Мужчины без пиджаков, щеголяют подтяжками, женщины в цветастых сарафанчиках; неровные зубы, лица в лучиках морщин, набриолиненные волосы… Казалось, так они еще никогда не веселились. Получив фото, Энни показала его Роз: «Глянь, можно подумать, что это лучший день в их жизни» – и засмеялась, убежденная, что безудержное веселье запечатленной на снимке компании объясняется искусством фотографа, алкогольным опьянением или какой-нибудь скабрезной шуткой, а вовсе не добрым днем, живописными окрестностями и общим настроем участников пикника. «Похоже, что так», – только и промычала сквозь зубы Роз.
Энни, собиравшаяся тогда в умеренно-приятное трехнедельное турне по Штатам – горы в Монтане, конечно, симпатичные, но не сногсшибательные, – почувствовала себя ущемленной. Разумеется, нетрудно представить себе, что в 1964-м, за пять лет до ее рождения, в Англии проживало достаточно людей, для которых день в северном приморском городке становился значительным событием. Она снова всмотрелась в снимок, стараясь угадать, что это за люди, чем они занимаются, сколько у каждого из них денег в кармане, какой продолжительности у них отпуск, сколько они уже прожили и сколько им осталось… Энни не особенно шиковала, однако она побывала в каждой из достойных, с ее точки зрения, европейских стран, летала в Америку и даже в Австралию. Она подивилась тому, насколько изменилась жизнь, и цель выставки вдруг представилась в ином свете – точнее, цель просто исчезла, энтузиазм улетучился. Мысли перескочили на городок, в котором Энни осела, на его значение для проживавших в нем людей. Она вдруг осознала, что теряет способность все это себе представить. К работе она всегда относилась серьезно и стремилась довести до каждого посетителя музея свои личные ощущения.
Мертвой акулой улов их и ограничился. Энни уже поставила крест на 1964 годе в качестве темы выставки. Ничего не говоря Роз, она раздумывала, как расширить охват экспозиции, не распыляясь и не нарушая единства замысла. Трехнедельный отпуск «укрепил ее в вере», вернул надежду. К тому же предстояло перебрать накопившуюся за восемнадцать дней почту.
Пришли еще два снимка. Один был от мужчины, перерывавшего архивы недавно почившей матери, – прелестная девочка-дошкольница перед балаганчиком Панча и Джуди. Другой, без сопроводительного письма, – все та же злосчастная акула. Энни понимала, что акулу непременно придется представить гвоздем выставки, но на этот снимок даже глядеть не хотелось. В обращение к населению она эту акулу включила лишь как напоминание о наиболее знаменательном событии, отметившем тот жаркий год, как зацепку для памяти. С таким же успехом можно было написать «НУЖНЫ ФОТКИ ТРУПА БОЛЬНОЙ АКУЛЫ». На этом снимке угадывалась дыра в боку рыбины, проеденная грибковой гнилью.
Энни завершила просмотр почты, ответила на несколько писем и вышла за дежурной чашкой кофе. О бешеной беготне Дункана предыдущим вечером она вспомнила лишь на обратном пути. О том, что его обзор вызвал реакцию, можно было догадаться по возбужденному топоту по ступенькам, по цоканью языком во время чтения писем и комментариев и по иным признакам активности Дункана во внезапно оживившемся его мирке. Написанного им Энни не видела – он ей не показывал, – но чувствовала, что непременно должна посмотреть. Ей и самой хотелось прочитать его обзор, так как диск она прослушала, причем раньше него. Впервые она смогла составить свое мнение независимо от диктата его невесть чем определяемых канонов истинности. Ей хотелось уяснить, насколько он свихнулся, насколько далеки они друг от друга.
Она вышла на сайт, почему-то у нее уже отмеченный, и распечатала текст, чтобы иметь возможность на нем сосредоточиться. Читая, она злилась на Дункана все больше и больше. Возмущалась его надутым чванством, хвастливым навязыванием своим собратьям ложного представления о своей избранности, мелочностью, неспособностью оценить то, что действительно обладало неоспоримой ценностью, неспособностью мыслить в унисон с этим немногочисленным и к тому же постоянно редеющим сообществом. А больше всего Энни злила его извращенность. Как можно считать эти незавершенные наброски лучше конечного продукта? Как можно восхищаться вещами, над которыми нужно еще работать и работать, полировать их, оттачивать, добиваться, чтобы музыка выражала то, что она и должна выражать? Чем больше она смотрела на смехотворное творение Дункана, тем больше злилась. Злость выросла и стала самостоятельным объектом рассмотрения, таинственным, завораживающим. Такер Кроу – хобби Дункана, а известно, что фанаты вытворяют странные вещи. Но музыка – не марки, не ужение на мотыля, не строительство судовых моделей в бутылках. Музыка доступна всем, Энни тоже слушает музыку, часто и с наслаждением, а Дункан все портит, убивает ее наслаждение, заставляет ее ощущать, что она ничего не понимает. Неужели это и в самом деле так? Она еще раз прочитала концовку: «Я живу с замечательными песнями Такера Кроу уже почти четверть века, но лишь сегодня, глядя на море и слушая „Ты и твой гламур“, слушая так, как повелели Бог и Кроу…»
Нет, этот идиот не заставит ее считать себя невеждой, заставить отказаться от своих вкусов и своего мнения. Напротив, это он ничего не понимает, а она до сих пор не позволяла себе этого заметить. Она всегда считала, что страстный интерес Дункана к музыке, к искусству кино, к литературе означает образованность и компетентность – ничего подобного! Он всегда подходит к вещам не с того конца. Какого тогда черта он наставляет учеников сантехников и будущих горничных, как смотреть и как не смотреть американское телевидение, если он такой умный? Почему он выливает свой словесный понос на занюханные сайты, которые никто не посещает? И с чего такая уверенность, что исполнитель, никогда не пользовавшийся особой популярностью, способен затмить гениальностью Дилана и Китса? Гнев ее не предвещал ничего доброго. Она препарировала писанину Дункана – и видела, что от его дутого интеллекта ничего не остается. И это ничтожество посмело назвать ее дурой! В одном он, бесспорно, прав: Такер Кроу действительно весьма значимая величина. Он помогает открыть горькую правду. Во всяком случае, о Дункане.
Когда Роз зашла справиться, не поступили ли какие-нибудь новые снимки, Энни все еще торчала на музыкальном веб-сайте.
– Такер Кроу, – ахнула Роз. – Был у меня когда-то коллега-приятель, нравился ему Кроу. Не знала, что его еще слушают.
– Да никто его давно не слушает. У тебя был парень в колледже?
– Был. Он тоже оказался нетрадиционной ориентации, как и я. Не понимаю, почему мы с ним расстались. У Такера Кроу есть свой сайт?
– Сейчас у каждого есть свой сайт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71