentl».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46