Несомненно, отец Джины представлял собой отдельную категорию мужчин, совершенно не похожих на моего отца, который был солдатом, отцом и мужем. Гленн же был музыкантом, свободным человеком и артистом.
Если только можно назвать артистом члена группы «Максимум Тролл».
***
От Гленна мы уехали поздно. Они оба были так увлечены разговором о музыке — скорее, Гленн рассуждал о музыке, а Пэт в изумлении не сводил с него глаз, то и дело повторяя: «Дед, ты действительно выступал в программе "Любимчики"?», — что к тому времени, когда мы оказались в машине, уже настал час пик.
Машина еле ползла по Финчли-роуд. Наконец мы решили припарковаться, купить что-нибудь поесть и переждать час пик. Сегодня вечером у нас было еще одно важное мероприятие — спектакль у Пегги в школе, но еще оставалось много времени в запасе.
По крайней мере, так нам казалось.
В Кемден-тауне был маленький японский ресторанчик. Благодаря своей матери Пэт хорошо знал японскую кухню и умел справляться с палочками для еды. Он уплетал сашими с таким же аппетитом, с каким его ровесники — «Биг Мак». И только когда мы вошли внутрь, то обнаружили, что это ресторан-тепеньяки, в котором акцент делался не на еде, а на своего рода театрализированном шоу.
Большие столы располагались вокруг огромных жаровен, за которыми колдовали повара. Эти кулинары расхаживали по залу, как ковбои: кривые ноги, будто только что из седла, белые колпаки сдвинуты на затылок и огромные ножи, висящие у них в специальных ножнах сбоку от поварского передника.
Но повара не просто готовили для вас, они делали из этого шоу. По всему залу они разделывали креветки, мясо и овощи, запекая их на шипящих жаровнях. Они нарезали все это тонкими пластинами, смешивали с рисом, а потом эффектно подбрасывали баночки со специями в воздух и ловили их за спиной. Все это проделывалось с молниеносной скоростью, прямо как Том Круз в фильме «Коктейль», только жонглировали они огромными ножами.
Прошла целая вечность, пока мы приступили к закуске. Сначала мы ждали, пока наш стол полностью заполнится посетителями, потому что только тогда начиналось шоу. Я взглянул на часы, стараясь высчитать, когда нам нужно уходить, чтобы не опоздать на спектакль к Пегги. Наконец, когда все расселись, повар-филиппинец поприветствовал нас, театральным жестом выхватил свой страшный нож и начал жонглировать разными продуктами. Он, видимо, был новичком, потому что все время что-нибудь ронял. Один раз «непослушная» креветка отлетела чуть ли не в глаз немецкому туристу, но Пэт улыбался, подбадривая новичка. Время шло, а Пэт все заказывал и заказывал, чтобы повар жонглировал, шинковал разные продукты, которые потом весело шипели на жаровне.
— Пэт, нам надо пошевеливаться, — сказал я, хорошо понимая, что не смогу заставить его прекратить это забавное шоу.
Повар подбросил в воздух баночку с корицей и даже поймал ее. Я неохотно присоединился к аплодисментам.
— Я ужасно голодный, — сказал Пэт, блестя от возбуждения глазами.
***
Что-то было не так в отношении моей семьи к зрелищам.
К тому времени, когда мы добрались до школы, Пэту стало совсем плохо.
— Я тебя предупреждал, чтобы ты не ел третью добавку этого кальмара, — вздохнул я.
Спектакль уже начался. Зал был забит довольными возбужденными родителями, которые щелкали фотоаппаратами и снимали на кинокамеры праздник многонациональных культур под названием «Яйцо». И какое отношение к Пасхе имело это представление? Почти никакого.
Дети, одетые в костюмы разных национальностей, представляли все религии мира. Они собрались в импровизированном хлеву, где только что якобы родился голубь мира, сделанный из папье-маше. На сцене стоял маленький мальчик, закутанный в белую простыню с черным беретом на голове, очевидно, изображая японского синтоистского священника. Рядом стояла девочка в оранжевом пляжном полотенце и в розовой купальной шапочке (шапочка означала голову, обритую наголо), вероятно, изображая буддийского монаха. Другой ребенок, пол которого определить было невозможно, был наряжен в бороду из ваты и сандалии на босу ногу, играя представителя либо ислама, либо иудаизма, а может, и того и другого одновременно.
И, наконец, Пегги. На нее накинули старое легкое одеяло, из-под которого торчали ее руки и ноги,
272
а голову покрывал шелковый платок. Похоже, она изображала Деву Марию.
Я увидел Сил. Она расположилась в середине ряда, а возле нее пустовали два места. Я схватил Пэта за руку, и мы начали понемногу пробираться вперед. Родители с цифровыми камерами вскрикивали от боли, когда мы наступали им на ноги, а потом осуждаюше качали головами.
— Простите, простите, — шептал я, а Пэт стонал и охал, держась за живот.
На сцене спектакль достиг кульминационной сцены.
— Что-это-за-странное-создание? — вопрошал священник-синтоист.
— Откуда-оно-взялось? — поддакивал буддийский монах.
— Что-оно-значит-для-людей-всего-мира? — задал вопрос ребенок с ватной бородой.
— Где вас черти носили? — потребовала от нас отчета моя жена.
— Ш-ш-ш, — прошипел один из родителей с фотоаппаратом.
— Извини, я никак не мог увести его от Гленна.
— От Гленна? Этого отвратительного старого панка?!
— А потом мы застряли в ресторане-тепеньяки.
— Ш-ш-ш!
Мы стали смотреть на сцену.
Сид прошептала, почти не разжимая губ:
— Ты ведь знал, что это очень важный вечер для Пегги. Ты знал.
— Пожалуйста, перестаньте разговаривать!!! — взмолилась какая-то старушка прямо позади нас.
Пэт наклонился вперед, открыл рот, и его начало тошнить.
На сцене все смотрели на Пегги. Буддийский монах в оранжевом пляжном полотенце и купальной шапочке, священник-синтоист в белой простыне и черном берете, старик с ватной бородой в сандалиях. Все ждали, когда Пегги произнесет свои слова.
— Что-оно-значит-для-людей-всего-мира? — повторил свой вопрос старик.
— Ты такой эгоист, — проговорила Сид, даже не стараясь приглушить голос. — Ты заботишься только о своем сыне. Все остальные тебе безразличны.
— Будьте добры!!! — попросила старушка. Сид обернулась к ней:
— Смените пластинку, бабуля!
Пегги стояла и смотрела в зал, как будто ожидая подсказки. Ее рот открылся, но оттуда ничего не прозвучало. В отличие от Пэта, который выбрал этот удачный момент: его вывернуло прямо мне на колени.
Сбоку прозвучал мягкий голос учительницы:
— Эта птица означает, что все должны жить в мире и…
— И-любить-друг-друга, —пробормотали актеры на сцене, окружая своего картонного голубя. Все, кроме Пегги, которая умоляюще смотрела на свою маму.
Пока я вытирал свои брюки и Пэта бумажными салфетками, Пегги подошла к краю сцены. Платок на ее голове развязался. Я окликнул ее, предостерегая, но было поздно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81