— У нас дома есть.
— Мне она нужна ненадолго, — повторил Ренделл. — Я верну ее. Сколько времени займет, чтобы принести ее сюда?
— Самое большее, минут пятнадцать.
Ренделл вручил Себастьяно 2000 лир, после чего помахал третьей банкнотой.
— И еще тысяча лир, если все будет тихо и останется между нами.
Парень схватил и третью банкноту.
— E il nostro segreto, io prometto, io giuro. Все останется между нами, обещаю и клянусь, — сказал он, наслаждаясь привкусом тайны.
— Тогда поспеши.
Себастьяно галопом поскакал через поле, но уже не в направлении киоска, а к дороге, что была справа.
Ренделл с нетерпением ждал его на поле, потягивая свою трубку и глядя на развалины Остиа Антика, стараясь не думать о раскопках профессора Монти, что лежали у него за спиной. Не прошло и четверти часа, когда Себастьяно вернулся с небольшой лопаткой, совершенно замечательной армейской лопаткой, и Ренделл поблагодарил мальчишку, пробормотав что-то насчет тайны, он пообещал принести лопатку где-то через час к киоску с фруктами.
После того, как Себастьяно убежал, Ренделл поспешил вернуться в траншею, в самый дальний ее конец, где солнце все еще освещало старинные рисунки на туфовой стене. Сняв свой пиджак и оставив его на полу вместе с лопаткой, он прошел к месту, где стояли ящики. Он выбрал три из них, в которые археологи складывали найденные артефакты — ящики, покрытые глиной и грязью, но сейчас пустые, он протащил их, один за другим, к месту собственной находки.
Очертив большой квадрат вокруг нарисованной Лебруном рыбы с копьем, Ренделл начал разбивать туфовую стенку, пробиваясь через нее с помощью острия лопаты, уничтожив сначала рисунок пробитой копьем рыбы (это никак нельзя было назвать варварским разрушением древних остатков), определяя и углубляя намеченный квадрат. Поверхность камня была довольно-таки крепкой, так что пришлось приложить всю силу. Но как только стена катакомбы начала поддаваться, дальше процесс пошел быстрее и легче; задача уже не казалась столь невыполнимой. Непрерывно расширяя отверстие, заполняя обломками притащенные ящики, Ренделл видел, что его работа продвигается.
Несмотря на первые признаки усталости, он упорно вонзал лопату в пористый камень все глубже и глубже.
* * *
ПРОШЕЛ ПОЧТИ ЧАС, и каждая минута этого времени была проведена в работе.
Ручьи пота струились по его щекам и груди, спина и руки ужасно болели. Еще раз он сунул лопату в сделанное отверстие, еще раз забросил обломки в почти что заполненный ящик.
Почувствовав необходимость отдыха, он оперся на древко лопаты, после чего вытащил совсем уже грязный носовой платок, чтобы оттереть пот со лба и с глаз.
Сумасшедшие люди имелись повсюду, думал Ренделл. Несколько фанатиков начали проект в Амстердаме, таким же сумасшедшим был Монти, возможно, что таким же был Лебрун в своем раю или аду, но из всех них он был самым безумным.
Что бы сказал его отец в Оук Сити, если бы увидал его сейчас? Что бы сказали Джордж Уилер и Наоми? Хуже всего, что бы сказала сейчас Анжела Монти?
В их вердикте нельзя было сомневаться. Он сошел с ума, или же это дьявол вселился в него.
Тем не менее, он не мог игнорировать и отвергнуть фантастический намек, предложенный ему тенью Роберта Лебруна — пробитая копьем рыба на листке бумаги и такая же рыба на стене траншеи.
После того, как Ренделл увидел ее, его первой мыслью было тут же связаться с Советом по Античности и Искусствам в Риме, все объяснить там и просить их помощи. Но, тщательно обдумав эту идею, он отбросил ее. Он опасался, что власти в Риме могли как-то договориться с главными деятелями Воскрешения Два. В отличие от него самого, правда им могла быть не нужна, одни лишь доходы и слава, и чувствуя подобное недоверие, Ренделл впервые смог понять причины паранойи Роберта Лебруна по отношению к его собственным врагам — как церковникам, так и к правительственным чиновникам.
И по этой вот причине, уже не связанной с паранойей, хотя решение его граничило с чем-то детским, незрелым, романтичным, Ренделл решил все делать один. Делать то, что мог бы делать и Лебрун на этом месте, останься он в живых, сорок восемь часов назад.
Пробитая копьем рыбина на стене катакомб была приглашением к раскопкам. Потому то Ренделл и начал их.
Он испробовал стену катакомб, ту самую часть, что была освещена солнцем, и на которой были древние граффити. В своих исследованиях он уже кое-что узнал про этот красноватый камень, про туф. Это была пористая порода, легко ломающаяся под небольшим давлением, но только когда туф находился в темноте и под воздействием сырости. По этой причине христиане первого-второго веков нашей эры посчитали эту породу наиболее подходящей для того, чтобы устраивать в ней катакомбы, пробивать могилы для своих покойников. Но если туф выставить на свет, на солнечные лучи и свежий воздух, он автоматически твердеет, делается практически неразрушимой породой, такой же стойкой, как мрамор. Это были факты, известные Ренделлу; вот почему его любительские археологические раскопки вообще стали возможными.
По причине того, что доски наверху разошлись, солнечный свет падал на эту стенку месяцами; тонкий наружный слой приобрел крепость мрамора и хорошо смог сохранить древние рисунки. Но под ним, в нижней части катакомб, камень уже не находился под действием солнечных лучей, так что здесь, возле рисунка пробитой копьем рыбы, туф не затвердел; его можно было пробить лопатой. Может потому-то Лебрун и спрятал здесь свое доказательство — если, конечно, он вообще прятал здесь — внизу, у сырого пола. Потому-то Ренделл и был способен здесь работать.
Теперь, спустя час после начала раскопок, ему удалось проделать приличную дыру в нижней части стены, но она не принесла ему ничего кроме обломков камня.
Самым же неприятным из всего был постоянно возвращающийся в мысли факт, что он не знал точно, чего следует искать.
Истекая потом и тяжело опираясь на лопатку, Ренделл попытался вспомнить, что обещал ему Роберт Лебрун в номере гостиницы «Эксельсиор», какие доказательства подделки должны были иметься…
— Во-первых, фрагмент папируса, который точно заполняет лакуну, просвет или дыру в папирусе номер три… отсутствующее место текста, которое Монти цитировал вам, то самое, в котором Иаков перечисляет братьев Иисуса и самого себя. Это фрагмент не правильной формы, приблизительно 6, 5 на 9, 2 сантиметра — 2 1/2 на 3 3/4 дюйма — и он прекрасно соответствует дыре в так называемом оригинале… На том самом фрагменте, который сейчас находится в моем владении, на папирусе симпатическими чернилами прямо поверх текста нарисована половинка пробитой копьем рыбы. Вторая половина рисунка на вашем Папирусе номер три. На том фрагменте, что находится сейчас в моих руках, имеется моя личная подпись и написанное моей же рукой предложение, говорящее, что все эти папирусы и пергаменты — подделка…
После этого я предоставлю вам оставшиеся и наиболее значительные доказательства своей мистификации… издатели имеют двадцать четыре куска папирусов, некоторые листы с одним или двумя пропусками, всего там девять небольших отсутствующих мест… восемь безопасно хранятся в стальном сейфе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214
— Мне она нужна ненадолго, — повторил Ренделл. — Я верну ее. Сколько времени займет, чтобы принести ее сюда?
— Самое большее, минут пятнадцать.
Ренделл вручил Себастьяно 2000 лир, после чего помахал третьей банкнотой.
— И еще тысяча лир, если все будет тихо и останется между нами.
Парень схватил и третью банкноту.
— E il nostro segreto, io prometto, io giuro. Все останется между нами, обещаю и клянусь, — сказал он, наслаждаясь привкусом тайны.
— Тогда поспеши.
Себастьяно галопом поскакал через поле, но уже не в направлении киоска, а к дороге, что была справа.
Ренделл с нетерпением ждал его на поле, потягивая свою трубку и глядя на развалины Остиа Антика, стараясь не думать о раскопках профессора Монти, что лежали у него за спиной. Не прошло и четверти часа, когда Себастьяно вернулся с небольшой лопаткой, совершенно замечательной армейской лопаткой, и Ренделл поблагодарил мальчишку, пробормотав что-то насчет тайны, он пообещал принести лопатку где-то через час к киоску с фруктами.
После того, как Себастьяно убежал, Ренделл поспешил вернуться в траншею, в самый дальний ее конец, где солнце все еще освещало старинные рисунки на туфовой стене. Сняв свой пиджак и оставив его на полу вместе с лопаткой, он прошел к месту, где стояли ящики. Он выбрал три из них, в которые археологи складывали найденные артефакты — ящики, покрытые глиной и грязью, но сейчас пустые, он протащил их, один за другим, к месту собственной находки.
Очертив большой квадрат вокруг нарисованной Лебруном рыбы с копьем, Ренделл начал разбивать туфовую стенку, пробиваясь через нее с помощью острия лопаты, уничтожив сначала рисунок пробитой копьем рыбы (это никак нельзя было назвать варварским разрушением древних остатков), определяя и углубляя намеченный квадрат. Поверхность камня была довольно-таки крепкой, так что пришлось приложить всю силу. Но как только стена катакомбы начала поддаваться, дальше процесс пошел быстрее и легче; задача уже не казалась столь невыполнимой. Непрерывно расширяя отверстие, заполняя обломками притащенные ящики, Ренделл видел, что его работа продвигается.
Несмотря на первые признаки усталости, он упорно вонзал лопату в пористый камень все глубже и глубже.
* * *
ПРОШЕЛ ПОЧТИ ЧАС, и каждая минута этого времени была проведена в работе.
Ручьи пота струились по его щекам и груди, спина и руки ужасно болели. Еще раз он сунул лопату в сделанное отверстие, еще раз забросил обломки в почти что заполненный ящик.
Почувствовав необходимость отдыха, он оперся на древко лопаты, после чего вытащил совсем уже грязный носовой платок, чтобы оттереть пот со лба и с глаз.
Сумасшедшие люди имелись повсюду, думал Ренделл. Несколько фанатиков начали проект в Амстердаме, таким же сумасшедшим был Монти, возможно, что таким же был Лебрун в своем раю или аду, но из всех них он был самым безумным.
Что бы сказал его отец в Оук Сити, если бы увидал его сейчас? Что бы сказали Джордж Уилер и Наоми? Хуже всего, что бы сказала сейчас Анжела Монти?
В их вердикте нельзя было сомневаться. Он сошел с ума, или же это дьявол вселился в него.
Тем не менее, он не мог игнорировать и отвергнуть фантастический намек, предложенный ему тенью Роберта Лебруна — пробитая копьем рыба на листке бумаги и такая же рыба на стене траншеи.
После того, как Ренделл увидел ее, его первой мыслью было тут же связаться с Советом по Античности и Искусствам в Риме, все объяснить там и просить их помощи. Но, тщательно обдумав эту идею, он отбросил ее. Он опасался, что власти в Риме могли как-то договориться с главными деятелями Воскрешения Два. В отличие от него самого, правда им могла быть не нужна, одни лишь доходы и слава, и чувствуя подобное недоверие, Ренделл впервые смог понять причины паранойи Роберта Лебруна по отношению к его собственным врагам — как церковникам, так и к правительственным чиновникам.
И по этой вот причине, уже не связанной с паранойей, хотя решение его граничило с чем-то детским, незрелым, романтичным, Ренделл решил все делать один. Делать то, что мог бы делать и Лебрун на этом месте, останься он в живых, сорок восемь часов назад.
Пробитая копьем рыбина на стене катакомб была приглашением к раскопкам. Потому то Ренделл и начал их.
Он испробовал стену катакомб, ту самую часть, что была освещена солнцем, и на которой были древние граффити. В своих исследованиях он уже кое-что узнал про этот красноватый камень, про туф. Это была пористая порода, легко ломающаяся под небольшим давлением, но только когда туф находился в темноте и под воздействием сырости. По этой причине христиане первого-второго веков нашей эры посчитали эту породу наиболее подходящей для того, чтобы устраивать в ней катакомбы, пробивать могилы для своих покойников. Но если туф выставить на свет, на солнечные лучи и свежий воздух, он автоматически твердеет, делается практически неразрушимой породой, такой же стойкой, как мрамор. Это были факты, известные Ренделлу; вот почему его любительские археологические раскопки вообще стали возможными.
По причине того, что доски наверху разошлись, солнечный свет падал на эту стенку месяцами; тонкий наружный слой приобрел крепость мрамора и хорошо смог сохранить древние рисунки. Но под ним, в нижней части катакомб, камень уже не находился под действием солнечных лучей, так что здесь, возле рисунка пробитой копьем рыбы, туф не затвердел; его можно было пробить лопатой. Может потому-то Лебрун и спрятал здесь свое доказательство — если, конечно, он вообще прятал здесь — внизу, у сырого пола. Потому-то Ренделл и был способен здесь работать.
Теперь, спустя час после начала раскопок, ему удалось проделать приличную дыру в нижней части стены, но она не принесла ему ничего кроме обломков камня.
Самым же неприятным из всего был постоянно возвращающийся в мысли факт, что он не знал точно, чего следует искать.
Истекая потом и тяжело опираясь на лопатку, Ренделл попытался вспомнить, что обещал ему Роберт Лебрун в номере гостиницы «Эксельсиор», какие доказательства подделки должны были иметься…
— Во-первых, фрагмент папируса, который точно заполняет лакуну, просвет или дыру в папирусе номер три… отсутствующее место текста, которое Монти цитировал вам, то самое, в котором Иаков перечисляет братьев Иисуса и самого себя. Это фрагмент не правильной формы, приблизительно 6, 5 на 9, 2 сантиметра — 2 1/2 на 3 3/4 дюйма — и он прекрасно соответствует дыре в так называемом оригинале… На том самом фрагменте, который сейчас находится в моем владении, на папирусе симпатическими чернилами прямо поверх текста нарисована половинка пробитой копьем рыбы. Вторая половина рисунка на вашем Папирусе номер три. На том фрагменте, что находится сейчас в моих руках, имеется моя личная подпись и написанное моей же рукой предложение, говорящее, что все эти папирусы и пергаменты — подделка…
После этого я предоставлю вам оставшиеся и наиболее значительные доказательства своей мистификации… издатели имеют двадцать четыре куска папирусов, некоторые листы с одним или двумя пропусками, всего там девять небольших отсутствующих мест… восемь безопасно хранятся в стальном сейфе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214