Ресторан был очень приятный. Через огромное стекло перед Ренделлом открылся чудный вид на Рейн. Метрдотель приветствовал Хеннига и Ренделла низким поклоном и сразу же провел их между рядами белых столов и стульев с высокими, обитыми дорогой тканью спинками, к окну, где за столом сидел плотный мужчина с непокорными рыжими волосами и подслеповато вглядывался в юридического вида бумаги.
— Herr Zoellner, mein Freund! — воскликнул Хенниг. — Ich will schon hoffen dass Sie noch immer mein Freund sind? Ja, ich bin da, ich erwarte ihr Urteil.
Полный мужчина вскочил с места.
— Es freut mich Sie wieder sehen zu kцnnen, Herr Hennig.
— Но вначале, герр Зольнер, познакомьтесь с американцем из Амстердама, который будет вести для меня рекламную кампанию по моей особенной книге. Это герр Ренделл — герр Зольнер, наш der erste Vorsitzende, первый председатель Industrie Geverkschaft Druk und Papier, нашего национального профсоюза печатников. — Хенниг обратился к Ренделлу. — Я приветствовал его как собственного друга, и сказал ему, что я здесь, готовый выслушать его вердикт.
Хенниг жестом пригласил Зольнера садиться и тут же потянул Ренделла занять место рядом с собой. После этого он устремил свой взгляд на профсоюзного деятеля.
— Ну что, герр Зольнер, каким будет ваш приговор: жизнь или смерть Карлу Хеннигу?
Серьезное лицо Зольнера расплылось в улыбке.
— Herr Hennig, es bedeutet das Leben, — неожиданно глубоким басом проурчал он. — Вы живете, мы все живем, благодаря вам. Это очень добрые вести. — При этом он поднял листок бумаги и заявил возбужденно:
— Ваши предложения, сделанные нашему профсоюзу, это самые лучшие, которые когда-либо были сделаны на моей памяти. Прибыли, повышение заработной платы, оплата больничных, пенсионный фонд, новые спортивные сооружения — герр Хенниг, я рад сообщить вам, что совет все это одобрил и уже на следующей неделе сообщит всем остальным членам профсоюза, а те, естественно, согласятся с этим как один.
— Очень рад, очень, — проскрипел Хенниг. — Ich bin entzьckt, wirklich entzьckt. Но мы забыли про забастовку. Мы вместе?
— Ja, ja, конечно же, вместе, — вторил басом Зольнер. Он уважительно склонил голову. Через день вы станете героем. Возможно, уже не столь богатым, но героем. Что заставило вас изменить собственное мнение?
Карл Хенниг улыбнулся.
— Я прочитал новую книгу. Вот и все. — Он повернулся к Ренделлу. — Понимаете, Стив? Ведь я уже чуть ли не сошел с ума. И, представьте, преобразился из Сатаны в святого Хеннига чуть ли не за день. Только неожиданно мне захотелось поделиться со всеми. Я глупец, но глупец счастливый.
— И когда же вы надумали все это сделать? — хотелось узнать Ренделлу.
— Наверное все это началось в тот самый вечер, когда я прочитал некий манускрипт. Но перемены потребовали времени. По-настоящему все это началось, наверное, на прошлой неделе, когда кризис на моем производстве достиг предела, и тогда я сел и перечитал несколько страниц гранок той самой книги, которую мы напечатали. И то, что я прочитал, меня успокоило, дало мне точку опоры и заставило принять решение, что лучше уж мне быть вторым Гутенбергом, чем еще одни Крезом или же Казановой. Ну, мир, это же прекрасно. Мы должны отпраздновать это. — Он постучал вилкой по бутылке, чтобы привлечь внимание метрдотеля. — Мы поднимем бокалы с “Окфенер Бокштейн” 1959 года из Саара. Это прохладное сухое белое вино, в котором всего восемь процентов алкоголя. Этого будет достаточно, раз уж мы все тут такие взволнованные.
Чудесный обед в “Майнцер Хоф” продолжался два часа. После того, как Цольнер распрощался, Карл Хенниг позвонил своему шоферу, и настоял на том, что отвезет Ренделла назад во Франкфурт на своем “Порше”.
Во время поездки Хенниг, улыбаясь, говорил про крытый, олимпийских размеров, бассейн, который он намеревался построить для своих рабочих. Со страстью он рассказывал о своей влюбленности к актрисе Хельге. Говоря о своей общественной жизни, он упомянул ложу, которую абонировал в местной опере. Еще он попросил взглянуть на виноградник, на котором производилось знаменитое майнцское вино. Еще через какое-то время, когда они проезжали через спокойную старинную деревню — кирпичные ограды, узкие, извилистые улочки, давно выстроенные дома, увенчанная шпилем церковь, малюсенькая площадь, охраняемая потрескавшимся святым с букетом свежих цветов в каменных руках — Хенниг назвал эту местность Хокхеймом, в которой до сих пор проживали некоторые из его родственников. Потом они выехали на шоссе, автомобиль прибавил скорости, а издатель погрузился в молчание.
И, как показалось, совершенно внезапно, хотя прошло около сорока пяти минут, они очутились в карусели Франкфурта. Полицейские, стоявшие на специальных тумбах в своих рубашках с коротким рукавом, управляли уличным движением. Улицы были забиты трамваями, грузовиками, «фольксвагенами», людьми, делающими необходимые покупки перед тем, как вернуться домой с работы. Под красными с белым зонтами уличных кафе, клиенты наслаждались традиционным вечерним чаем.
Хенниг “выплыл” из своих мыслей.
— Стив, вы собирались ехать в гостиницу?
— Да, чтобы расплатиться. Потом сразу же лечу в Амстердам.
Хенниг по-немецки приказал шоферу ехать в гостиницу.
Когда они уже добрались до Кайзерплатц, издатель сообщил:
— Если вам понадобится дополнительная информация, то вскоре я буду в Амстердаме.
— А не знает точно, когда?
— Как только первая Библия будет в обложке. Вероятнее всего, где-то за неделю до нашего заявления.
Когда автомобиль остановился перед подъездом “Франкфуртер Хоф”, Ренделл пожал издателю руку.
— Я очень рад нашему сотрудничеству, Карл, — сказал он. — Но наверное вам не следовало провожать меня.
— Не о чем говорить, начал возражать тот. — К тому же мне необходимо кое-куда заскочить. Жалею, что у нас нет времени выпить по стаканчику. У меня на пять часов назначена деловая встреча в баре гостиницы “Интерконтиненталь”. Ну ладно, auf Wiedesehen.
Ренделл подождал, пока «порш» не отъедет, и только потом направился в вестибюль своей гостиницы. Совсем уж было собравшись идти к стойке администратора, чтобы узнать, не было ли для него каких-либо сообщений, он внезапно застыл на месте.
К той же стойке направлялся высокий мужчина, уж слишком заботящийся своей похожестью на Ван Дейка.
Седрик Пламмер, здесь.
В Майнце, именно сейчас.
Ренделлу вспомнилась старинная сказка, описанная Моэмом.
Говорит слуга некоего багдадского купца: “Хозяин, только что, когда я был на рынке, в толпе меня зацепила какая-то женщина; когда же я повернулся, чтобы увидать, кто это ко мне цепляется, то увидал, что это Смерть. Она поглядела на меня и сделала угрожающий жест… так что теперь, дайте мне на время свою лошадь… я уеду в Самарру, и там Смерть меня не отыщет.”
Чуть попозже, тем же днем купец встретил Смерть на рынке и спросил ее, зачем она угрожала его слуге, Смерть ответила ему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214