Мне только нужно уладить там кое-что».
«Вы получаете награду?»
«Что-то вроде».
Как хорошо, что всю свою жизнь я почти всех любила. Безобидная, любящая, глупенькая Амелия куколка Штурм. Все злое, что во мне накопилось за тридцать два года, я выплесну за один этот вечер. С днем рождения, куколка!
Настал час Икс.
Глубокий вдох.
Вперед. Я не могу проигрывать. Слишком далеко я зашла.
21:05
Через боковую дверь вхожу в зрительный зал. Вижу знакомые лица. Шерно Джобатай, дурачок, сидит сбоку. На ногах кроссовки, красные, как задница павиана. Не понимаю, как его сюда пустили. Оливер Гайссен выглядит так, будто он только что с постели, а Харальд Шмидт вообще задремал между Хайке Макач и Бастианом Пастевкой. Ну, это как раз понятно: но перед огромным золотым Бэмби Фил Коллинз поет свою новую колыбельную. Вызывая скуку даже у меня. Напряжение, однако, снимает.
Теперь за дело.
Я обнаружила Филиппа!
Он сидит в первом ряду, между двумя блондинами: Томасом Готтшлаком и Бенте Йохансон. Рядом с Бенте сидит Юлиус Шмитт, потом Ксавьер Найдо и Том Круз.
Ну хорошо, Бюлов, ты получил, что хотел. Твоя номинированная пассия – в одном ряду с тобой, твоим любимым певцом и актером, чей текст из «Миссии», которая «невыполнима», ты знаешь почти наизусть.
Стук крови в висках. Капли пота бегут по спине. Я хочу забрать собаку и уехать домой. Но ноги не слушаются, а взгляд не отрывается от двоих, которые не могут, не должны быть парой.
Упади я сейчас замертво – не стану жалеть.
21:07
Аплодисменты возвращают меня назад из страны грустных мыслей. Фрауке Лудовиг передает Филу Коллинзу букет цветов, два воздушных поцелуя и объявляет следующего:
«Дамы и господа, еще никогда номинирование не привлекало такого внимания. Какая передача будет объявлена передачей года? Ответ даст наш следующий гость. Пожалуйста, приветствуйте единственную и неповторимую Верону Фельдбуш!»
Глупая перепелка с ненатурально хорошей фигурой. Я не знаю фрау Фельдбуш, но, несмотря на это, терпеть ее не могу.
Верона не сразу открывает конверт и немного хихикает: «Дамы и господа! Премию Бэмби получает… «Овуляция твоей жизни», ведущая Бенте Йохансон!»
Ааа! Еще и это! Кажется, сейчас будет взрыв. Мало того, что она получает моего мужчину, так теперь еще и Бэмби. Совершенно незаслуженно! Шведская сука! Пока Бенте триумфально шествует к сцене под крики и аплодисменты, я медленно выхожу вперед.
Верона передает Бенте золотого оленёнка.
«Дорогая Бенте, рада ли ты награде, хотя кое-кто здесь, по-видимому, завидует тебе?»
«Ах, дорогая, по-моему, я честно заслужила своих завистников». Бенте ржет, как игрушечный мешок со смехом.
Я смотрю на ее облегающее платье, на ее длинные, тонкие руки. Длинные стройные ноги. Длинную стройную шею. Редко когда еще я казалась себе такой маленькой и толстой. К сожалению, у меня в глазах слезы, и только тревожная мысль о том, как ужасно буду я выглядеть с размазанной тушью, не позволяет мне разрыдаться.
Через час можно реветь сколько влезет. Сейчас я могу кричать, что хочу. Но сейчас этой истории будет положен достойный конец.
Бенте приступает к благодарственной речи.
«Спасибо, Верона. Спасибо членам жюри, и моему продюсеру, и моим родителям, которые всегда в меня верили. Но самое большое спасибо – моему любимому. Потому что с сегодняшнего дня для меня и для него начинается новый отсчет времени. Эта награда принадлежит и тебе, доктор…»
Громкий вопль заставляет всех зрителей вздрогнуть. Верона Фельдбуш хватается за голову и падает за сцену.
А я в тысячный раз проклинаю себя, что не научилась как следует целиться.
Но как-нибудь, когда-нибудь я найду нужную цель.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 5:30
У меня плохой характер и хорошая фигура. Я умею хорошо парковаться, а еще лучше умею говорить «нет». У меня рост метр шестьдесят, но я давно не обращаю на это внимание. Каждый такого роста, насколько он себя ощущает. Можно чувствовать себя выше, если смотреть на других сверху вниз. У меня плохой характер и хорошая фигура… Чуть больше половины шестого… Утро понедельника…
Это был сон…
Всего лишь сон…
5:35
Иногда я просыпаюсь, как вот теперь, и ощущаю необыкновенный прилив сил. Я не могу вспомнить точно, что мне снилось, но остается какое-то очень хорошее чувство. В те несколько минут между ночью и днем, когда все возможно, у меня возникает чувство, что я могла бы быть кем-то другим.
Я открываю глаза. Они постепенно привыкают к полумраку, и чем больше мир вокруг обретает очертания, тем более проясняется сонный туман в моей голове, и я больше не та, кем могла бы быть, а та, кто я есть.
Амелия куколка Штурм. Самая большая дура на свете и звезда церемонии присуждения Бэмби.
Медленно возвращаются воспоминания прошедшего вечера.
Так, хорошо, моя сандалета попала, к сожалению, не в Бенте, а в голову Вероне. Но из-за такой несущественной промашки я вовсе не собираюсь отказываться от мести. Я бросаюсь к Филиппу так быстро, как это только возможно на одной ноге, вырастаю перед ним с самым импозантным, учитывая мой метр шестьдесят, видом и начинаю испепелять его взглядом.
Последние два дня пролетают у меня в голове как короткий фильм: «Занзибар». Несостоявшийся секс с Оливером. Мое кольцо, застрявшее в щели для почты. Юлиус Шмитт. Газета «Воскресный бильд». Боль, которая все это время была моим спутником. Мисс Марпл, которая под присмотром уборщицы ждет, когда я наконец разберусь со всем этим. «Куколка?»
Филипп бросает на меня странный взгляд. Он плохо выглядит, думаю я. Небрит, под воспаленными глазами темные круги, и черный костюм ему совсем не идет.
Затылком я чувствую, как камеры нацеливаются в мою сторону.
Вне себя от гнева я замахиваюсь, – и тут ярость покидает меня.
В этот момент Бенте Йохансон, о которой все уже позабыли, говорит в микрофон плачущим голосом: «Пупсичек, ты с ума сошла? Что происходит?» Она выглядит жалкой там, наверху. Держит статуэтку обеими руками, как будто боится, что кто-нибудь ее отберет.
Я поворачиваюсь к сцене и набираю побольше воздуха: «Что происходит, Бенте? Ты увела моего мужчину, всего-то. Вот это и происходит! И не называй меня пупсичек, ты, глупая овца!»
Бенте зашаталась. Кто-то крикнул «Вторая камера – на Йохансон! Крупный план!»
Я увидела, как у нее из глаз брызнули слезы. Она смотрела на кого-то позади меня. А потом она сказала: «Юлиус? Ты и с ней тоже… Как ты мог?» Бенте, всхлипывая, опустилась на колени. Бессмертие в средствах массовой информации было ей обеспечено.
Юлиус спешил к ней на сцену, крича: «Это недоразумение».
Я же совсем перестала понимать этот мир.
Филипп схватил меня за руку: «Куколка, ты вправду спятила?»
«Почему? Что ты имеешь в виду?»
Снова кто-то закричал: «Первая камера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
«Вы получаете награду?»
«Что-то вроде».
Как хорошо, что всю свою жизнь я почти всех любила. Безобидная, любящая, глупенькая Амелия куколка Штурм. Все злое, что во мне накопилось за тридцать два года, я выплесну за один этот вечер. С днем рождения, куколка!
Настал час Икс.
Глубокий вдох.
Вперед. Я не могу проигрывать. Слишком далеко я зашла.
21:05
Через боковую дверь вхожу в зрительный зал. Вижу знакомые лица. Шерно Джобатай, дурачок, сидит сбоку. На ногах кроссовки, красные, как задница павиана. Не понимаю, как его сюда пустили. Оливер Гайссен выглядит так, будто он только что с постели, а Харальд Шмидт вообще задремал между Хайке Макач и Бастианом Пастевкой. Ну, это как раз понятно: но перед огромным золотым Бэмби Фил Коллинз поет свою новую колыбельную. Вызывая скуку даже у меня. Напряжение, однако, снимает.
Теперь за дело.
Я обнаружила Филиппа!
Он сидит в первом ряду, между двумя блондинами: Томасом Готтшлаком и Бенте Йохансон. Рядом с Бенте сидит Юлиус Шмитт, потом Ксавьер Найдо и Том Круз.
Ну хорошо, Бюлов, ты получил, что хотел. Твоя номинированная пассия – в одном ряду с тобой, твоим любимым певцом и актером, чей текст из «Миссии», которая «невыполнима», ты знаешь почти наизусть.
Стук крови в висках. Капли пота бегут по спине. Я хочу забрать собаку и уехать домой. Но ноги не слушаются, а взгляд не отрывается от двоих, которые не могут, не должны быть парой.
Упади я сейчас замертво – не стану жалеть.
21:07
Аплодисменты возвращают меня назад из страны грустных мыслей. Фрауке Лудовиг передает Филу Коллинзу букет цветов, два воздушных поцелуя и объявляет следующего:
«Дамы и господа, еще никогда номинирование не привлекало такого внимания. Какая передача будет объявлена передачей года? Ответ даст наш следующий гость. Пожалуйста, приветствуйте единственную и неповторимую Верону Фельдбуш!»
Глупая перепелка с ненатурально хорошей фигурой. Я не знаю фрау Фельдбуш, но, несмотря на это, терпеть ее не могу.
Верона не сразу открывает конверт и немного хихикает: «Дамы и господа! Премию Бэмби получает… «Овуляция твоей жизни», ведущая Бенте Йохансон!»
Ааа! Еще и это! Кажется, сейчас будет взрыв. Мало того, что она получает моего мужчину, так теперь еще и Бэмби. Совершенно незаслуженно! Шведская сука! Пока Бенте триумфально шествует к сцене под крики и аплодисменты, я медленно выхожу вперед.
Верона передает Бенте золотого оленёнка.
«Дорогая Бенте, рада ли ты награде, хотя кое-кто здесь, по-видимому, завидует тебе?»
«Ах, дорогая, по-моему, я честно заслужила своих завистников». Бенте ржет, как игрушечный мешок со смехом.
Я смотрю на ее облегающее платье, на ее длинные, тонкие руки. Длинные стройные ноги. Длинную стройную шею. Редко когда еще я казалась себе такой маленькой и толстой. К сожалению, у меня в глазах слезы, и только тревожная мысль о том, как ужасно буду я выглядеть с размазанной тушью, не позволяет мне разрыдаться.
Через час можно реветь сколько влезет. Сейчас я могу кричать, что хочу. Но сейчас этой истории будет положен достойный конец.
Бенте приступает к благодарственной речи.
«Спасибо, Верона. Спасибо членам жюри, и моему продюсеру, и моим родителям, которые всегда в меня верили. Но самое большое спасибо – моему любимому. Потому что с сегодняшнего дня для меня и для него начинается новый отсчет времени. Эта награда принадлежит и тебе, доктор…»
Громкий вопль заставляет всех зрителей вздрогнуть. Верона Фельдбуш хватается за голову и падает за сцену.
А я в тысячный раз проклинаю себя, что не научилась как следует целиться.
Но как-нибудь, когда-нибудь я найду нужную цель.
ПОНЕДЕЛЬНИК, 5:30
У меня плохой характер и хорошая фигура. Я умею хорошо парковаться, а еще лучше умею говорить «нет». У меня рост метр шестьдесят, но я давно не обращаю на это внимание. Каждый такого роста, насколько он себя ощущает. Можно чувствовать себя выше, если смотреть на других сверху вниз. У меня плохой характер и хорошая фигура… Чуть больше половины шестого… Утро понедельника…
Это был сон…
Всего лишь сон…
5:35
Иногда я просыпаюсь, как вот теперь, и ощущаю необыкновенный прилив сил. Я не могу вспомнить точно, что мне снилось, но остается какое-то очень хорошее чувство. В те несколько минут между ночью и днем, когда все возможно, у меня возникает чувство, что я могла бы быть кем-то другим.
Я открываю глаза. Они постепенно привыкают к полумраку, и чем больше мир вокруг обретает очертания, тем более проясняется сонный туман в моей голове, и я больше не та, кем могла бы быть, а та, кто я есть.
Амелия куколка Штурм. Самая большая дура на свете и звезда церемонии присуждения Бэмби.
Медленно возвращаются воспоминания прошедшего вечера.
Так, хорошо, моя сандалета попала, к сожалению, не в Бенте, а в голову Вероне. Но из-за такой несущественной промашки я вовсе не собираюсь отказываться от мести. Я бросаюсь к Филиппу так быстро, как это только возможно на одной ноге, вырастаю перед ним с самым импозантным, учитывая мой метр шестьдесят, видом и начинаю испепелять его взглядом.
Последние два дня пролетают у меня в голове как короткий фильм: «Занзибар». Несостоявшийся секс с Оливером. Мое кольцо, застрявшее в щели для почты. Юлиус Шмитт. Газета «Воскресный бильд». Боль, которая все это время была моим спутником. Мисс Марпл, которая под присмотром уборщицы ждет, когда я наконец разберусь со всем этим. «Куколка?»
Филипп бросает на меня странный взгляд. Он плохо выглядит, думаю я. Небрит, под воспаленными глазами темные круги, и черный костюм ему совсем не идет.
Затылком я чувствую, как камеры нацеливаются в мою сторону.
Вне себя от гнева я замахиваюсь, – и тут ярость покидает меня.
В этот момент Бенте Йохансон, о которой все уже позабыли, говорит в микрофон плачущим голосом: «Пупсичек, ты с ума сошла? Что происходит?» Она выглядит жалкой там, наверху. Держит статуэтку обеими руками, как будто боится, что кто-нибудь ее отберет.
Я поворачиваюсь к сцене и набираю побольше воздуха: «Что происходит, Бенте? Ты увела моего мужчину, всего-то. Вот это и происходит! И не называй меня пупсичек, ты, глупая овца!»
Бенте зашаталась. Кто-то крикнул «Вторая камера – на Йохансон! Крупный план!»
Я увидела, как у нее из глаз брызнули слезы. Она смотрела на кого-то позади меня. А потом она сказала: «Юлиус? Ты и с ней тоже… Как ты мог?» Бенте, всхлипывая, опустилась на колени. Бессмертие в средствах массовой информации было ей обеспечено.
Юлиус спешил к ней на сцену, крича: «Это недоразумение».
Я же совсем перестала понимать этот мир.
Филипп схватил меня за руку: «Куколка, ты вправду спятила?»
«Почему? Что ты имеешь в виду?»
Снова кто-то закричал: «Первая камера!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46