мы же оказались более ловкими, пустились в странствия и разбрелись по свету во всех направлениях, так как в Африке нам уже стало тесно, нам захотелось расправить крылья, и вот мы пошли своим путем и обзавелись разным цветом кожи и другими свойствами, приспособленными для житья в тех местах, по которым мы расселились; так, например, здесь, на севере, целесообразно было иметь голубые глаза, потому что солнце тут не такое яркое, как в Африке, но Африке мы все же обязаны многим, мы обязаны ей своим существованием, ибо там были идеальные для нас условия и в Африке мы пробыли долго; и была у меня ферма в Африке, думаю я, но это неправда, никогда у меня не было фермы в Африке, а вот у моих генов была, у них была в Африке гигантская ферма, отличное было времечко!
Я подгребаю к берегу и скрываюсь с лодкой под ветвями нависших над рекой деревьев. Часы идут, бритоголовые то появляются из хижины, то снова в нее уходят, среди них я увидел и Бима, он тоже то появляется, то снова уходит в хижину, немного поудил, но так ничего и не поймал, потом они там выпили пива, немного погомонили, как положено у бритоголовых, но, о чем там говорят, я не расслышал, я жду, когда они наконец устанут и лягут спать, тогда я перейду к следующему пункту плана, который составляет главную цель всего путешествия, а именно заберу Бима; жизнь вообще состоит из промежуточных целей и главной, которой они подчинены, думаю я, поездка из Осло сюда, аренда байдарки, плавание вниз по реке — были промежуточными целями, они были необходимыми подготовительными этапами для осуществления главной цели; по этому принципу мы строим свою работу, так организуем все дела, которыми занимаемся, и, как мне кажется, это изящно; наша уникальность заключается в том, что мы можем ставить себе больше промежуточных целей, чем любые другие животные, мы умеем управлять процессами, имеющими бесчисленное количество этапов, в отличие от других сообразительных животных, которые могут управлять только такими процессами, которые имеют ограниченное число этапов, а началось это еще в Африке, повторяю я себе, никто не должен забывать, что это началось в Африке. Бритоголовые вырубаются один за другим. Они напились до потери сознания, как финны, отмечаю я про себя и вспоминаю одну историю, которую я прочел в прошлом году, в виде исключения на сухой бумаге, потому что я купил тогда шведскую газету, а шведские газеты, в отличие от вечно мокрой «Афтенпостен», всегда бывают сухие; там шла речь об инсталляции одного шведского художника, специально созданной им для выставки в Германии; художник построил типичный, выкрашенный в красный цвет шведский летний домик с белым забором и флагштоком — одним словом, всем, что полагается, — по этот домик он поставил на плоту посреди небольшого немецкого озера и поселил на этом плоту трех шведских бритоголовых — подлинных бритоголовых; о том, как ему удалось с ними договориться, чтобы они там остались, в газете не было сказано; уж наверное, он дал им столько пива, сколько они пожелали, возможно, еще и сигарет, кто его знает, но во всяком случае они не уходили, сидели в домике и в основном ничего не делали и пили пиво, еще они показывали палец посетителям выставки и обзывали их нехорошими словами, но через несколько дней им надоело пить пиво и представлять один из образчиков шведского искусства и шведской культуры, тогда они разгромили домик и вплавь удрали оттуда, а теперь вот я сам разглядываю такой же домик, норвежский домик, с норвежскими бритоголовыми, которые только курят, пьют пиво и что-то там орут, но все это, к сожалению, отнюдь не художественная инсталляция. Уверившись, что все там заснули, я вывожу свою байдарку из-под навеса ветвей и тихонько плыву по реке в сторону домика; поравнявшись с ним, я с близкого расстояния убеждаюсь, что там никто не подает признаков жизни, тогда я поворачиваю к берегу, стараясь не шуметь, вылезаю из байдарки. Сориентировавшись в обстановке и дважды перепроверив, свободен ли путь к отступлению, я, внимательно следя, чтобы нечаянно не наступить на разбросанные пивные банки, вхожу в домик, где на кроватях, диванах и на полу валяются спящие оболтусы, отчего-то мне вспоминается история про негритенка Самбо, у которого шайка тигров украла одежду, и вот когда он очутился раздетый среди тигров, звери перессорились из-за того, кто самый красивый, и, вцепившись друг дружке зубами в хвосты, с такой скоростью закружились вокруг дерева, что превратились в масло, тогда Самбо подобрал свою одежонку, а его мама нажарила блинчиков на тигрином масле, и Самбо до отвала наелся, проглотив сто блинчиков; вот так и бритоголовые сами за меня все сделали, подумал я, напились до бесчувствия, и если бы я захотел, то мог бы тоже напечь бритоголовых блинчиков и съесть сто штук; однако надо быть собранным, говорю я себе, не растекаться мыслями и помнить о собранности; тут наконец я нашел глазами Бима, он лежал на койке в одной из спален; спален тут было несколько, это был, как уже сказано, большой и поместительный рыбачий домик; должно быть, с тех пор, как его построили, в нем перебывало множество рыбаков, которые наловили много лососей, думаю я, одной рукой расталкивая спящего Бима, а другой прикрывая ему рот, чтобы он не закричал; это я — Ньяль, шепчу я, король компьютерных гонщиков, и говорю ему, чтобы он собрал вещички, какие привез с собой: зубную щетку или что там еще; тут я подумал, что зубы-то уж чистить приходится всем, независимо от политических взглядов, ведь зубному врачу не скажешь, что у меня, дескать, такие крайние убеждения, при которых зубы чистить не обязательно, потому что для зубного врача это пустой звук, единственное, что ему интересно, — это твои зубы, так что оставьте при себе свои политические взгляды, думаю я, выводя и чуть ли не волоча на себе изумленного Бима к воде, которая, как нарочно, течет совсем тихо. Подсадив Бима в байдарку, я сел в нее сам и уже взялся было за весло, как вдруг Бим вспоминает, что он оставил в хижине одну книжку; забудь о ней, говорю я, но Бим не желает уезжать без книжки, приходится идти мне, потому что Бим пьян и еле стоит на ногах; в каком-то смысле я выступаю в роли индейца, а Бим в роли белого человека, он объясняет мне, где лежит книжка, и я снова иду к домику, нахожу книжку и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг слышу за спиной какое-то сопение, один из бритоголовых заворочался во сне, я замер па месте и подождал несколько секунд, но он все продолжает сопеть, тогда я погладил его по щеке и стал напевать: «Такой хороший был денек, но день прошел, сыночек, и все ребята спят давно, поспи и ты, дружочек, покуда солнце не взойдет, лучами заиграет и в спаленку заглянет, тогда ты тоже прыг — и встал»; но песенка не помогла, я слышу за спиной сдавленный возглас:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Я подгребаю к берегу и скрываюсь с лодкой под ветвями нависших над рекой деревьев. Часы идут, бритоголовые то появляются из хижины, то снова в нее уходят, среди них я увидел и Бима, он тоже то появляется, то снова уходит в хижину, немного поудил, но так ничего и не поймал, потом они там выпили пива, немного погомонили, как положено у бритоголовых, но, о чем там говорят, я не расслышал, я жду, когда они наконец устанут и лягут спать, тогда я перейду к следующему пункту плана, который составляет главную цель всего путешествия, а именно заберу Бима; жизнь вообще состоит из промежуточных целей и главной, которой они подчинены, думаю я, поездка из Осло сюда, аренда байдарки, плавание вниз по реке — были промежуточными целями, они были необходимыми подготовительными этапами для осуществления главной цели; по этому принципу мы строим свою работу, так организуем все дела, которыми занимаемся, и, как мне кажется, это изящно; наша уникальность заключается в том, что мы можем ставить себе больше промежуточных целей, чем любые другие животные, мы умеем управлять процессами, имеющими бесчисленное количество этапов, в отличие от других сообразительных животных, которые могут управлять только такими процессами, которые имеют ограниченное число этапов, а началось это еще в Африке, повторяю я себе, никто не должен забывать, что это началось в Африке. Бритоголовые вырубаются один за другим. Они напились до потери сознания, как финны, отмечаю я про себя и вспоминаю одну историю, которую я прочел в прошлом году, в виде исключения на сухой бумаге, потому что я купил тогда шведскую газету, а шведские газеты, в отличие от вечно мокрой «Афтенпостен», всегда бывают сухие; там шла речь об инсталляции одного шведского художника, специально созданной им для выставки в Германии; художник построил типичный, выкрашенный в красный цвет шведский летний домик с белым забором и флагштоком — одним словом, всем, что полагается, — по этот домик он поставил на плоту посреди небольшого немецкого озера и поселил на этом плоту трех шведских бритоголовых — подлинных бритоголовых; о том, как ему удалось с ними договориться, чтобы они там остались, в газете не было сказано; уж наверное, он дал им столько пива, сколько они пожелали, возможно, еще и сигарет, кто его знает, но во всяком случае они не уходили, сидели в домике и в основном ничего не делали и пили пиво, еще они показывали палец посетителям выставки и обзывали их нехорошими словами, но через несколько дней им надоело пить пиво и представлять один из образчиков шведского искусства и шведской культуры, тогда они разгромили домик и вплавь удрали оттуда, а теперь вот я сам разглядываю такой же домик, норвежский домик, с норвежскими бритоголовыми, которые только курят, пьют пиво и что-то там орут, но все это, к сожалению, отнюдь не художественная инсталляция. Уверившись, что все там заснули, я вывожу свою байдарку из-под навеса ветвей и тихонько плыву по реке в сторону домика; поравнявшись с ним, я с близкого расстояния убеждаюсь, что там никто не подает признаков жизни, тогда я поворачиваю к берегу, стараясь не шуметь, вылезаю из байдарки. Сориентировавшись в обстановке и дважды перепроверив, свободен ли путь к отступлению, я, внимательно следя, чтобы нечаянно не наступить на разбросанные пивные банки, вхожу в домик, где на кроватях, диванах и на полу валяются спящие оболтусы, отчего-то мне вспоминается история про негритенка Самбо, у которого шайка тигров украла одежду, и вот когда он очутился раздетый среди тигров, звери перессорились из-за того, кто самый красивый, и, вцепившись друг дружке зубами в хвосты, с такой скоростью закружились вокруг дерева, что превратились в масло, тогда Самбо подобрал свою одежонку, а его мама нажарила блинчиков на тигрином масле, и Самбо до отвала наелся, проглотив сто блинчиков; вот так и бритоголовые сами за меня все сделали, подумал я, напились до бесчувствия, и если бы я захотел, то мог бы тоже напечь бритоголовых блинчиков и съесть сто штук; однако надо быть собранным, говорю я себе, не растекаться мыслями и помнить о собранности; тут наконец я нашел глазами Бима, он лежал на койке в одной из спален; спален тут было несколько, это был, как уже сказано, большой и поместительный рыбачий домик; должно быть, с тех пор, как его построили, в нем перебывало множество рыбаков, которые наловили много лососей, думаю я, одной рукой расталкивая спящего Бима, а другой прикрывая ему рот, чтобы он не закричал; это я — Ньяль, шепчу я, король компьютерных гонщиков, и говорю ему, чтобы он собрал вещички, какие привез с собой: зубную щетку или что там еще; тут я подумал, что зубы-то уж чистить приходится всем, независимо от политических взглядов, ведь зубному врачу не скажешь, что у меня, дескать, такие крайние убеждения, при которых зубы чистить не обязательно, потому что для зубного врача это пустой звук, единственное, что ему интересно, — это твои зубы, так что оставьте при себе свои политические взгляды, думаю я, выводя и чуть ли не волоча на себе изумленного Бима к воде, которая, как нарочно, течет совсем тихо. Подсадив Бима в байдарку, я сел в нее сам и уже взялся было за весло, как вдруг Бим вспоминает, что он оставил в хижине одну книжку; забудь о ней, говорю я, но Бим не желает уезжать без книжки, приходится идти мне, потому что Бим пьян и еле стоит на ногах; в каком-то смысле я выступаю в роли индейца, а Бим в роли белого человека, он объясняет мне, где лежит книжка, и я снова иду к домику, нахожу книжку и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг слышу за спиной какое-то сопение, один из бритоголовых заворочался во сне, я замер па месте и подождал несколько секунд, но он все продолжает сопеть, тогда я погладил его по щеке и стал напевать: «Такой хороший был денек, но день прошел, сыночек, и все ребята спят давно, поспи и ты, дружочек, покуда солнце не взойдет, лучами заиграет и в спаленку заглянет, тогда ты тоже прыг — и встал»; но песенка не помогла, я слышу за спиной сдавленный возглас:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61